Король снов, стр. 106

Гиялорис скорчил презрительную рожу.

— Гихорн это сплошной пустырь, мрачное болото, непригодное для жилья, гнуснейшее место. Даже меняющие форму и те не ходят туда. Мандралиске даже не понадобится укреплять его. Наши люди утонут в грязи, как только отойдут на три шага от шлюпок.

— Напротив, любезнейший Гиялорис. Именно потому, что побережье Гихорна настолько непривлекательно, Мандралиска вряд ли будет рассчитывать, что мы решимся там высадиться. Но мы решимся и высадимся. А потом…

— … А потом нам придется тащиться пешим походом несколько тысяч миль на север вдоль побережья, к тому самому Пилиплоку, в который, согласно вашим же словам, нам не следует соваться, поскольку это самое удобное для обороны место во всем мире, и где нас будет ожидать армия Мандралиски. Или же повернуть на запад, прямо в непроходимые джунгли резервации меняющих форму, и идти в Ни-мойю этим путем. Вы что, действительно хотите этого, Септах Мелайн? Загнать целую армию в неведомые дебри Пиурифэйна? Вот это самое настоящее безумие. Я предпочел бы попытать счастья, высадившись прямо в Пилиплоке, и разбить врага прямо там, если он только попробует нас остановить. А если мы отправимся через джунгли, то грязные метаморфы будут нападать на нас и…

— Прекратите немедленно, вы, оба! — вдруг потребовал Престимион, и в его голосе прозвучала такая ярость, что и Септах Мелайн, и Гиялорис уставились на него широко раскрытыми от удивления глазами. — Весь ваш спор лишен всякого смысла. Деккерет, вот главнокомандующий, который будет вести эту войну. Не вы. И не я. Так что все вопросы стратегии решать будет он.

Они продолжали разглядывать его. Оба казались потрясенными, и не только, думал Престимион, той резкостью, с какой он произнес последнюю реплику. Прежде всего их должен был поразить его отказ от своих руководящих полномочий. Это нисколько не походило на поведение того Престимиона, которого они знали все эти годы: резко прервать подобный разговор, сказав при этом, что эти вопросы высшей политики находятся вне его компетенции. Впрочем, он и сам был поражен своей вспышкой.

Но короналем теперь был Деккерет, а не Престимион Деккерет должен будет вести эту войну, и Деккерету предстоит изобрести наилучший способ одержать в ней победу Престимион, как старший монарх, мог давать советы, и он будет их давать. Но именно на Деккерета должна пасть окончательная ответственность за успех войны, и решающее слово по поводу стратегии тоже должно принадлежать ему.

Он рад этому, сказал себе Престимион. Система управления, которую он защищал столько лет, древняя система, действовавшая так хорошо с тех самых пор, когда ее изобрел понтифекс Дворн, требовала от него именно этого. Пока Деккерет, которого он сам выбрал своим преемником на троне короналя, будет смело и успешно вести войну, правом и обязанностью самого Престимиона как понтифекса было устраниться на вторые роли. А Престимион нисколько не сомневался в том, что Деккерет оправдает его надежды.

— Еще вина, друзья мои? — предложил он уже почти спокойным тоном.

В этот момент кто-то постучал в дверь. Септах Мелайн подошел и отворил.

Это была леди Вараиль, которая все это время оставалась с детьми. Туанелис продолжали мучить кошмары, да и сама Вараиль, истерзанная заботами и усталостью, выглядела гораздо старше своих лет. И одного ее вида в таком состоянии оказалось достаточно для того, чтобы чуть-чуть умерившийся после размышлений гнев Престимиона разгорелся с новой силой. Он убил бы Мандралиску собственными руками, если бы ему представилась такая возможность.

Она держала в руке конверт.

— Пришло послание от Деккерета. Он находится в Клае, это ближе чем в одном дне пути отсюда. И пишет, что надеется уже завтра быть здесь.

— Отлично, — сказал Престимион. — Превосходно. Он написал еще что-нибудь?

— Только то, что передает понтифексу заверения в своей любви и уважении и с нетерпением ждет встречи с ним.

— Как и я, — не скрывая радости, сказал Престимион.

