Нераздельные (ЛП), стр. 57

— Заготовительный лагерь занимает две передних трети «Леди Лукреции». Уверен — на тебя произведет впечатление, как эффективно мы организовали пространство.

— Зачем? Зачем вы мне все это показываете? У вас какие-то особые цели. Какие?

Дюван приостанавливается около большой двери.

— Я твердо верю, что чем скорее ты преодолеешь первоначальный шок, тем скорее обретешь покой и примиришься.

— Никогда я ни с чем здесь не примирюсь!

Он кивает — возможно, принимая ее высказывание, но не соглашаясь с ним.

— Если есть на свете что-то, в чем я разбираюсь, то это человеческая природа. Мы принадлежим к высшему виду живых существ, не так ли? Потому что обладаем замечательной способностью к приспособлению, и не только физическому, но и эмоциональному. Психологическому. — Он кладет ладонь на ручку двери. — У тебя изумительные способности к выживанию, Риса. Не сомневаюсь — ты приспособишься, причем самым блистательным образом.

И он распахивает дверь.

Давно, еще когда Риса жила в детском доме, ее вместе с другими воспитанниками повели на экскурсию на фабрику, где производили шары для боулинга. Самое большое впечатление на Рису произвела почти полная непричастность людей к производству. Все делали машины: штамповали заготовки, полировали поверхность, сверлили в шарах дырки в точном соответствии с указаниями компьютера.

Как только Риса переступает порог «заготовительного лагеря», она сразу понимает: никакой это не лагерь. Это самая настоящая фабрика.

Здесь нет раскрашенных в веселые тона спальных корпусов, нет лучащихся энтузиазмом консультантов. Все это заменяет огромный цилиндрический барабан по меньшей мере двадцати футов в диаметре — вровень со стенками самолета. В барабане больше сотни ячеек, и в каждой лежит расплет. Словно мертвецы в катакомбах.

— Не позволяй внешнему виду обмануть тебя, — замечает Дюван. — Их постели — из самого высококачественного шелка, машина удовлетворяет все их нужды. Они отлично накормлены и содержатся в идеальной чистоте.

— Но они же без сознания!

— Только наполовину. Им вводят мягкое снотворное, держащее их в сумерках, на границе сна и бодрствования. Это очень приятное состояние.

У дальнего конца цилиндра со спящими расплетами находится большой черный ящик размером со старинную медицинскую барокамеру. Риса не хочет даже думать, для чего он предназначен.

— Где Коннор?

— Здесь. — Дюван неопределенно обводит рукой барабан с расплетами.

— Я хочу его видеть.

— Не стоит. Может быть, в другой раз.

— Вы имеете в виду, когда его уже расплетут?

— К твоему сведению, до его расплетения еще по меньшей мере несколько дней. Аукцион, на котором будут проданы органы Беглеца из Акрона — мероприятие масштабное, на его подготовку потребуется много времени.

Риса обводит взглядом спящих расплетов и снова чувствует дрожь в коленях, как будто еще не весь транк вышел из ее организма. А Дюван с беззаботной уверенностью шагает сквозь цилиндр.

— Бирманская Да-Зей обитает в самом мрачном углу так называемого черного рынка. Медленное расчленение без анестезии в антисанитарных условиях. Возмутительно! У меня все совершенно по-другому. Я даю этим расплетам все самое лучшее — такой заботы они не получат ни в одном официально санкционированном заготовительном лагере. Комфорт, покой, безболезненная электростимуляция, держащая их мышцы в тонусе, постоянная эйфория, в которой они ожидают своего расплетения. У меня приобрели органы многие мировые лидеры, хотя они никогда в этом не признаются. Включая и кое-кого из твоей страны, должен добавить.

Барабан внезапно оживает и начинает вращаться вокруг них, ячейки с расплетами перемещаются. Механическая рука протягивается к одной из них и касается спящего там расплета с ласковой заботливостью матери.

— Надеюсь, экскурсия окончена? Даже если нет — мне плевать. С меня хватит!

