Непросто Мария, или Огонь любви, волна надежды, стр. 48

Пока Вольдемар соображал, где же взаправду должно всходить солнце, я отлепилась от колодца и пошла к нему навстречу.

– Отстань от меня, – предупредил мужчина, оглядываясь, чем бы меня приложить по темечку. – Мне некогда!

– Естественно, – широко улыбнулась я, делая еще несколько шагов. – Тебя ж, касатик, в Испании заждались.

– А ты откуда знаешь? – насторожился Вольдемар, напрочь забыв о презумпции невиновности. Мокрица! Как есть мокрица! Не боюсь, но брезгаю. Хотя эта отдельно взятая особь для нормальных людей смертельно опасна.

– Я, цыпленок мой бройлерный, все про тебя знаю, – ласково заверила я его. – Даже то, что ты, жертва птицефермы, своего собственного ребенка бросил. И жену.

– Выживут, – фыркнул мужчина, поворачиваясь ко мне спиной. – Уйди по-хорошему, или мне придется принять меры.

Я затеплила на ладони свои шесть огоньков.

– Повернись, – приказала Вольдемару. – Пора встретить свою участь лицом к лицу, как мужчина!

– Да отстанешь ты, надоеда! – взвизгнул мерзавец, оборачиваясь и доставая оружие.

– Он ваш, – стряхнула я с руки огоньков, которые тут же воплотились в огненные фигуры и двинулись к застывшему человеку. Медленно. Загоняя жертву в ловушку, из которой нет выхода.

Они играли истекающим ужасом, испуганно скулящим Вольдемаром, как кошка с мышкой. Упивались его криками. Питались агонией разума.

– Пощади! – заорал Вольдемар, падая на колени и утыкаясь лбом во влажную траву. – Я все отдам! Все!

– Конечно, – наклонилась я к нему, приподнимая его голову за волосы. – Ты отдашь мне жизнь, а остальное возьму я сама!

– Будь ты проклята! – заорал Вольдемар, отбиваясь вслепую, нелепо и отчаянно, словно и не мужчина передо мной вовсе, а хилый ребенок. – Проклята!

– Ты опоздал, – ласково ответила я, давая знак помощникам закончить дело. – Я УЖЕ проклята. И теперь мы будем прокляты вместе!

Как он горел! Просто загляденье. Внутри поднялась мощная волна удовлетворения и злорадства.

«Ты чувствуешь это? – шептал вернувшийся голос. – Месть – это не холодное блюдо. Горячее. Месть разжигает кровь и будоражит чувства!»

– Уйди, противный, – отмахнулась я. – Не до тебя!

«Нет, – хмыкнул голос, набирая силу. – Уже нет!»

В это время ко мне вернулись уже семь огоньков. Они впитались в кожу…

«Ты моя! – загремел голос, проявляясь. Передо мной возник призрачный Рошан, довольно скалясь и протягивая на ладони семь огоньков. – Семь и я! Семья!»

Все произошло быстро. Очень быстро.

Ифрит мгновенно впитался в меня, и… меня не стало. Где-то на окраине своего сознания я испытала дикую боль. Выворачивались и трещали суставы. Рвались мышцы. Дробились кости. Земля удалялась, как будто я становилась выше ростом.

Я запрокинула отяжелевшую голову, чтобы закричать, но из моей груди вырвался громкий полурык-полурев.

Кто я?

«Ифрит! – засмеялся Рошан. – Теперь ты – это я!»

Мое маленькое, крошечное «я» в окружении ближайших врагов горько заплакало. Но никто снаружи меня не услышал.

Тогда я разъярилась.

– Нет! – прорычала я, поднимая… руки?.. Эти когтистые лапы – мои руки?! Господи, прикопай меня сразу под березкой. – Нет!

Лапы раздирали грудь. Я знаю, я там, внутри. Просто нужно найти, нужно вытащить, дать моей настоящей сути свободу.

«Смешная! – веселился Рошан, уверенно занимая разум. – Маленькая смешная девочка. С кем ты борешься? Со мной? Мне тысячи лет!»

– Да хоть миллионы! – рычала я, не обращая внимания на внешнюю и внутреннюю боль. – Иди на пенсию.

«Подергайся, – милостиво разрешил мне Рошан. – Это пройдет. Я точно так же бесился, когда получил этот бесценный дар. А потом, как видишь, все прошло. И мне даже понравилось».

– Если тебя обратили, – свирепела я, вгрызаясь когтями в собственную плоть. Кровь летела брызгами. – Зачем ты делаешь это со мной? Отступись!

