Король снов, стр. 63

— Немного позже я стал выезжать более официально. Я брал с собой Теотаса или Абриганта, Гиялориса, Навигорна, других членов моего совета. И посещал города Горы — Перитол, Стрэйв, Минимул, даже спускался в Гимкандэйл. Нигде не задерживался надолго, чтобы не вовлекать горожан в излишние расходы; просто являлся, произносил одну или две речи, выслушивал жалобы, обещал сотворить чудеса и уезжал. Именно в этот период правления я навестил Норморк, если помните.

— Разве я могу когда-нибудь об этом забыть? — серьезно сказал Деккерет.

— Во время одной поездки я обнаружил Мондиганд-Климда, в другой — вас, а ведь была еще третья поездка, в Сти, где я познакомился с леди Вараиль. Случайные встречи — все три ничем не примечательные, — и все же, как они преобразовали мое правление и мою жизнь! Тогда как оставаясь в Замке…

Деккерет кивнул.

— Да. Я понимаю, что вы хотите сказать

— Еще один вопрос, а то нам уже пора вернуться, — сказал Престимион. — Полагаю, Мондиганд-Климд уже приходил к вам со своим рассказом о том, что он видел Барджазида как одного из властителей царства? Что вы думаете об этой истории?

— Да, можно сказать, совсем не думаю. — Деккерет не скрывал своего удивления тем, что Престимион решил вспомнить о такой невероятной вещи. — Все три позиции заполнены, и будем надеяться, что пройдет еще много лет, прежде чем среди нас появятся вакансии.

— Я вижу, вы воспринимаете его слова очень буквально.

— Су-сухирис сказал мне то же самое. Но как еще я могу воспринимать слова? Только как выражение определенных осмысленных значений. Вам, судя по всему, кажется интересным время от времени слушать, что бормочут волшебники, а для меня все они — ничего не стоящие бездельники и паразиты, даже ваш любимый Мондиганд-Климд, а их предсказания — простое сотрясение воздуха. Если ко мне приходит маг и говорит, что видел во сне Барджазида, обладающего аурой властителя царства, то с какой стати я буду искать скрытые значения и спрятанные подтексты? Лучше сначала рассмотреть само сообщение. А это конкретное сообщение показалось мне форменной глупостью. Так что я выкинул его из головы.

— Вы совершаете большую ошибку, игнорируя предупреждение Мондиганд-Климда.

В голосе Деккерета теперь нетрудно было угадать нотку раздражения.

— Нам не следует ссориться в этот счастливый день, Престимион. Но, простите меня, какой смысл может быть в его пророчестве? Все Барджазиды, за исключением моего друга Динитака, — тошнотворные негодяи. Мир никогда не примет ни одного из них как короля.

— Но Динитака мог бы принять?

— Это было бы очень неправдоподобно. Заверяю вас, что я мог бы назвать его своим преемником, что действительно сделало бы его одним из властителей царства, и в этом случае, думаю, он был бы очень даже неплохим правителем, разве что излишне строгим. Но ручаюсь вам, Престимион, что пройдет не один и не два года, прежде чем я начну думать о поиске замены для себя, и очень сомневаюсь, что тогда я мог бы выбрать Динитака. Два простолюдина подряд — это чересчур У Динитака много достоинств, и, я полагаю, он самый близкий мой друг, но мне кажется, что он не обладает достаточно щедрой душой, чтобы рассматривать его как потенциального короналя. Он жесткий человек с очень малым запасом милосердия. Поэтому… Престимион поднял руку.

— Постойте! Я прошу вас, Деккерет, давайте пока совсем отбросим все, что касается Сил царства и властителей. Вы только что исключили Динитака, а что касается Хаймака Барджазида, то мне так же трудно представить его короналем, как и вам. Лучше сосредоточиться на той части предупреждения Мондиганд-Климда, согласно которой начало вашего правления будет омрачено серьезными трудностями, к которым окажется причастен некий Барджазид.

— Я готов к тому, чтобы справиться с трудностями, когда они возникнут. Но пусть они сначала возникнут.

— Значит, вы будете начеку?

