Бальтазар Косса, стр. 13

Далее целый месяц Бальтазар переходит из дома в дом, из убежища в убежище. Ночует у одних друзей, завтракает у других, подготовляя задуманное. Весь план Коссы строился на том, что святую инквизицию дружно ненавидели все в Италии, а в Болонье — особенно. Ненавидели, хотя и боялись! Поэтому у Коссы нашлись сразу тысячи сторонников среди студентов и горожан, десятки мест укрытия, сотни помощников, готовых рискнуть жизнью за своего предводителя. А из преподавателей Болонского университета один только богослов Джованни Доменичи рискнул публично «заклеймить» Коссу, после чего студенты долгое время не давали ему читать, устраивая на лекциях Доменичи такие же шумные обструкции, как в достопамятную пору борьбы с «красными шапками», которым кричали: «Убирайтесь в Монпелье!», после чего звание бакалавра (увенчанного красною шапкой) фактически было изгнано вовсе из титулатуры Болонской Академии. Великий инквизитор попросту не подозревал, какой лавинообразный процесс, подобный горному обвалу, он вызвал, и только недоумевал, почему Косса еще не схвачен и не заключен в темницу?

Косса, разумеется, насколько мог, постарался изменить свою внешность, но его все равно узнавали на улицах. Его дважды узнавала стража Святой Марии и сбирры инквизиции и оба раза «теряли из виду». Неуловимый студенческий атаман быстро становился героем толпы, и толпа, как могла, охраняла своего героя.

В один из дней они встретились с «адмиралом» Гаспаром Коссой. На дворе дождило. Холодный ветер рвал накидки, робы и пурпурэны горожан. Мерзкая итальянская зима царила в улицах, загоняла прохожих под аркады, заставляя плотнее завертываться в долгие круглополые плащи и надвигать шапероны на самый нос. Коссу один из «дьяволов» привел в укромное здание в саду, утонувшее среди густых колючих ветвей, шепнул:

— Наши следят!

У горящего очага, развалясь на лавке, сидел седеющий «адмирал» и пил подогретое вино, заедая зайчатиной. Братья обнялись.

Гаспар был весел. Происшествие бодрило его. Подвиги брата, и прежние и грядущие, тешили сердце «адмирала».

— Со мною сто двадцать моих людей! — начал он без дальних предисловий. — По дороге мы нагнали стадо овец и коров, связали пастухов, а сами, переодевшись в их жалкое тряпье, вошли в город! Стадо доставлено по назначению, так что шума не будет, а мои ребята уже в городе. Остальные ждут у пристаней в Виареджо.

— Я хочу освободить Яндру! — заявил Бальтазар. Гаспар посмотрел на него. Налил вина из оловянного кувшина?

— Хочешь стать повелителем Вероны? Антонио тебе не уступит! Да и Венеция не выпустит добычи из рук!

— Я ее люблю! — пояснил Бальтазар.

Гаспар хмыкнул, промолчав. Потом сказал, поглядывая то в пламя очага, то на брата:

— Во всяком случае дочь Бартоломео делла Скала того стоит! Можно покончить с этим делом сегодня же ночью? Альберинго Джуссиано дает сто человек на десять часов и просит за это две тысячи скудо.

— Он их получит. И тысяча студентов готова взяться за оружие! — добавил Бальтазар.

Старший Косса глядел на брата любуясь.

— А ты подрос, малыш! — прибавил он, посмеиваясь. — Давно я не видал тебя! Подрос и возмужал!

Бальтазар, не отвечая, достал лист александрийской бумаги и развернул на столе.

— Вот мой план! — сказал он. — Вот тут дворец подесты! Тут тюремная башня! Ночью мы соберемся на площади у дворца. Около тысячи моих студентов и еще три-четыре тысячи будут разгуливать неподалеку, чтобы помешать городской охране, ежели ей вздумается помочь людям «святой службы». Но чаю, они не вступятся! «Друзей церкви» не терпит никто.

Гаспар, ставши серьезным, рассматривал план. Что-то отмечал твердым ногтем, где-то качал головою. Наконец глянул на брата прежним веселым взором:

— Пусть твои ребята займутся стражей у северных городских ворот! Через них мы уйдем, закончив дело!