«Никогда, – нежно улыбнулся Рошан, барственным жестом поглаживая мою сущность за ушком. – Я хочу жить. И ты мне в этом поможешь. Правда, быть женщиной для меня внове, но я справлюсь. Научусь. Ифриты способные. Представляешь, как я буду медленно убивать всех, кто тебе дорог, чтобы освободиться от досадных глупых привязанностей?»

– НЕТ! – Вокруг меня разгорелось яркое пламя. Языки огня пожирали все, до чего смогли дотянуться. Уже загорелись ближайший забор и колодезный сруб. Скоро искры перекинутся на дома. И здесь начнется огненное пекло…

«Да! – радовался Рошан, протягивая призрачные руки к огню, впитывая силу. – Да, моя драгоценная оболочка! Чем больше ты будешь сопротивляться, тем сильнее я стану в итоге. Отрицай, борись и корми меня, девочка! Я так голоден!»

У меня опустились руки. Куда ни кинь – везде клин. Бороться – подпитывать Рошана. Сдаться – потерять себя. Что мне делать? ЧТО?

Рошан немедленно воспользовался моментом растерянности и загнал меня в метафизический угол. Сковал цепями, пришпилил к стене.

– Видишь, – ухмылялись мне в лицо алые глаза с огненными зрачками. – Видишь, как все просто. Нужно просто отпустить.

Сознание медленно гасло. Бытие воспринималось как что-то далекое и совершенно ненужное. Мне хотелось лишь закрыть глаза и погрузиться в длительный и глубокий сон. Я так устала. Мне больно и страшно.

Простите меня, любимые… Прости меня, Диего… Прости. Я оставляю те…

– Мария! – раздался крик. – Любимая, не сдавайся! Я помогу!

– Поздно! – проревел Рошан, забирая все полностью себе. – Ее уже нет!

Темнота сознания. Пыль сердца. Пепел души.

И только «кап-кап-кап» нарушает мой прочный покой. Только эта настойчивая звонкая капель разбивает окружающую темноту, позволяя мне надеяться, что я еще жива.

Кап-кап-кап! – поет вода, омывая меня прохладой, освежая запекшуюся душу. Кап-кап-кап – звенит ручеек, пробираясь в сознание и принося облегчение. Кап-кап-кап – журчит речка, вымывая горький пепел забвения. Кап-кап-кап – это жизнь или смерть?

Кап-кап-кап…

Глава 23

Течет ручей, бежит ручей,
Гони взашей, зови врачей…

Мерное капанье воды прервал тихий мужской голос. Смутно знакомый. Проникающий под кожу.

– Я хочу рассказать тебе одну сказку, – раздается в моем воспаленном мозгу. – Вернее, не сказку, а быль. Хотя, может быть, и не быль…

Хочется прийти в себя, встать и дать скучному рассказчику по шее за такое изнуряюще нудное вступление. Еще бы начал: «Давным-давно, в одном тридевятом царстве-государстве жила-была…»

– В общем, – продолжил голос, – давным-давно, в одном далеком королевстве…

Возникла мысль: до тридевятого не дошел. Сморило раньше.

– Так вот… – Мы все же перешли это долбаное королевство! Пешком по пустыне, наверное. – Жила-была семья…

О! А тут уже явный стереотип. Если сейчас про Золушку расскажет – я разочаруюсь во всем человечестве.

– Папа, мама и двое сыновей, – поведал мне рассказчик статистику переписи населения. Добавил: – Это я про своего друга рассказываю. Близкого.

Ни фига се! Это один тут, а другой в далеком королевстве? Не в Испании, случайно? И дружили они по Скайпу. Ой, нет. Это же было давно. Ага, тогда они слали письма с уведомлением. Гонцами слали. Гнали, в общем. Жу-у-у-уть!

– Папа у них был водный элементаль, – сообщил мне мужчина.

Я задергалась. Почему-то упоминание про элементалей мне сильно не понравилось. Как-то отозвалось дрожью по телу.

– Хорошо-хорошо, – торопливо сказал сказочник. – Не элементаль. Пусть будет… тритон.

Тритон у меня плохих ассоциаций не вызывал, и я молча согласилась на него.

– Тритон был не человек, – осторожно сообщил мне мужчина.

Серьезно? А я бы даже не догадалась. Это ж теперь принято такие имена людям давать. Хотя что с них возьмешь в «прекрасном далеке»?

– Он был несотворенный, – пояснил мужчина и замолк, будто ожидая моей реакции.