Горы Маджипура, стр. 6

Поэтому, когда кто-либо из нас поднимает вопрос о твоем возвращении на Замковую гору, он просто отмахивается, не желая даже разбираться, что именно ты тогда натворил. А через какое-то время он даже не вспомнит, кто ты такой и на каком основании тебя следует вернуть в Замок. Ладно.

Теперь тебя посылают в Граничье спасать группу пропавших ученых из лап затерянного племени злобных дикарей. Без сомнения, это путешествие будет крайне мучительным и изнурительным, и в ходе его тебе придется совершать героические поступки.

— Без сомнения, — мрачно согласился Харпириас.

— Это уж точно. Будь серьезным, Харпириас.

— Я стараюсь. Но это нелегко.

Он и сам удивлялся, каким резким, циничным и подозрительным сделало его пребывание в Ни-мойе. Харпириас с Замковой горы был совсем другим.

Иногда в последнее время он едва узнавал сам себя, так основательно он изменился.

Тембидат, нимало не смущаясь, продолжал:

— Следовательно, твое путешествие станет славным героическим походом.

Ты смело отправишься в северные земли, в чрезвычайно сложных обстоятельствах выполнишь задачу и, несмотря на все опасности, благополучно вернешься обратно, причем вместе с освобожденными благодаря тебе пленниками. Вероятнее всего, корональ, которого очень волнуют рассказы о великих подвигах и невероятных приключениях, потому что они возрождают память о более романтической эпохе, захочет узнать во всех подробностях обстоятельства твоего похода. Поэтому тебя призовут обратно в Замок для личного доклада, и лорд Амбинол будет до крайности растроган твоим проникновенным повествованием о героических свершениях и опасностях, подстерегавших участников экспедиции среди ледниковых полей севера. Слышишь, Харпириас, — невероятно растроган! Ты ему во всех красках распишешь, как рисковал жизнью ради спасения этих блестящих ученых, и твои деяния будут прославлять в веках, воспевать в балладах и преданиях. И после того, как он выслушает твой рассказ, он наверняка не захочет отослать тебя назад, к бессмысленной канцелярской работе в Ни-мойе.

— Наверняка. Если только я случайно не погибну, совершая эти славные героические подвиги, — начнем с этого. Если не окажется, что меня смело лавиной или съели эти самые дикари…

— Если хочешь стать героем песен и легенд, Харпириас, приходится идти на некоторый риск. Но нет никаких причин, чтобы ты…

— Неужели тебе не понятно, Тембидат? Я не горю желанием становиться героем песен и легенд! Я только хочу выбраться из этого тоскливого захолустья и вернуться на Гору, где мое законное место.

— Прекрасно. Но это единственный способ туда вернуться.

— Это безумный способ, — возразил Харпириас. — Риск невероятно велик, и возможность получить реальную выгоду всего лишь гипотетическая.

— Согласен.

— Так почему ты ожидаешь, что я захочу…

Тембидат вздохнул.

— Просто у тебя нет выбора, Харпириас. Это единственный шанс, другого не будет. Послушай, твоему высокопоставленному кузену Вильдимуиру пришлось немало потрудиться, чтобы добиться для тебя этого поручения.

Это означало использовать связи и влияние в трех-четырех департаментах и в то же время не допустить, чтобы другие многочисленные кандидаты, желающие возглавить эту экспедицию, перехватили назначение. А если уж говорить конкретно, я имею в виду наших старых друзей: Синнима,

Граниуэйна и Норидата. Они считали, что небольшая увеселительная прогулка в Граничье Кинтора может их развлечь. Ты еще помнишь, что означает слово «развлечение», Харпириас?

Возможность увидеть незнакомые места, проложить путь по исполненной опасностей неизвестной местности, одержать верх над диким и воинственным народом… Позволь сказать тебе, что они сгорали от желания отправиться в эту экспедицию, и не только они. С огромным трудом Вильдимуиру удалось отбить это поручение для тебя. Если ты сейчас поставишь его в неловкое положение, отказавшись от поездки, можешь быть уверен: он не станет из кожи вон лезть, чтобы найти какой-то другой способ вытащить тебя из Ни-мойи. Улавливаешь? Или ты поедешь, Харпириас, или останешься здесь навсегда и научишься любить ту работу, которую выполняешь сейчас.

