Легенда о воре (ЛП), стр. 52

- Мне бы пригодилась твоя помощь с этими типами, - попрекнул его Санчо, вспомнив, как близко он оказался к тому, чтобы присоединиться к боцману с размозженной головой.

"Прости. Не волнуйся. Они ушли и больше не вернутся. Но я должен тебе кое-что сказать".

Санчо остановился, озадаченный. При свете луны лицо негра казалось вырубленным из той же скалы, что обрамляла бухту, в нем появилось что-то новое, отличное от того фатализма и покорности, которые он демонстрировал с тех пор, как они познакомились. В Хосуэ была какая-то темная и непонятная сторона, которая приоткрывалась лишь в определенные мгновения, как, например, когда ночью он спас Санчо от Мертвяка.

"Я не могу никого убить".

- Что ты хочешь этим сказать? - спросил Санчо, совершенно ничего не понимая.

"Я дал обет перед Богом. И ты должен знать, что отныне я буду повсюду следовать за тобой".

- Ты вовсе не обязан этого делать. Ты свободен.

"Я раб. У меня клеймо на лице. Я пропаду, если останусь один, без тебя".

Санчо тут же понял, что если покинет своего друга, то приговорит его к смерти. Без вольной грамоты Хосуэ попадет в руки правосудия, как только войдет в любое поселение. Его снова отправят на галеры или казнят гарротой [7] за побег. У него не было другого выхода.

"А кроме того, ты спас мне жизнь, - продолжил Хосуэ, медленно и четкими жестами, словно хотел подчеркнуть важность своих слов. - По правилам моего народа, теперь мы братья. Я последую за тобой повсюду".

Смущенный таким проявлением любви, Санчо кивнул. Слова Хосуэ тронули его до самого сердца, что делало положение еще более сложным.

- Но я даже не знаю, что теперь буду делать, по какому пути пойдет моя жизнь. Но один из них приведет... - он не мог произнести это вслух, так что показал пальцами, так же медленно и отчетливо, как Хосуэ клялся ему в верности:

"Я собираюсь забрать несколько жизней. По меньшей мере одну, но наверняка больше".

Хосуэ кивнул и пожал плечами, словно давно это знал.

"Я буду тебя защищать и помогать. Отдам за тебя жизнь, если понадобится. Но эти руки не будут убивать. Такова воля Господа. Ты должен сделать это сам".

Санчо сделал глубокий вздох и закрыл глаза, пытаясь запомнить всё, что его окружало, как учил Бартоло. Поднялся легкий бриз, наполнивший легкие ароматом ладанника. В кустах стрекотали цикады, ночь была тихой и прекрасной, словно мир затаил дыхание в предвкушении того, какое решение он примет.

Правосудие быстро бы их настигло, когда море начнет возвращать тела мертвецов или когда галера не покажется с ближайшем порту. Рыбаки найдут остатки кораблекрушения, бочки с водой, на которых выжжено название "Сан-Тельмо", останутся на плаву. Через несколько дней, может, через неделю, но рано или поздно обитатели этой местности встревожатся, заприметив беглых каторжников.

Они должны были начать новую жизнь, бежать в Кастилию или на север. Путь был труден, особенно поначалу, потому что рассчитывать было не на кого. Оба оказались совершенно голыми, у них не было денег или друзей, у которых укрыться, но в то же время это означало новую жизнь.

Лучшую для Хосуэ. Негр оказался порядочным и умным человеком, и только что вручил свою судьбу в руки Санчо.

"Есть ли у меня право втягивать его в безумные планы, что он вынашивал в трюме, в битву, которую невозможно выиграть, в городе, где его могли узнать и снова приковать к веслу? Как только оба освободятся от тяжелых оков на лодыжке, они смогут начать всё сызнова, написать жизнь с чистого листа. Раздобыть одежду, потом деньги, выждать достаточно времени, чтобы их сочли мертвыми. А затем, наконец, исполнить его мечту, пересечь океан и добраться до Индий".

Санчо слегка пошевелил правой ногой, ржавое кольцо звякнуло, и он сделал глубокий вздох. Он может снять кандалы, но никогда не сотрет из памяти воспоминания, которые раздирают его, как тяжелые звенья цепи. Волчья ухмылка Мониподио, жестокие звуки избиения Бартоло, взгляд Клары, когда альгвасилы тащили его из дома Монардеса.

