Здесь и сейчас, стр. 30

– Господи… – шепчет Итан.

– Когда появлялись первые симптомы чумы, к зараженному человеку нельзя было прикасаться. Надлежало срочно отправлять его в карантин, а мертвые тела как можно скорей уничтожать. Еще до того, как вирус стали переносить комары, заразиться можно было при непосредственном контакте с больным. – Я говорю быстро, боясь, что если остановлюсь хоть на секунду, то не смогу продолжить. – Люди боялись появляться в публичных местах, прикасаться друг к другу, некому стало заботиться о больных. Наш сосед, врач, – один из немногих, кто выжил; наверное, у него был иммунитет. Он забрал моего братика-младенца, чтобы тот умер у него на дворе с десятками других. А я была против. Мне казалось диким, что наш ребенок умирает неизвестно где, рядом с чужими людьми. Я побежала за соседом и отняла у него ребенка. Мне тогда было восемь лет. Поэтому Рем остался у нас и умер у меня на руках. И мне было абсолютно все равно, что я тоже могла умереть.

Итан смотрит на меня во все глаза, впитывает каждое мое слово, качает головой:

– Значит, ты не заразилась.

– Нет. Бедняга-сосед все-таки через месяц умер, но я оказалась невосприимчивой к вирусу. В тот вечер, когда я держала на руках ребенка, меня укусил комар. Но я никому не сказала, просто стала ждать смерти. Может быть, даже хотела умереть. Но вот не умерла…

Итан сидит, опустив голову. Лицо печальное.

– А мой брат Джулиус умер.

Поднимаю голову, гляжу на небо, где в свете фонарей на пляже тускло мерцают звездочки. Все, хватит об этом, больше не могу. Раздраженно смахиваю слезинки.

– Когда мне хочется себя помучить как следует, я вспоминаю улыбку Рема в тот день, когда он заразился.

Итан качает головой:

– А зачем тебе хочется мучить себя?

Тут уж за ответом я не лезу в карман:

– Затем, что я здесь, а он нет. Затем, что я живая, а он умер.

Глава 16

Я принимаю горячий душ. Чищу зубы до ослепительного блеска. Наслаждаюсь простыми удовольствиями, которые получаешь от вымытых волос и новенькой, с иголочки, одежды. Наконец я выхожу из ванной комнаты, завернувшись в полотенце. Итан на мгновение обнимает меня за талию.

– У меня в ушах больше нет ни песчинки, – заявляю я.

Он смеется, но я вижу, что сейчас он старается быть со мной особенно деликатным. Рассказанная мной история произвела на него впечатление.

Итан уже успел соорудить себе на дурацком диванчике постель из простыни, подушки и одеяла.

– Он разве не раскладывается?

– Оказалось, что нет. Да ничего, все нормально, – весело говорит он.

Это не диван, это какая-то… какое-то кресло на двоих. Я довольно высокого роста, а Итан еще выше. Чтобы на нем устроиться, ему придется сложиться вдвое.

– Ты уверен, что сможешь тут спать?

– Абсолютно. Никаких проблем.

– Помню, спать сидя у тебя тоже получилось без проблем.

Итан снова смеется и отправляется в ванную. Слышу, как он яростно трет щеткой зубы.

Выключаю верхний свет. Снимаю полотенце, надеваю чистые майку и трусики. Откидываю покрывало, залезаю под одеяло. Свежий пододеяльник и простыни белые как снег. Я поворачиваю на подушке голову и, наслаждаясь великолепным зрением, гляжу сквозь открытую балконную дверь: где-то там должен быть виден кусочек океана.

Из ванной в одних трусах выходит Итан. Выключает последнюю лампочку, и я с состраданием слушаю, как он пытается устроиться на крохотном диванчике.

Лежу и думаю, что сказать. Приподнимаюсь на локте:

– Слушай, после всех моих рассказов у тебя не отпало желание спать со мной на одной кровати?

Он пулей вскакивает со своего пыточного приспособления:

– Ты еще спрашиваешь!

Я приподнимаю край одеяла, Итан забирается ко мне и накрывает меня своим телом. Никогда не ощущала ничего более приятного.

– После того, что я тебе рассказала, мы ведем себя легкомысленно, Итан Джарвс, – шепчу я ему в щеку.

