Голос, стр. 29

Брюс протянул руку над девушкой, чтобы снять трубку.

— Слушай, где вы взяли эту деваху?

— Фред, который час?

— Какая разница, старик, если ты еще в постели? Так кто эта Мартина Левин? По-моему, она просто классная. Такая спокойная, что ничего, кроме голоса, и не замечаешь. Я уверен, что Дельмон что-то замыслил.

— Подожди минутку.

Девушка открыла глаза. Ласково улыбнулась и сунула голову ему под мышку. Ночью она его всего обнюхала, сказав, что ей нравится его кожа. Милая малышка. Брюс потянул телефонный провод, перелез через девушку, погладившую его при этом по бедру, и вышел в коридор, чтобы закрыть дверь.

— Алло! Так я говорю, что ничего, кроме ее голоса, и не замечаешь. Что у вас за план?

— Перерезать пуповину.

— У тебя отняли любимую игрушку. Тебя находят недостаточно телегеничным. Это должно было случиться, Алекс. В один прекрасный день со всеми нами случается что-то в этом роде.

— У тебя это случилось с Изабель Кастро. В тот день, когда ты сфабриковал репортаж о проституции.

— Это тебе толстуха Жуаньи рассказала?

— А что это меняет?

— Да ничего это не меняет. Кастро хотела сделать репортаж про жизнь шлюх. Так и слышу ее голос: «Фред, создай нам такую тяжелую, горячую атмосферу. Нашим слушателям нужны сильные ощущения». Я подумал: «Кому это нужно, все эти умничанья? Что Кастро знает про жизнь шлюх?» Это тяжело, это горячо. Чего еще надо? Бедные девочки и так хлебают самое мерзкое, что есть в мире. Сильные ощущения, мать ее! Ну, я и смастерил эту историю с помощью одной подружки. Мы здорово посмеялись. И это было лучше, чем в жизни. Реальность разочаровала бы Кастро. Я дал ей то, чего она хотела. Потому что на самом деле настоящей шлюхой была она сама. Она, всегда готовая ублажить своих слушателей-извращенцев.

— Кажется, ты ее ненавидел, потому что она тебя послала.

— Я не спорю. Я ее ненавидел. Но потом я все забыл. Знаешь, почему?

— Потому что подвернулась хорошая работенка на телевидении.

— Да, и потому что я встретил Тессу. Кастро по сравнению с ней— девчонка.

— Ты знаешь, что иногда писатели придумывают роковых женщин, которых на самом деле не существует, а, Фред?

— По-моему, это их работа.

— Я тебе говорю про всяких Айдору. Это виртуальные женщины. Красивые, как уравнение.

— И не зануды? Делают то, о чем их просят?

— Нет, конечно. Это — роковые женщины, друг мой.

— Что-то ты чересчур в форме для раннего утра.

— Я с утра всегда в форме.

Алекс?

Да?

— Я хочу сделать репортаж о Мартине Левин. Портрет женщины-полицейского, преследующей мерзавца, которому нравится убивать женщин.

— И все?

— Это только начало. Хочу, чтобы она сказала, что ее голос— из тех, что нравятся Воксу. И что Дельмон выбрал ее именно за это.

— Если тебе удастся заставить ее все это сказать, значит, Саньяк прокололся. И что она — всего лишь голос, причем слишком болтливый

— Что? Это не Дельмон придумал?

— Нет. Это психолог.

— Чувак, которого ты не выносишь?

— Честно говоря, не думаю, что на свете есть хоть один чувак, которого я не смог бы вынести. Просто это— потеря времени.

— Ты как я. Предпочитаешь ненавидеть женщин.

Смеясь, Гедж повесил трубку. Брюс вернулся в спальню и поставил телефон на тумбочку у кровати. Натали повернулась, откинув при этом одеяло, словно случайно. Ее красивое девятнадцатилетнее тело образовало на постели диагональ, заканчивающуюся темной копной волос. У Тессы тоже были длинные черные волосы, немного напоминавшие певицу Шер. Одну из немногих, переживших поп-эпоху. Вся на силиконе, но пышущая здоровьем. Тесса носила такую прическу с конца семидесятых.

С улицы Оберкампф доносился шум редких машин. После безумных ночей квартал просыпался поздно и неспешно.

Семь часов. Тихое раннее утро. Покой. Брюс подумал, что Вокс переживал подобные утра с женщинами, которых собирался уничтожить. Он пользовался их нежностью. Их лицами, уткнувшимися в складки его тела, вдыхающие его запах. Его руки погружались в их волосы, ощупывали изгибы их фигур. Тени и свет на вытянувшихся телах, окутанных покоем. Его руки скользили по их шеям, задерживались на них. Он шептал им слова. Те, что говорят любовники. Он говорил и делал то, что делают все. Такое вот понятие о счастье.

Счастье, которое разлетится в куски, когда настанет время.

Сейчас здесь была эта юная Натали. Она неожиданно нагрянула к нему вчера, когда он в очередной раз слушал «Запретные ночи», посвященные кибернетике. Вернулась внезапно, после первой проведенной вместе ночи, которую он считал последней. Они встретились в баре недалеко от дома. Непринужденная болтовня с будущей стилисткой, слегка расслабившейся после второй кружки пива. Свежесть девчушки, гордящейся тем, что заполучила взрослого дяденьку. Она сказала, что ей нравятся его глаза и рот, что у него очень волнующее лицо. Он сообщил ей, что служит в полиции. Она пришла в восторг. Добавила: «Значит, ты заслужил такое лицо». Что она хотела этим сказать? Забавная девичья болтовня. Она все время смеялась. Они славно провели время.

Прошедшей ночью она сказала, что любит его. Очень хрупкие слова. Очень опасные. Он положил руку ей на губы, слегка прижал. Объяснил, что не следует говорить такие вещи. Она вопросительно посмотрела на него. Такое вот понятие о счастье.

Вокс убивал женщин вроде нее. Дело было не только в голосе. Дело было в ощущении покоя. Он убивал тех, которые считали его нежным, внимательным, легким, приятным и подпускали его слишком близко. Так близко, что он мог убить их.

Натали неподвижно лежала на кровати. Покрытая пушком кожа, красивые ножки, девичий живот, гладкие волосы, профиль ребенка, мало что видевшего в жизни и находившего полицейских возбуждающими. Интересно, убивал ли Вокс в моменты полного спокойствия? Когда ощущение близости обострялось до непреодолимости. Любуясь Натали, Брюс думал о Воксе как о чудовище, обитающем в океане нежности. Взбудоражив этот океан, чудовище приводило в движение мертвую зыбь, убийственную, как та ненависть, которую оно носило в себе с детства. Море ненависти. Нет, мать ненависти [5] , сказал бы Саньяк. Сила, действующая по собственным законам. Сила, поднявшаяся из глубин естества, та сила, присутствия которой в себе следовало бы бояться каждому из нас.