Другого выбора у тебя нет.

— Понятно. Необычайно приятное положение. — Харпириас отвернулся, чтобы Тембидат не заметил страдания в его взгляде. — Значит, для меня все кончено, не так ли? И только из-за того, что я один-единственный раз выстрелил в какое-то глупое животное с причудливыми красными рогами.

— Не будь таким пессимистом, старик. Что с тобой произошло? Где твоя любовь к приключениям? Ты совершишь это путешествие, добьешься всего, что от тебя ожидают, вернешься домой героем и начнешь свою карьеру заново.

Лови момент, Харпириас! Сколько раз в жизни каждого из нас выпадает шанс поучаствовать в столь волнующем приключении? Я бы и сам с радостью отправился с тобой, если бы мог.

— Правда? И что тебя удерживает?

Тембидат покраснел.

— Я здесь по очень сложному семейному делу. Потребуется много месяцев, чтобы досконально в нем разобраться, иначе я бы поехал.

Тебе прекрасно известно, что я поступил бы именно так. Ну да ладно, Харпириас. Откажись от этого поручения, если тебе так хочется. Я передам Вильдимуиру, что ты очень благодарен ему за помощь, но после долгих раздумий в конце концов решил предпочесть свою прекрасную спокойную канцелярскую работу в Ни-мойе, и поэтому…

— Не валяй дурака, Тембидат. Конечно же, я поеду.

— Поедешь?

Харпириасу удалось выдавить из себя улыбку, стоившую ему немалых усилий:

— Ты что, всерьез подумал, что я откажусь?

4

Час проходил за часом, а буран все не стихал. Через некоторое время Харпириас преисполнился уверенности, что весь мир состоит из одного белого снега. Тот, другой мир, в котором он когда-то жил, — разноцветный мир зеленых деревьев, красных цветов, голубых рек и бирюзового неба, — казался всего лишь сном. Реальным был лишь нескончаемый рой мельчайших белых хлопьев, порывами ветра настойчиво швыряемых в лобовое стекло экипажа, да плотная белая пелена, окутавшая его со всех сторон, сверху и снизу, спереди и сзади, — и в ней невозможно было хоть что-нибудь различить.

Харпириас молчал. Он не задавал вопросов, не делал замечаний — сидел с безразличным видом, словно деревянный, пока Коринаам с почти вызывающей уверенностью вел экипаж сквозь устрашающую бурю.

Как долго продолжаются эти бураны в период волчьего лета? Как далеко еще до противоположной стороны перевала? Сколько других экипажей все еще следуют за ними? В голове у Харпириаса роилась масса подобных вопросов; но они всплывали, как поплавки на волнах прилива, на мгновение показывались на поверхности, а затем вновь стремительно погружались в глубину. Неумолимый снегопад действовал на него почти гипнотически. Он убаюкивал его, погружал в сон наяву, в приятное душевное оцепенение.

Постепенно ярость бурана ослабевала. Воздух прояснился. Атака ледяных частиц прекратилась, и теперь с неба медленно планировали редкие снежные хлопья. Непроницаемая стена туч над головой стала истончаться, в ней появились просветы, и в конце концов снова появилось солнце — золотисто-зеленое, великолепное. Из однородной пушистой белизны начали проступать четкие формы: черные клыки скалистых утесов, возносящиеся к небу рядом с дорогой, мучительная угловатость гигантского дерева, почти горизонтально растущего из горного склона, серая, как железо, масса облаков на более светлом фоне неба. Легкие сугробы блестящего мелкого снега уже начинали таять.

Очнувшись от транса, Харпириас увидел, что дорога стала шире и что она не очень круто, но решительно идет вниз. Видимость улучшилась.

Они миновали перевал между двумя массивными горами и сейчас выезжали на открытое пространство, поросшее редкой высокой травой и усыпанное голыми гранитными валунами, — широкое, имеющее форму фартука плато, которое тянулось вдаль, до маячивших в сером тумане следующих гор.