– О-о-о… Ну пожалуйста…

– Нет, или отправляйся обратно на свой диван.

– О жестокая девчонка! Ну ладно… что с тобой поделаешь.

Но руки продолжают шарить по моему телу, изучая его дюйм за дюймом, залезают под майку.

– Итан, – угрожающе шепчу я и кладу ладони поверх его любопытных пальчиков. – Если это значит вести себя легкомысленно, то что же такое близость?

– Я как раз собирался тебе это продемонстрировать.

Только не смеяться.

– Марш обратно на свой диван!

– Ну хорошо, хорошо…

Я просыпаюсь с первыми лучами солнца. Стараюсь насладиться этой минутой как можно дольше. Как много раз я просыпалась по утрам с тяжелым грузом утраты на душе, с неизбывной печалью в сердце. Но это утро для меня несет только радость. Я трогаю волосы Итана, вдыхаю запах его тела, вижу веснушки на его плече, ощущаю его ноги, сплетенные с моими. Не хочу расставаться, не хочу, чтобы это кончалось, не хочу жертвовать даже капелькой этой радости.

А как же тогда в туалет сбегать? Сил нет терпеть. Осторожно освобождаюсь, выпутываюсь из его рук и ног. К счастью, насчет поспать Итан не дурак, пушкой не разбудишь. Сижу на краешке кровати еще секундочку, любуюсь его позой: он свободно раскинулся по всей ширине. Ничего не могу с собой поделать, дотрагиваюсь до него – сейчас это можно. С каким трудом отрывается от него мое тело.

Иду в ванную комнату, чищу зубы. Потихоньку достаю из сейфа газеты и сажусь прямо на пол возле застекленной балконной двери, где светлее всего. Беру номер за завтрашний день, перечитываю первую статью о гибели Моны Гали, потом другие из этого раздела. В одной пишется о трагической автомобильной катастрофе под Оссинингом, где погибли мужчина и двое его детей, в другой о пожаре в частном доме в Монтклере.

Как бы найти номер телефона водителя из Оссининга? Позвонить и сказать все, что я знаю, нельзя – он, конечно, не поверит ни единому слову, – зато можно придумать какой-нибудь хитрый способ, чтобы заставить его нынче вечером за руль не садиться. Можно даже вообще не звонить ему. Проткнуть шину, например, или напихать сахару в бензобак. В общем, взять все в свои руки.

А как быть с людьми, у которых сгорел дом? Можно анонимно сообщить об опасности короткого замыкания в доме, чтобы вызвали пожарного инспектора. По телефону можно представиться пожарным инспектором и заставить их хотя бы поставить новые батарейки на индикаторе дыма.

Я неожиданно становлюсь вигилантом, одной из отряда комитета бдительности, участвую в борьбе с будущими преступлениями и несчастьями, звездой своего еще не прогремевшего на всю страну комикса.

И естественно, вспоминаю о четвертой заповеди. Она считается наиболее серьезной и строгой. Советники не часто о ней говорят, но она почему-то обладает бо?льшим значением, чем другие заповеди.

Переворачиваю последнюю страницу, где мелким шрифтом напечатаны некрологи. В некоторых кратко описывается жизнь умершего или обстоятельства его смерти, но в большинстве лишь даты жизни и смерти и имена ближайших живых родственников. Умершие главным образом старики, вероятно обремененные болезнями, чью смерть предотвратить невозможно. Но не только…

Кружится голова, когда думаешь о своем нынешнем могуществе: ведь столько людей можно спасти от безвременной смерти, предотвратить трагедию, вмешаться в критическую ситуацию и перенаправить ход событий в другую сторону.

Наверняка в мире происходит много других несчастий, не столь серьезных, не влекущих за собой гибель людей, но все равно достаточно существенных, и можно было бы совсем чуть-чуть склонить чашу весов и предотвратить какой-нибудь инцидент, устранить затруднение. Но подобных случаев, я думаю, в газетах не печатают.

Веду пальцем по списку смертей, про самых юных покойников печатают внизу. «2 января 1996 – 17 мая 2014». Глаза мои спотыкаются на этой дате. Сердце сжалось. Веду палец к колонке слева. «Итан Патрик Джарвс, возлюбленный сын». Отрываю глаза от газеты. В глазах темнеет. Куда девалось мое прекрасное зрение? Туман, ничего не вижу. Этого не может быть.