Царь Гильгамеш, стр. 41

В первый день лета прибыли послы от Акки, царя Киша, и потребовали, чтобы я платил дань.

Их было трое. Люди, приближенные его двора, которых я знал по своему пребыванию в Кише. Когда они прибыли, я сперва не понял цели их визита. Я тепло их встретил и дал пир в их честь. Мы сидели до глубокой ночи, разговаривая о былых временах, о пирах во дворце Акки, о войнах против эламитов, о превратностях судьбы. Я открыл для них вино из бочки Энки и забил трех волов с полей Энлиля. Расскажите мне, попросил я, как поживает величественный Акка, мой отец и благодетель? Они сказали мне, что Акка благополучен, что его великая любовь ко мне осталась неизменной, что он всякий раз, вознося молитвы, просит богов дать мне неиссякаемое благополучие. Я дал каждому из посланников избранную им наложницу и отдал им лучшие покои дворца. Только на следующий день они сказали мне, что привезли послание от царя Акки и поставили передо мной огромную табличку, запечатанную дорогой белой глиной с государственной печатью Киша. Табличка была передо мной, а они прятали от меня глаза, что показалось мне странным, но я не обратил на это внимания, особенно когда они сказали:

— Позволь нам уйти.

И я их отпустил.

Когда они ушли, я расколол белую глину, вытащил табличку и стал читать. Когда я прочитал ее, глаза мои полезли на лоб.

Начиналось письмо обычным образом, старинными формулами: Акка, сын Энмебарагеси, царь Киша, царь царей, господин Земли волею Энлиля и Ана, к своему любимому сыну Гильгамешу, сыну Лугальбанды, господину Куллаба, господину Энанны, властителю Урука волею Инанны и так далее и тому подобное. За этим следовали набожные пожелания мне доброго здоровья, процветания и прочего, а за ними сожаление, что за последнее время Акка не получал ни слова от своего возлюбленного сына Гильгамеша, никаких вестей о царстве, которое он, Акка, передал в руки своего возлюбленного сына. Это был первый намек на будущие грозы, напоминание, что он, Акка, помог мне стать царем Урука. Конечно, это было правдой, но с его стороны было не очень-то деликатно напоминать мне об этом. Он ведь не подобрал меня в сточной канаве и полной безвестности, чтобы возвысить меня до короны. Я был сыном царя и избранником богини.

Но я моментально понял, что ему было нужно. Намек на это содержался прямо в приветственной формуле: царь царей, господин Земли. Это был древний титул владык Киша, который формально никто никогда не опровергал. Но то, что Акка использовал его в письме сейчас, ясно показывало, что он смотрел на меня как на вассала. Да, действительно, я поклялся ему в верности в дни моей юности, когда пришел юным беглецом в его город.

Я стал читать дальше, чувствуя растущее беспокойство.

Далее перечислялось все, что можно считать данью.

Он в открытую не называл это так. Он говорил об этом как о «даре», «жертве», о «подарке» моей любви. Тем не менее, это была дань. Было перечислено сколько овец, коз, бочек масла, кувшинов меда, сколько гур финикового вина, ман серебра, сколько гу шерсти, сколько гин тонкого полотна, количество рабов-мужчин, женщин, и какого возраста. Требование было заключено в весьма учтивые и приятные слова, никакого намека на ультиматум в них не было. Казалось, он говорил, что ему нет никакой надобности прибегать к угрозам, поскольку эти дары и подношения самоочевидны. Дары сына благодетельному отцу, благодарного вассала безмятежному покровителю.

Я был ввергнут в смятение. Послание Акки не считалось с моим царским достоинством. Я присягнул ему на верность. Это так. Сетью Энлиля я поклялся ему в верности. И теперь я оказался пойман в эту сеть? Щеки мои пылали. Слезы ярости душили меня. Я многократно перечитывал его послание, и каждый раз слова оставались неизменными, и это были проклятые слова. Я должен был предвидеть это. Как не понял этого раньше! Акка пригрел меня, когда я был бездомным. Акка дал мне в своем городе высокое положение и привилегии. Акка заключил договор с Инанной, чтобы сделать меня царем. Теперь он предъявлял мне счет. Но как мог я заплатить назначенную им цену, и высоко держать голову перед царем Земли и народом Урука?

Когда стемнело, я пошел один к святилищу Лугальбанды, преклонил колена и прошептал:

— Отец, что же мне делать?

Дух божества вошел в меня и я услышал, как Лугальбанда сказал:

— Ты обязан любить и почитать Акку, и ничего более.

— Но моя клятва, отец! Моя клятва!

— В ней ничего не говорилось о дани. Если ты выплатишь ему дань, ты навеки продашь ему себя и свой город. Он испытывает тебя. Он хочет знать, владеет ли он тобой. Он владеет тобой?

— Никто не владеет мною, кроме богов.

— Значит, ты знаешь, что тебе делать, — сказал мне Лугальбанда.

Ночь я провел в молитвах богам, блуждая по городу от храма к храму. Единственная, к кому я не обратился за советом, была Инанна, хотя она и богиня города. Ибо, для того чтобы это сделать, мне пришлось бы все рассказать жрице Инанне, а я не хотел, чтобы он знала о моем позоре.

Утром, пока посланники Акки развлекались с женщинами и услаждали свой слух пением, я послал за членами совета старейшин, приказав им немедленно явиться во дворце. В ярости и тревоге я шагал перед ними взад-вперед, на шее у меня вздулись жилы, а на лбу выступил пот. Потом я заставил себя успокоиться и заговорил.

Я сказал:

— От нас требуют, чтобы мы подчинились царскому дому Киша. От нас требуют платить дань.

Они забормотали что-то, эти старики. Я поднял табличку Акки, негодующе потряс ею и вслух прочел список требований. Закончив читать, я оглядел покои и увидел их лица: побледневшие, осунувшиеся, полные страха.

— Разве мы можем это выполнить? — спросил я. — Разве мы вассалы? Разве мы рабы?

— Киш велик, — сказал землевладелец Энлиль-эннам.

— Царь Киша — владыка владык Земли, — сказал старый Али-эллати, из древнего благородного рода.

— Не так уж эта дань и велика, — мягко сказал богатый Лу-Мешлам.

Они закачали головами, начали шептаться и переговариваться, и я понял, что они против моего отпора Кишу.

— Мы же свободный город! — вскричал я. — Что же нам, покориться?