Он понял внезапно, насколько устал от обязанностей великой власти и в какой степени теперь зависит от энергии и силы такого молодого по сравнению с ним Деккерета. Да, будет очень хорошо увидеться с ним. И особенно хорошо будет узнать, каким образом он, Деккерет, намеревается справляться с этим кризисом. Поскольку это не моя, а его задача, думал Престимион, и как же я рад, что дела обстоят именно так!

«Придет время, когда вы будете рады, что вы понтифекс», — так однажды сказал ему Конфалюм в древних покоях понтифексов всего лишь за несколько дней до смерти. И вот это время пришло. Престимион впервые понял всей своей душой, что старик говорил именно о таком дне.

12

Последний раз Деккерет был в Стойене на второй или третий год правления короналя Престимиона. Сам он был тогда всего лишь серьезным молодым человеком, только-только включенным в число рыцарей Замковой горы и даже в самых смелых мечтах не помышлявшим о том, что сам может занять трон короналя. Стойен пробудил в нем воспоминания о давно прошедших временах, и далеко не все эти воспоминания были приятными.

Бесподобная, незабываемая и чем-то жутковатая красота города, вольготно раскинувшегося на сотню миль на прекрасных белых берегах, словно оправа полуострова Стойензар, сохраняла свежесть в его памяти все эти годы. А сам Стойен нисколько не изменился Его небеса были все так же безоблачны. Его своеобразные здания, возносившиеся над плоским ландшафтом полуострова на искусственных платформах, высота которых менялась от десятков до сотен футов, ослепляли глаз так же, как и прежде; его пышная растительность, сплошной ковер кустарников со сверкающими листьями и разбросанными в прелестном хаосе взрывами цветения — иссиня-фиолетовый индиго и темно-синий сапфир, ядовитый сурик и темно-желтая охра, бордовый кларет и ярко-алый краплак, светло-лиловый аметист и нежно-зеленый изумруд — все так же заставляли душу вспыхивать восхищением. Последствия пожаров, зажженных сумасшедшими в период хаоса чумы безумия, были давно устранены.

Но именно в Стойене Деккерет в последний раз расстался со своим дорогим другом и наставником Акбаликом Самивольским — Акбаликом, заботливо опекавшим его в самые первые годы службы Престимиону в Замке… Акбаликом, которого Деккерет любил больше любого другого человека, даже больше, чем Престимиона… Акбаликом, который, по всей вероятности, был бы теперь короналем, если бы остался в живых… Именно сюда, в Стойен, Акбалик прибыл, хромая от боли после укуса болотного краба, от которого он не смог уберечься во время погони за Дантирией Самбайлом, пытавшимся скрыться в дымящихся болотах джунглей, раскинувшихся к востоку от города, укуса, который спустя непродолжительное время убил его.

— Все это пустяки, — сказал Акбалик Деккерету, когда тот после поездки на Остров прибыл в Стойен со срочными сообщениями для лорда Престимиона. — Рана заживет.

Но, возможно, Акбалик уже знал, что этому не суждено сбыться, поскольку тогда же заставил Деккерета поклясться, что тот будет противодействовать любым попыткам лорда Престимиона сделать нечто такое, что могло бы угрожать его жизни. Например, гоняться за Дантирией Самбайлом в тех самых джунглях, где пострадал Акбалик:

— Неважно, в какую ярость он придет, неважно, что тебе может казаться, будто это угрожает твоей карьере, — ты должен не позволять ему предпринимать опрометчивые действия. — Деккерет дал эту клятву, хотя в душе был уверен, что говорить такие вещи короналю это дело Акбалика, а не его. А затем Акбалик уехал из Стойена на восток, сопровождая леди Вараиль — она была тогда беременна будущим принцем Тарадатом — обратно на Замковую гору. Но он смог доехать только до Сайсивондэйла на внутреннем плато — ядовитый укус убил его.

Все это было так давно. Теперь прихоть судьбы сделала Деккерета короналем. Принца Акбалика Самивольского помнили только люди средних лет. Единственным принцем Акбаликом, о существовании которого знало большинство людей, был второй сын Престимиона, названный в честь того, старшего Акбалика. Но вид мириад дивных и странных башен Стойена ярко и живо возродил в памяти Деккерета первого Акбалика — спокойного мудрого сероглазого человека, значившего так много в жизни Деккерета, а вслед за воспоминанием нахлынула большая печаль.