Эпилог (СИ), стр. 88

— Кот не докучал? — спросила я, переведя разговор в другое русло. Усатый дрых в кресле, развалившись на спине.

— Наоборот. Оказался на редкость самостоятельным животным. Подозреваю, он нашел подружку среди местных кошек и пропадал у неё. Появился за полчаса до вашего приезда.

Ох, и бабник, — посмотрела я с укоризной на Кота, но тот не внял, потому что крепко спал. Пришлось взять его на руки, чтобы донести до машины.

— Может, заболел? — спросила я озабоченно, когда мурлыка сонно потянулся на заднем сиденье.

— Скорее, перетрудился, — хмыкнул Егор, заводя "Турбу". — Ну, что, домой?

В столицу и в институт мы вернулись законной ячейкой общества. И стали жить как полагается, без притворств и пряток.

41

После свадьбы жизнь понемногу устаканилась, войдя в прежнее русло, но я еще долго оглядывалась с удивлением по сторонам, потому что всё вокруг виделось мне в непривычном свете.

В сравнении с просторами поместья наша квартирка на четвертом этаже показалась маленькой, а кровать — тесной.

— Давай купим широкую, — предложил Егор после ночи бессонного ворочанья в панцирной полуторке. Ворочалась я, а он спал как убитый.

— Мне и так хорошо.

— Вот упрямая. Вижу же, что неудобно, — не отставал Егор.

Бесполезно. Нет, и всё. Нам не привыкать к узким пространствам, тем более в обществе любимого мужчины.

По возвращению в общежитие мне пришлось забыть об изнеженных ручках и заняться уборкой. Ибо при всем чистоплюйстве муж ни разу не взял в руки тряпку, увязнув в холостяцкой грязи. Пришлось подумать и о нестиранных рубашках, которых накопилось столько, что короб для грязного белья раздулся шаром. И о кормежке для Кота пришлось подумать, а еще об ужинах, обедах и завтраках. Хотя на завтраках и обедах я не зацикливалась. Пожизненная льгота в виде огненных талончиков обеспечила нас, лентяев, правом бесплатного питания в институтской столовой. Набрал полный поднос и, поев, унес тарелки на мойку. Ни забот, ни хлопот.

В средствах массовой информации фееричную свадьбу пообсуждали пару недель, а потом истерия пошла на спад. И журналисты перестали дежурить у института круглосуточно, покидая пост на ночь. В общем, относились к обязанностям спустя рукава.

Вскоре после замужества мне выдали документы на новую фамилию.

— Почему принято, чтобы жена брала фамилию мужа? — задала я философский вопрос, разглядывая удостоверение личности. — Чем женщины хуже мужчин? Давай меняться обратно, и ты станешь Папена Егор Артёмович. Или Папен?

Он рассмеялся.

— Потому что женщина входит в семью мужа, а не наоборот. Но ты щедро предлагаешь поделиться своей фамилией, поэтому я в затруднении. Может, станем Папен-Мелёшиными?

— Не, звучит смешно и несерьезно. Так и быть, остаюсь Мелёшиной.

Егор сложил ладони в молитвенном жесте:

— О, великодушная повелительница! Я счастлив, что моя фамилия пришлась тебе по вкусу. Ты не пожалеешь.

— Посмотрим, — ответила повелительница, задрав высокомерно нос.

Понадобилось время, чтобы привыкнуть к оклику преподавателей: "Мелёшина Эва Карловна! Собираетесь защищать курсовую работу или просидите на галёрке до окончания сессии?"

Теперь я не Папена, а Мелёшина. Родная фамилия приросла ко мне намертво, и пришлось содрать её как лягушачью кожу, чтобы примерить другую.

Через неделю после свадьбы наши документы отправились в Департамент эмиграции для получения въездной визы на побережье. Толстая папка бумажек и справок, в сборе которых помогли юристы из адвокатской конторы, составившей брачный договор. К документам прилагалась копия свидетельства о браке. Я изучила подлинник — гербовую бумагу с водяными знаками, сложным в подделке узором и нашими именами курсивом. Свидетельство о браке утвердило мое место в клане Мелёшиных перед обществом и законом.

— Видишь закорючку? — показал Егор. — Это подпись бургомистра столицы. Между прочим, он вел церемонию и засвидетельствовал наш брак.

— Неужели? — изумилась я. Тогда, в Городской управе, в голове абсолютно не отложилось, женский или мужской голос объявил нас мужем и женой.

Теперь количество приглашений на торжественные мероприятия сократилось вдвое, а в пригласительных билетах писалось: "Уважаемые Егор Артёмович и Эва Карловна". Соответственно, отвечать отказом или согласием надлежало от лица нас двоих. Потому что мы поженились!

Для семейных посиделок особое приглашение не требовалось. Поговорив по телефону, Егор сообщал:

— Завтра ужинаем у родителей.