Дюван провожает Рису обратно в гостиную. Она старается не смотреть на живой орган, но невольно замечает его отражение в зеркале. Войдя в спальню, они обнаруживают там какого-то человека, заправляющего постель. При их появлении слуга начинает работать быстрее.

— Я почти закончил, сэр.

Тщедушный служитель, на вид немногим старше Рисы, слегка напуган, как будто его застали за каким-то недостойным занятием. Он поворачивается к ней, и девушка ошеломленно вздрагивает. У парня отсутствует фрагмент лица; его замещает пластичный биобандаж цветом чуть бледнее настоящей кожи, покрывающий глазницу и большую часть правой щеки. Ни дать ни взять одноглазый Призрак оперы. Левая половина его физиономии, обезображенная шрамами, еще совсем свежими, выглядит ненамного лучше.

— Ваш холоп, должно быть? — говорит Риса.

Дюван непритворно оскорблен.

— Я не какой-нибудь феодал, чтобы обзаводиться холопами. Это Скиннер, мой слуга.

Риса горько усмехается, хотя ей вовсе не весело:

— Надо же, какую точную кличку вы ему подобрали! [24]

— Чистое совпадение. Это его настоящая фамилия.

Скиннер быстро уходит, раболепно пригнувшись, и закрывает за собой дверь. Только тут Риса вспоминает, что фамилия Грейс тоже Скиннер. Неужели это ее милый братец, о котором она им все уши прожужжала? Риса представляет себе сохранившуюся часть его лица, и чем дольше она всматривается, тем больше убеждается в несомненном сходстве с Грейс.

— Чего вы от меня хотите? — спрашивает Риса Дювана, хоть и страшится услышать ответ.

— Одной очень простой вещи. Простой для тебя, во всяком случае. Я хотел бы, чтобы ты играла для меня на Orgao Organico. У меня не хватает таланта, а такой инструмент просто молит о прикосновении опытных рук.

Его предложение повисает в воздухе. Риса не отваживается даже вообразить себя за этой… вещью.

— Как бы хорошо я ни играла, в конце концов музыка вам надоест, и я тоже, — говорит Риса. — И что потом?

— Если это случится, я отпущу тебя.

— Отпустите? Предварительно разрезав, конечно. На сколько кусков?

Дюван закатывает глаза.

— Риса, я не такой уж плохой человек. Мой бизнес, возможно, попахивает дурно, но не я сам. Возьми, к примеру, фермера, который выращивает мясной скот. Разве он заслуживает осуждения за то, что все его стадо пойдет под нож? Конечно нет! Так и я. Только мой продукт иного рода… и произвожу я его намного более гуманным образом. — Он подходит к ней. — Не в пример тому поставщику, что поймал тебя, я сумел отделить себя от своей работы.

Риса делает шаг в сторону, отказываясь отступать назад, и держит безопасную дистанцию.

— Твой выбор прост, — продолжает Дюван. — Остаться здесь либо пойти с молотка. В первом случае я могу пообещать тебе покой, терпение и уважение. А вот как будет обращаться с тобой саудовский принц — за это я ручаться не могу.

Угроза действует, и Риса вопреки себе самой ощущает приступ клаустрофобии. Однако она находит в себе достаточно смелости, чтобы выдвинуть встречное предложение:

— Я сделаю, как вы хотите, но при одном условии.

— Да?

— Вы отпустите Коннора.

Дюван в восторге хлопает в ладоши.

— Браво! Сам факт, что ты вступила в переговоры, можно расценивать как шаг в правильном направлении. К несчастью, твое условие невыполнимо.

— В таком случае катитесь к черту.

Дюван не только не обижается — ему весело.

— Я дам тебе время на размышление. А пока представлю на аукцион другого весьма ценного расплета.

Риса не может удержаться от вопроса:

— И кто же это?

— Враг общества номер один, — отвечает Дюван. — Я заплатил «Гражданам за прогресс» небольшое состояние, но прибыль, которую я извлеку, покроет мои расходы с лихвой. На свете очень много людей, желающих заполучить кусочек Мейсона Майкла Старки.

46 • Арджент

Ему надо хорошо соображать. Ему надо вести себя осмотрительно. Но больше всего ему надо выказывать послушание.