— Конечно, буду. Это должно быть ясно и без клятв. Но я не стану вооружаться против призраков, как бы вы ни хвалили мне мудрость вашего мага. И еще, должен сказать вам, Престимион, я не стану вооружаться вообще, независимо от того, какие неприятности могут возникнуть, если буду видеть хоть малейшую возможность разрешить трудности мирным путем. А теперь, Престимион, может быть, закончим этот разговор? Нам еще следует подготовиться к прощальному обеду.

— Да. Так мы и поступим.

В любом случае Престимион ясно видел, что не было никакого смысла продолжать разговор на эту тему. С таким же успехом можно было бы бодать головой великую норморкскую стену. Бодай сколько влезет, но стена все равно не поддастся. Как и Деккерет.

«Возможно, я слишком чувствителен ко всяким угрозам? — спросил себя Престимион. — Неудивительно, если учесть два восстания, состоявшихся в ранние годы моего правления. Мой собственный несчастливый опыт приучил меня всегда ожидать неприятностей; а когда их не было — а их не было долгие годы после гибели Дантирии Самбайла, — я не верил до конца в их отсутствие. Деккерет обладает более бодрым духом, так что пусть он относится к мрачному пророчеству Мондиганд-Климда, как сочтет нужным. Не исключено, что Божество, несмотря ни на что, все же одарит его счастливым началом царствования. К тому же нас и впрямь ждут к обеду».

— У меня есть одна идея, ваша светлость, — сказал Хаймак Барджазид. — Некоторое время тому назад вы упоминали о том, что у вас были сложные отношения с отцом и братьями.

Мандралиска пронзил его изумленным и яростным взглядом. Он спустя несколько мгновений после того, как закончил последнюю фразу, напрочь забыл о том, что когда-либо говорил о своем несчастном детстве Барджазиду или кому-то еще. И он совершенно не привык, чтобы к нему обращались, упоминая предметы, грозившие разрушить непроницаемость стен, которыми он окружил свою внутреннюю жизнь.

— Ну и что из того? — спросил он. В его голосе прозвучала угроза.

Барджазид вздрогнул всем телом; в глазах маленького человечка промелькнул неподдельный испуг.

— Я не имел в виду ничего обидного, господин! Ни в малейшей степени! Только возможность усилить мощь шлема, который вы держите в руках, используя… э-э… ваш личный жизненный опыт.

Мандралиска наклонился вперед. В душе все еще саднило от внезапного вторжения в деликатную область, но он все равно был заинтересован.

— Каким же образом?

— Позвольте мне пояснить, как можно этого добиться, — осторожно подбирая слова, произнес Барджазид. Он вел себя так, словно ему выпало вести философский диспут с рычащим, разъяренным, скалящим желтые клыки и сверкающим глазами кулпойном, с которым пришлось неожиданно столкнуться на тихой пустынной лесной дороге. — При пользовании шлемом человек производит действующую силу внутри себя. Я глубоко уверен в том, что возможно увеличить эту силу, если задействовать некоторый запас боли, ярости… проще сказать — ненависти.

— Ладно. Тогда валяйте дальше. Ненависть. Это слово я хорошо понимаю.

— Да, ненависть. И тогда, господин, в некоторой связи с тем, что вы рассказали мне в тот день о вашем детстве… о вашем отце… о ваших… несчастьях тех лет…

Барджазид медленно и осторожно подбирал слова; очевидно, он отлично знал, что вступил на опасную почву, и понимал, что Мандралиска вряд ли мог хотеть, чтобы ему напоминали о тех вещах, которые он, к своему собственному удивлению, разболтал Барджазиду и Джакомину Халефису, проходя через рынок. Но Мандралиска сразу же взял себя в руки и знаком приказал Барджазиду продолжать Тот, естественно, последовал приказу, говоря крайне сдержано и дипломатично. Намеками, аллюзиями и эвфемизмами он набросал словесный портрет мальчика Мандралиски, вечно боявшегося своего жестокого пьяного отца и своих неистовых братьев, столь злобно измывавшихся над ним, ежедневно переносившего побои от их рук и накапливавшего в душе все больше ненависти к ним, ненависти, которой вскоре предстояло излиться на весь мир, чтобы превратиться в активную силу, пригодную для реального использования, которая могла стать источником колоссальной мощи И выдвинул несколько предложений по поводу того, как этого можно достичь.