Царь Гильгамеш, стр. 55
20
Как-то раз я пришел к Энкиду и встретил его в мрачном и тяжелом настроении; он хмурился, вздыхал, и был близок к рыданиям. Я спросил его, что его терзает, хотя был уверен, что знаю ответ. И он сказал:
— Ты подумаешь, что я глуп, если я тебе расскажу.
— Может быть, ну и что? Говори.
— Да глупости все это, Гильгамеш!
— По-моему, нет, — Я пристально посмотрел на него и сказал: — Позволь мне догадаться. Тебе стала надоедать наша жизнь в изнеженности и праздности. Тебе тяжело стало сидеть здесь и ничего не делать.
Лицо его покраснело и он в удивлении ответил:
— О великие боги, как ты догадался?
— Не надо быть мудрецом, чтобы увидеть это, Энкиду.
— Мне бы не хотелось, чтобы ты подумал, что я опять хочу вернуться к своей прежней жизни и нагишом бегать по степи.
— Нет, в этом я не сомневаюсь.
— Но я тебе одно скажу: я здесь становлюсь как кисель. Вся моя сила куда-то ушла от меня. Руки мои стали вялыми, а дыхание — трудным и коротким.
— А наши охотничьи походы? А игры, в которые мы играем на полях наших? Их недостаточно, Энкиду?
И тихим голосом, который едва был мне слышен, он ответил:
— Мне стыдно признаться в этом, но их недостаточно.
Я положил руку ему на плечо.
— Ну, так и мне их мало.
Он удивленно моргнул:
— Что такое ты говоришь?
— То, что чувствую такую же тоску, как и ты, Энкиду. Мое предназначение связывает и ограничивает меня. То спокойствие, за которое я так боролся ради города и его благополучия, теперь стало моим врагом. Душе моей так же муторно, как и твоей. И так же, как ты, я тоскую по мужественным деяниям, Энкиду, по приключениям, по опасностям, по свершениям, которые могли бы прославить мое имя перед человечеством. Мне здесь не по себе, словно меня гладят против шерсти. Я тоскую по великому путешествию.
Это была правда. В Уруке все было так спокойно, что быть в нем царем было все равно, что быть лавочником. Я не мог принять для себя эту участь, так как боги вложили в меня частичку божественной сущности, и моя божественная часть не спит, вечно ищет новизны. Вот такую шутку сыграли со мной боги — я тоскую по миру и покою и несчастен, добившись их. Но мне кажется, теперь я разгадал суть этого, о чем расскажу вам, когда придет время.
— И ты страдаешь, как я? — спросил он.
— Да.
Он рассмеялся.
— Мы с тобой как два мальчишки-переростка вечно в поисках новых развлечений. Что же нам делать, Гильгамеш? Куда идти?
Я пристально и долго смотрел на него. Потом медленно сказал:
— Есть такая земля, ее называют Землей Кедров. Я уже долгое время подумываю отправить туда людей. А может и самому пойти. Что ты на это скажешь, Энкиду?
Это была неправда. Мысль пришла мне в голову в этот самый миг.
Нахмурившись, Энкиду сказал:
— Да, знаю. Я слышал про эту землю.
— Как ты думаешь, если мы туда отправимся, излечит это путешествие наше беспокойство?
Он облизал пересохшие губы.
— Почему именно туда, Гильгамеш?
— Нам очень нужен кедр. Это замечательная древесина. А в наших землях он просто не растет.
Нет, я с ним не лукавил. Это была подлинная правда. Но кроме того, я выбрал Землю Кедров из-за крепкого, целительного воздуха, который, по моему мнению, должен был исцелить Энкиду от его уныния. Помимо этого, слишком уж часто поговаривали, что эламиты хотят объявить все земли вокруг кедровых своей собственностью. Этого я допустить не мог.
— Есть и другие места, где можно раздобыть кедр, — сказал Энкиду.
— Возможно. Но сейчас я собираюсь за ним в Землю Кедров. Говорят, места там восхитительные. Гористые, зеленые, прохладные.
— И очень опасные, — сказал Энкиду.
— Правда? — Я пожал плечами. — Что ж, тем лучше. Ты сказал, что совсем ослаб от нашей изнеженной жизни… что тоскуешь по опасности, по возможности показать себя…
Он ответил с таким смущенным видом, какого я прежде никогда не видел:
— Ты предлагаешь мне больше, чем я мог ожидать…
— Что такое ты мелешь? Это опасно, хочешь ты сказать?! И это я слышу из уст Энкиду? Никогда бы не подумал, что ты можешь быть трусом.
Глаза его грозно сверкнули, но он сдержался.
— Знаешь, братец, тонка грань между трусостью и здравым смыслом.
— А разве это здравый смысл — бояться пары стычек с эламитами?
— Да нет, не с эламитами, Гильгамеш.
— Тогда с кем?
— Разве ты не знаешь, что бог Энлиль поставил демона Хуваву в воротах Земли Кедров, чтобы стеречь священные деревья?
Я чуть было не рассмеялся в ответ. Действительно, я слышал россказни про демона этого леса. В каждом лесу есть свой демон или даже два, и про всех ходят страшные слухи. Но в общем-то демонов можно умилостивить или как-то еще отвратить от себя. И уж конечно, я не ожидал, что Энкиду хоть на крысиный хвост этим обеспокоиться. Я беззаботно ответил:
— Ну, ходят такие слухи. А может, демоны вовсе не такие свирепые, как рассказывают. А может быть, демона в этом лесу и вообще не существует.
— Хуваву я видел собственными глазами, — тихо и твердо сказал Энкиду.
Эти слова можно было сравнить с ударом — так они на меня подействовали. Его голос был так тих, а убеждение в голосе прозвучало так твердо, что настал мой черед удивиться.
— Что? — вырвалось у меня. Ты его видел?!
— Когда я скитался по пустыне с дикими животными, — сказал он, — я однажды забрел далеко на восток и зашел в лес, где растут кедры. Он простирается на десять тысяч лиг в каждую сторону. И Хувава в каждом кусочке этого леса. От него не спрячешься. Он встал передо мной и заревел, а я замер от страха. А ведь я не трус, Гильгамеш.
Он пристально посмотрел на меня.
— Как по-твоему, я трус? Но Хувава поднялся и заревел, а рев его — как рев тех бурь, что приносят великие потоки дождя. Я думал — умру от ужаса. Его пасть — огонь, его дыхание — смерть.
Я все еще не мог поверить своим ушам.
— Ты говоришь, что видел демона в лицо?! — снова спросил я.
— Я его видел. Нет в этом мире ничего страшнее. Хувава — чудище, которое невозможно выдумать. Зубы его — как драконьи клыки. У него львиная морда.
Энкиду весь дрожал, глаза его сверкали.
— Когда он кидается на тебя, это как напор бурной реки. Он пожирает деревья и тростник, словно траву.