Индия. На плечах Великого Хималая, стр. 46

— Разумеется, — ответил учёный.

И тут старуха заплакала.

— Почему ты плачешь? — спросил Наропа.

— Мне грустно оттого, что такой великий учёный, как ты, лжец. Мой брат единственный, кто понимает смысл этих слов.

Она назвала имя «брата» — Тилопа. И Наропа понял, что старуха не кто иной, как могущественная дакиня. А сам он лишь в начале пути. Он оставил университет и отправился на поиски учителя, Тилопы.

Но это было не просто, ведь сознание Наропы было засорено различными условностями. Пока он искал учителя, с ним происходили разные события, учившие его уму-разуму, и, когда от отчаянья он чуть ли не дошёл до самоубийства, Тилопа явился перед ним.

Это был синий человек с налитыми кровью глазами и волосами, завязанными в пучок. А встретились они в Ладакхе, в том месте, где сейчас находится монастырь Хемис — до него моё повествование уже скоро доберётся. Так Наропа обрёл Учителя, но основные препятствия были ещё впереди: Тилопа задавал ему трудные, а порой и рискованные для жизни задачи: Наропа прыгал с верхнего этажа храма, залезал в огонь, воровал, тонул, грабил принца, даже женился…

Отчасти об этих испытаниях песня Умки, вот отрывок из неё:

Когда Умка мне прислала сверенный текст, я подумал, что она допустила ошибку в написании имени Наропа. Но оказалось, что Нарота — настоящее имя, а тибетцы переделали его в Наропа.

Надо сказать, что Наропа выдержал все двенадцать испытаний, каждое из которых обучало его определённой технике, и достиг просветления. Учеником Наропы стал Марпа (1012–1097), а учеником Марпы — маг и поэт Миларепа (1052–1135), фигура известная в Тибете и Монголии так же, как в России Александр Сергеевич Пушкин.

«В юности Миларепа был далёк от буддизма, — пишет Е. А. Торчинов, — и даже практиковал чёрную бонскую магию с целью извести родственников, ранее причинивших много зла его семье. Позднее Миларепа пережил глубокое раскаяние и обратился в буддизм. После тяжких испытаний он стал учеником Марпы, который позднее и сделал его своим преемником. Миларепа стоит у истоков тибетской традиции уединённого горного отшельничества: в труднодоступных горных пещерах он практиковал йогу туммо — внутреннего тепла, которая, по его словам, неоднократно спасала его во время суровых тибетских зим. Практика туммо занимает важное место в методах школы Кагью и в настоящее время: когда вы слышите о соревнованиях гималайских „йогов“, в лютую горную стужу соревнующихся в том, кто скорее высушит теплом своей обнажённой спины мокрую простыню, знайте, что речь идёт именно о кагьюпинских репа (pec-па), о носящих белые льняные одежды йогинах, практикующих туммо». *)

Перед прошлой поездкой я прочитал чей-то отзыв о монастыре Шашур, где автор рассказывал, как они пришли в ухоженный, но абсолютно пустой монастырь. И когда в июле 2008-го мы поднялись к монастырю, то тоже никого не застали. Храм был закрыт, в комнатах лежали вещи, но, кроме птиц, в монастыре никого не было. Мы прокрутили молельные барабаны, прозвенели колокольчиками, обошли по кругу территорию — никого!

На этот раз в Шашур отправились Сева и Катя. К их приходу монахи материализовались и даже напоили гостей тёплым чаем.

Карданг и сувениры

Мы же отправились на другой берег Бхаги, в монастырь Карданг. Тропа вела к пешеходному мосту мимо зарослей ивы и шиповника с удивительными ярко-жёлтыми, наполненными солнечным светом цветами. На подножье одной из ступ, стоящих в тени деревьев около тропы, то есть, по сути, на коленях Будды, сидели два мальчика и девочка в школьной форме. Школьники в Индии, как правило, носят такие же, как и у нас, гимназические костюмчики. По цвету и покрою можно понять, в какой школе учится ребёнок. В жарких краях уроки проходят иногда не в помещении школы, а в тени школьной террасы или под навесом.

На другом берегу начался довольно крутой подъём наверх, через лес, к небольшой деревне Карданг, которая была некогда столицей Лахула, и столь же небольшому монастырю Готсангва, а затем через поля, где работали местные крестьянки, к самому Кардангу. Трудящихся женщин охраняла белая собачонка, которая принялась нас интенсивно облаивать. Я не стал уподобляться Верещагину и упрашивать местных жителей её продать. Мы просто пошли дальше и вскоре над головой в зарослях хвойных деревьев увидели ступы монастыря Карданг, принадлежащего к направлению Друкпа Кагью. Оно обязано своим существованием Тилопе и Наропе, Марпе и Миларепе.

Монастырь, основанный в XII веке, долгое время пребывал в запустении. Восстановил его лама Норбу в 1912 году, чей прах сейчас находится в серебряной ступе внутри монастыря. Карданг славится своей библиотекой, содержащей в полном объёме Ганджур и Данджур (соответственно полный свод буддийского канона и комментарии к нему, европейские буддисты их называют Кангьюр и Тенгьюр). В Друкпа Кагью нет гендерного неравенства, права у монахов и монахинь одинаковые, мало того, монахи могут жениться и лето проводить с семьями, а зимой возвращаться в монастырь.

В общем, монастырь как монастырь, но две вещи вызвали у меня восхищение: небольшая изящная статуя Будды, обращённая лицом к другому берегу Бхаги, к Кейлонгу, к окнам нашего отеля, и огромный молельный барабан с удивительно мелодичным колоколом, находящийся в отдельной часовне.

Дорога со склона на склон, да ещё туда и обратно, заняла довольно много времени и сил, и мы вернулись в Кейлонг лишь к обеду. Здесь, на Молл, мы встретили Севу и Катю, возвращавшихся из Шашура. Мы выбрали внешне наиболее приличный ресторан, даже с кондиционером, — на улице, несмотря на высокогорье, было под тридцать градусов жары. В ресторане работал телевизор, где шёл какой-то сериал. Хозяйка была так увлечена жизнью главных героев, что нас замечала, лишь когда мы начинали активно напоминать о себе.

Мыльная опера мало чем отличалась от наших, только, как и полагается в индийских фильмах, песен и танцев было больше. Я, видимо под впечатлением «Ананасового экспресса» (это единственный фильм, который нам удалось посмотреть за всё путешествие, хотя у нас на шестерых имелось два маленьких ноутбука и солидный запас непросмотренного), предложил свой вариант сюжета.

Он был прост; бедный индийский парень, пытаясь выбраться из нищеты, продавал рубашки. Но его наркоманка жена все заработанные им деньги спускала на героин. Причём её мать работала полицейским под прикрытием, а его — наркодилером. Это вызывало бесконечные разборки… Чем всё закончилось, я так и не знаю: мы съели по паранте, выпили чаю и отправились дальше по центральной улице.

В каждом городе есть свои, свойственные только этому месту сувениры и сувенирищи. В Кейлонге это шерстяные носки из местной шерсти с цветными вставками. Разноцветные, излучающие тепло. Мы даже были избавлены от покупки, поиска и торговли. Такие носки вязали мама и тётушка хозяина отеля. И стоили они копейки. Похоже, что мы скупили у них весь годовой запас связанного.