IX

Черная ночь. Вспыхивают и гаснут огни смоляных факелов, воткнутых в железные кольца каменных стен дворца. На площади необычное столпотворение. Крики, шум. В сером рассвете зимнего дня какая-то подозрительная толпа, вооруженная кто чем: саблями, копьями, дрекольем, железными вертелами, дубинками, даже огромными кухонными ножами, рвется к воротам дворца, теснится, заливает аркады. В толпе, взмывая на дыбы, крутятся лошади городской стражи. Мечутся человеческие тени, трещат створы ворот. Крик, вой, грохот, треск, бряцание оружия, вопли! Где-то часто и зло бьет набатный колокол, кого-то сталкивают, волочат, пихают. Пьяный с недосыпу подеста торопливо натягивает штаны-чулки, велит крепко закрыть двери дворца. Он еще не сообразил, что это не переворот, не новые происки Бонтивольо, и что смутьяны рвутся во дворец-крепость совсем не по его душу.

В дикой свалке мелькают латы, кольчуги и яйцевидные, сплюснутые с боков шлемы солдат кондотьера Джуссиано, дисциплинированно, смыкая ряды, пробивающихся к воротам. Зато разномастная толпа пиратов лезет на приступ безоглядно, с криками, как на абордаж вражеского корабля. Где-то дымно вспыхивают редкие выстрелы аркебуз.

Ворота уже распахнуты. Врываются во внутренний двор, стремительно бегут по переходам к башне. Впереди — смуглый красавец с абордажной саблей в руках. Он врывается в башню первым, лезет, расшвыривая стражей Святой Марии, вверх по лестнице, безоглядно крутит клинком встречных и поперечных, хватает за горло капитана стрелков святой инквизиции, бешено кричит:

— Где Яндра делла Скала?

Капитан хрипит, пытается поднять оружие. Косса с хрустом переламывает ему саблей правую руку.

— Где девушка?! Где?! Где?! Где?! — Вокруг него мятутся тени стражников Святой Марии. Подеста по-прежнему держит оборону, запершись в своем дворце, и не шлет помощи инквизиторам. Но над головою Бальтазара нависла смерть, он один, а врагов слишком много. Отбросив изувеченного капитана, он рубит направо и налево рубится, как дьявол, как исчадие ада, трещат шлемы ломаются пополам клинки. Он в тонкой испанской кольчуге и в горячке почти не ощущает тычков копий и шпаг со всех сторон. Он рубит и рубит, хрипло дыша, и когтистая лапа смерти уже приблизилась к нему…

Но вот, прорвав плотину нижних защитников, в башню хлынула волна пиратов Гаспара. Летят головы, падают тела, стражники Святой Марии отступают в панике.

— Где Яндра? — вопрошает свистящим шепотом залитый кровью Бальтазар у схваченного тюремщика, и стражник, глянув в это искаженное, почти уже нечеловеческое лицо, молча протягивает ему связку ключей и тычет пальцем куда-то вбок:

— Там, там, там!

Вот рекомая дверь. Ключи не подходят, но пираты уже волочат бревно, шум, треск, окованная железом дверь слетает с петель, и Яндра, божественная Яндра бросается ему на шею, плачет, начинает вытирать текущую кровь.

— Скорей!

Бальтазар, кинув саблю, подымает девушку на руки и, охраняемый пиратами, скатывается с лестницы. На дворе солдаты Джусиано, сверкая шеломами, держат в осаде дворец подесты. Идет вялая, больше для виду, перестрелка. Те и другие не хотят резаться друг с другом, а опомнившемуся подесте только и нужно для последующего оправдания перед святой инквизицией, чтобы его «осаждали», не давая помочь капитанам Святой Марии.

Бальтазар ставит Яндру на ноги. Громко, по-мальчишечьи, кричит:

— Гаспар, Альберинго Джуссиано, Биордо, Берардо, Ованто, Ринери! Друзья мои, дорогие «дьяволы», друзья студенты! Дело сделано! Все, кто замешан в деле, — на лошадей, и к северным воротам!

(В дальнейшем Альберинго Джуссиано оказывается, по Парадисису, среди пиратов Коссы, что тоже, как и многое, сомнительно. Кондотьеры больше всего дорожили своей независимостью. Да и как это — дать сто солдат на десять часов за плату, а потом самому пойти служить Коссе? Придумано явно плохо!)

Над башнями Болоньи, над собором и зданиями университета разгорается хмурый зимний рассвет. Торопливо уходят, равняя ряды, ратники Джуссиано, не остановленные гонфалоньерами города. Рассасывается толпа, куда-то исчезает оружие, и лишь там и тут остаются на площади брошенные за ненадобностью то дубина, то железная кочерга, то разорванный плащ, то измочаленная накидка с красным крестом, сорванная со стражника Святой Марии в ночной свалке. Где-то, словно проснувшись и слегка очухавшись от бредового сна, запевают утренние колокола.