Он повернулся к Хосуэ.

- Как думаешь, где мы находимся? И нет ли поблизости хоть какой-нибудь завалящей деревушки?

"Я видел дым вон в той стороне, - сказал негр, указывая на запад. - Там, далеко"

- Хорошо, пойдем туда. Нам нужно раздобыть одежду и еду.

"А потом?"

- Первым делом я должен исполнить последнюю волю умершего. А потом собираюсь отомстить одному мерзавцу.

XXXVI

Хоачим Дрейер потянулся, услышав ободряющий хруст шейных позвонков. Ему перевалило за пятьдесят, но когда он напряг мышцы рук, ткань ночной сорочки едва выдержала. В этих мышцах еще остались силенки.

На улице еще было темно. Он не взял ничего на завтрак, ему нравилось начинать работу ни свет ни заря, пользуясь утренней свежестью. Он снял ночную сорочку, оставшись в панталонах, и сунул голову в бадью с водой, чтобы промыть слезящиеся глаза и очистить нос от запахов конского волоса, селитры и серы. Капли еще стекали по могучему торсу Дрейера, когда он вошел в кузницу. В ней было всего три стены, на месте четвертой стены из маленькой мастерской открывался вид на гору, как с наблюдательной площадки. Сейчас там была лишь чернота, но всего через час вид станет потрясающим.

Дрейер не хотел этого пропускать и двигался быстро. Бросив взгляд в корзину, он понял, что там маловато мелких дров, и потому снова вышел и отколол щепки от пары оливковых поленьев. Дерево было старым и сухим. Дрейер сложил дрова в горне, а сверху высыпал древесного угля на три пальца толщиной. С помощью огнива он высек искру и зажег факел с задней стороны горна, а потом щепки в нескольких местах, поскольку поверхность должна была гореть ровно.

Кузнец подождал несколько минут, чтобы щепки показали свою магию, затем снял с крюка на двери толстый кожаный фартук и рукавицы. Поверхность фартука, когда-то коричневая, теперь превратилась в смесь черных и серых пятен. Дырки отмечали те места, где кожа спасла Дрейера от вылетающих из горна кусков раскаленного металла и искр, которые отскакивали, когда он обрабатывал заготовку огромным молотом. Однако на его предплечьях виднелись многочисленные белые точки - там, где их не покрывали рукавицы и фартук. Кузнец чертыхался, когда получал ожоги, но в таверне любил закатывать рукава и гордо демонстрировать шрамы.

Не то чтобы он их частенько посещал. Он по-прежнему был здесь чужаком, несмотря на то, что прожил в Кастильеха-де-ла-Куэсте пятнадцать лет. Это поселение представляло собой лишь кучку домов, разбросанных на горе, что возвышалась к северо-востоку от Севильи. Дрейер приехал сюда, спасаясь от прошлого, которое предпочел бы забыть, но оно терзало его каждый день. Лишь когда его слишком переполняли воспоминания, он поддавался искушению и направлялся в местное питейное заведение, где соседи обращались с ним без любви, но почтительно. Не зря он был уважаемым оружейником, к которому напрямую приходили дворяне и солдаты, нуждавшиеся в шпагах не слишком роскошных, но качественных. Тех, что не для обучения, а лишь для убийств.

Заказ, над которым он работал последние недели, был особенно сложным из-за роста клиента. "Весьма необычная вещь в мире мелких ублюдков", - подумал Дрейер, в первый раз дернув за цепь, раздувающую мехи. От потока воздуха угли заалели, и кузнец вознес молитву, чтобы огонь не потух, прежде чем снова потянуть за цепь привычным жестом. Он продолжал заниматься этим несколько минут, пока не раскалилась вся поверхность.

Клинок лежал, завернутый в тряпье, чтобы предохранить его от влаги. На этом этапе процесса любое незначительное изменение могло затронуть самое сердце металла, потому что еще он еще не достиг той стадии, когда словно запечатается сам в себе. Дрейер осторожно взвесил его в руке и сдержал ругательство, готовое сорваться с губ. Он заметил небольшой дисбаланс, который мог принести проблемы во время закаливания. Он уже ковал клинок дважды, и не мог повторить это в третий раз, не рискуя сделать его слишком мягким.