Нераздельные (ЛП), стр. 30

— Биоматериал. — Он вскидывает голову и улыбается, раскусив замысел Коннора. — Чертовски много биоматериала. Ну и влетит же мне, что уронил. И что позабыл его взвесить, перед тем как выкинуть.

— Да уж, — соглашается Коннор. — С кем не бывает. — Он загружает сумку под завязку, а закончив, видит, что лаборант занял место у выхода и выглядывает в прорезанное в двери окошко, как будто стоит на стреме.

— Ну что… — произносит Коннор, — меня тут не было, так ведь?

Лаборант кивает.

— Это будет наша тайна, — говорит он. — Только с одним условием.

Коннору это не нравится. Что еще за условие? Сейчас как потребует чего-нибудь невозможного…

— Чего ты хочешь?

И тогда лаборант робко просит:

— Можно… можно пожать тебе руку?

Коннор смеется — такого он никак не ожидал. Ему встречалось немало восторженных поклонников среди подростков, но этому-то старикану не меньше тридцати! Однако он тут же замечает, что его смех смутил «старикана».

— Ладно, забудь, — бурчит лаборант. — Это было глупо.

— Да нет, все нормально. — Коннор осторожно приближается к нему и протягивает руку. Лаборант сжимает ее в своей, мокрой и холодной.

— Расплетение многим не по душе, — заверяет он, — люди просто не знают, как его остановить. — Он переходит на шепот: — Но если у тебя есть задумка, найдутся те, кто пойдет за тобой. Не все, но… думаю, наберется достаточно.

— Спасибо. — Коннор теперь рад, что не транкировал мужика. Хотя Бо он все равно задаст за подмену оружия.

Коннор выскальзывает из комнаты, а лаборант принимается за уборку, счастливо насвистывая себе под нос.

«Многие хотят остановить расплетение», — сказал лаборант. Коннор слышит это не первый раз. Может быть, если ему будут повторять эти слова почаще, он тоже в них поверит.

21 • Риса

По дороге домой они чувствуют себя настоящими триумфаторами. В машине гремит музыка, и у ребят возникает ощущение, будто они нормальные подростки, такие же, как все. И хотя Риса понимает, что это лишь иллюзия, она счастлива — пусть на короткое время она перестает быть «единственной и неповторимой Рисой Уорд».

Коннор рассказывает им с Бо о встрече с фанатом-лаборантом. Похоже, Коннор даже слегка упивается своим звездным статусом, но Риса всегда чувствовала себя не в своей тарелке, когда сталкивалась с подобным поклонением. Девушку никогда не прельщала мысль стать этакой героиней контркультуры. Единственное, к чему она стремилась — это выжить. Ее вполне устроил бы детский приют № 23 штата Огайо — жить там, играть на фортепиано, в восемнадцать лет покинуть его со средними оценками и по примеру всех воспитанников государства провалиться в ту же яму повседневности, в которой толкутся миллионы обычных людей. Может, ей удалось бы попасть в муниципальный колледж, училась бы и работала в сфере обслуживания или что-нибудь в этом роде. Она могла бы стать концертной пианисткой или, скорее всего, устроилась бы играть на клавишах в каком-нибудь в баре. Не идеал, конечно, но все же это была бы жизнь. В конце концов Риса вышла бы замуж за ничем не примечательного гитариста и завела бы ничем не примечательных детей, которых бы обожала и никогда в жизни не подкинула на чужой порог. Но ордер на расплетение перечеркнул все ее надежды на нормальное будущее.

Мысль о гитаристе наводит Рису на размышления о Кэме. «Граждане за прогресс» снова зажали его в своих тисках. Где он сейчас, что с ним?.. Впрочем, какое ей дело. Или все-таки должно быть дело?.. Что за путаный клубок разнообразных связей! Как будто кто-то взял и «сплел» всю ее жизнь из встреч с самыми оригинальными представителями человечества: от Коннора и Сони до Кэма и Грейс, не говоря уже обо всех прочих странных знакомствах…

Кто может сказать, что ждет ее через день? О годе и речи нет. Вот наилучший аргумент, почему надо жить настоящим; только… Как им жить, если все, о чем мечтаешь — чтобы это настоящее поскорее кончилось?

— Какая-то ты грустная, — замечает Коннор. — Тебе бы радоваться — хоть раз за все время мы сделали что-то правильно.