или:

— В субботу обед у деда. Не забудь.

Разве ж забудешь? Если трапезы в поместье Константина Дмитриевича стали делом привычным, то поездки в гости к родителям Егора держали меня в напряжении. Я боялась оконфузиться и ляпнуть несусветную глупость. Боялась показаться заносчивой выскочкой или, наоборот, забитой крыской. Благо, отец Егора частенько задерживался допоздна в Доме правительства или в департаменте, и в его отсутствие я чувствовала себя увереннее. Ираида Владимировна встречала нас со всем радушием и не упускала случая поинтересоваться житьем-бытьем. Из деликатности она ни разу не заикнулась о моей маме и не спрашивала о жизни, предшествовавшей встрече с Егором. Кстати, он стал гораздо словоохотливее, много шутил, и меня невероятно радовало, что в семье восстановился мир. Я поблагодарила маму Егора за великолепный гарнитур к свадьбе, на что она ответила, вызвав пожар моих щек:

— Подобные подарки — своеобразная форма приветствия нового члена семьи. Егор сделал серьезный шаг, и мы поддержали его решение.

Иными словами, одобрили, не став препятствовать.

Мы побывали и в зеленой зоне, в гостях у Семутов — запанибратски, по-родственному. Альбина, помимо прочих достоинств, увлекалась разведением карликовых растений, и я усладила взор роскошным садиком миниатюрных деревьев. Послеобеденное время посвятилось игре в бильярд, причем я в очередной раз показала наискромнейшие успехи. Меня обогнала даже Андроника. Вообще, дочка Семутов оказалась живым и непосредственным ребенком, и я с легкостью нашла с ней общий язык. Правда, вечером, после нашего визита, племянница Егора решила поиграть в парашютиста, и, смастерив самодельный парашют, ухнула со второго этажа. Хорошо, что ей не пришло в голову сигануть с крыши, но ногу она сломала, и кость сращивали ускоренно в клинике Севолода. Муж посмотрел на меня торжествующе, мол, нет сомнений, что тут пробегал чей-то синдром. Хорошо, что не озвучил вслух, не то я сорвалась бы и наговорила много обидных слов. Ну, и заприте меня в клетке или посадите на вершину высокой башни! И не выпускайте на волю, чтобы было спокойнее.

А вот приглашение на обед к Рубле Леонисиму Рикардовичу заставило усомниться в нерушимости брачного союза. Более того, я испугалась.

— Вот и сбылась мечта идиота, — сказал задумчиво Егор, вертя карточку. — В это воскресенье нас ждут в гостях у премьер-министра.

Не хочу ехать. И никогда не жаждала побывать на обеде для избранных. Рублю я видела издалека на многочисленных светских мероприятиях, но пообщалась с ним дважды: на прошлогоднем приеме "Лица года" и в медстационаре института после отравления гиперацином. Хотя во втором случае говорил премьер-министр, а я молчала, застыв от испуга.

— Отказу не подлежит, — ответил Егор. — Думаю, он хочет убедиться… прежде чем подпишет разрешение на въезд.

Знаю. Юристы разъяснили о подводных камнях и течениях, ожидающих на пути оформления визы на побережье. В частности, требовалась подпись руководителя страны на документах.

— В чем он должен убедиться?

— Посмотрит, побеседует с нами… Удостоверится в лояльности. Наверное. Знаешь же, что в стране сейчас неспокойно.

И об этом наслышана. Наисвежайшее ЧП — проблемы на северном флоте. И хотя в прессе сообщалось скупо, народная молва долетела до столицы и осела на уши. В институте тоже трепались, но с осторожностью, сперва оглядевшись по сторонам. Передавали из уст в уста в туалетах, на перекурах, в лабораторных кубах… Капа Чеманцев рассказал мне о конфликте между младшим офицером и мичманом, переросшем из служебного в личностный. Товарищи лейтенанта, тоже офицеры, решили отомстить, но не мичману, а его семье. Всё бы ничего, но тот оказался из невидящих, а отморозки отделались устным выговором. В общем, история вышла мерзкая и грязная, и я слушала, прикрыв рот рукой, чтобы не выругаться. Известно, что слухи имеют свойство перевираться с точностью до наоборот, но ведь дыма без огня не бывает. Небольшая искорка послужила толчком для недовольства, которое набирало обороты. Невидящие, работавшие бок о бок с висоратами и получавшие гораздо меньшие заработки за одинаковый труд, зароптали. Участились случаи неповиновения, и даже угроза военного трибунала не остановила растущую волну протестов. На кораблях прошли массовые выступления невидящих с требованием отмены ограничений на пользование дефенсорами. Люди взывали к равноправию и справедливости. Беспорядки, охватившие северный флот, выплеснулись на прибрежные города.