Риса улыбается:

— Мы многое сделали правильно. Иначе с чего бы это совершенно незнакомым людям пожимать нам руки? — «Или лезть с поцелуями», — мысленно добавляет она и бросает холодный взгляд на сидящего сзади Бо. Тот, закрыв глаза, колотит по воображаемым барабанам, ничего не замечая вокруг. Коннор не стал задавать вопросы насчет синяка под глазом у Бо. Ему либо все равно, либо просто не хочется ничего знать. Интересно, сколько девчонок бросались подобным же образом на самого Коннора? Эта мысль вызывает у Рисы приятную ревность. Приятную, потому что у Рисы есть то, о чем все эти безвестные девчонки могут только мечтать: Беглец из Акрона в полном ее распоряжении.

Может быть, это даже лучше, чем все мечты Рисы о нормальном существовании. У жизни на высоких оборотах, жизни на краю бездны есть свои радости, имя которым — Коннор.

— Эй, ребята, вы, кажется, знаете этого чувака, Апчерча? — вдруг спрашивает Бо.

— Кого? — недоумевает Риса.

— Хэйдена Апчерча. Ну того, что наговорил много всякого, когда его арестовали на Кладбище.

— А, Хэйден!

Риса никогда не слышала фамилии Хэйдена, и, судя по лицу Коннора, он тоже. Многие расплеты отказываются от своей фамилии из своеобразной мести родителям, отдавшим их на расплетение. Хэйден же не сделал этого, наверно, потому, что его семья давала ему многочисленные поводы для шуток.

— А почему ты спрашиваешь? — беспокоится Риса, нервно поглядывая на Коннора. — С ним что-то случилось?

— Да вроде нет. Просто он опять палит из всех стволов. В смысле словами.

В стерео звучит новая песня, и Коннор прикручивает громкость.

— А ты откуда знаешь?

— Помните старый комп в подвале, тот, что Соня дала нам попользоваться? Джейк как-то возился с ним, и говорит — раскопал что-то в Сети. Потом хотел снова найти, чтобы показать мне, но оно пропало. Говорит, Апчерч призывал к восстанию подростков, как тогда, когда его поймали. А что, очень даже может быть. — Бо на секунду задумывается. — Если так, то я знаю массу ребят — не только в подвале у Сони, но и у меня дома — пойдут за мной в огонь и в воду.

— Вот-вот, в воду с обрыва, как лемминги, — ворчит Коннор.

— Полегче, — предупреждает Бо, вытаскивая пистолет, украденный у Коннора, — не то всажу тебе заряд транка, как ты тому остолопу, Нельсону.

Риса видит, как каменеет лицо Коннора, как белеют костяшки его пальцев, вцепившихся в баранку. Она кладет ладонь ему на колено — мол, успокойся, не стоит связываться.

— Убери эту штуку! — велит она Бо. — Сейчас же, пока нечаянно не пристрелил себя!

— Это было бы просто здорово, — бросает Коннор с таким морозом в голосе, что Бо мог бы превратиться в ледышку. Затем, смягчившись, говорит: — Но я рад, что с Хэйденом все нормально. То есть, если это правда, конечно.

«Если Хэйден снова в бегах и из своего тайного укрытия призывает подростков взять дело в свои руки, — размышляет Риса, — то сколько из них откликнется на призыв?» О первом восстании такое рассказывают… После коллапса школьной системы ошалевшие подростки повалили на улицы. Они сеяли террор и хаос от океана до океана; их ярость, направленная на все и всех, наводила на людей такой ужас, что расплетение стало казаться приемлемым решением проблемы.

После окончания Глубинной войны никто не обсуждал события, приведшие к Соглашению о расплетении. Риса подозревает, что дело тут не только в неприятных воспоминаниях. Если выкинуть из головы всяческие мысли об узаконенных убийствах, тогда легко закрыть глаза и на свое соучастие в них. «Ну что ж, — думает Риса, — мы заставим людей вспомнить… и укажем путь к искуплению».

Поездка проходит спокойно до тех пор, пока они не выезжают на окраину, в один из жилых пригородов Колумбуса. Вот тут вдруг Коннор ни с того ни с сего дергает руль, машина виляет, вылетает на соседнюю полосу и едва не врезается в идущий там пикап. Водитель пикапа жмет на клаксон, воздевает средний палец и осыпает наших друзей многоэтажными ругательствами, слышать которые они не могут, но легко угадывают по губам.