Кобзарь, стр. 85
Оренбург, 1850
«И станом гибким, и красою…»
* * *
И станом гибким, и красою
Пренепорочно-молодою
Я старый взор свой веселю.
Бывает так, что я смотрю, —
И — дивно! — как перед иконой
К тебе свою молитву шлю.
И жалко, старому, мне станет
Твоей девичьей красоты.
Что с нею делать будешь ты?
На белом свете кто же станет
Святым хранителем твоим?
Где тот, кто на тебя повеет
Отрадой в горести, в беде?
Кто охранит тебя, согреет
Огнем сердечным? Кто он?
Где? Ты сирота. Кто, кроме бога,
Тебя согреет хоть немного?
Молись же, сердце. Помолюсь
И я. Но некое прозренье
Вдруг наступает: ясно зренье,
И я молитвы не творю,
И на тебя я не смотрю.
Мне снится: матерью ты стала,
И вот передо мной предстало
Не в бархате твое дитя…
И вянешь ты. А дни летят,
Все увлекая за собою.
Надежда — скрылась и она,
Ты на земле как перст одна.
Своей обласкана судьбою
Была ты, только и всего,
Пока дитя твое росло,
Покуда силы набиралось.
Оперилось — и ты осталась
Стара и немощна. Людей,
Людей бездушных умоляешь
И Христа ради простираешь
У глухо замкнутых дверей
Худые руки.
Вот так же иногда тобою,
Тобою, сердце, молодою,
Свой старый взор я веселю.
На стан твой гибкий я смотрю,
Молитву богу посылаю,
Я небо за тебя молю.
Молись и ты, моя родная,
Пока еще твою судьбу
Святое небо не решило.
Оренбург, 1850
«Огни горят, оркестр играет…»
* * *
Огни горят, оркестр играет,
Оркестр рыдает, завывает.
Алмазом ясным, дорогим
Сияют очи молодые,
Блестят надежды золотые
В очах веселых, — любо и. м,
Очам негрешным, молодым.
И все хохочут, все смеются,
И все танцуют. Только я
Гляжу, и слезы тихо льются.
О чем, о чем же плачу я?
О том, быть может, что тоскливо,
Как день дождливый, сиротливый,
Минула молодость моя.
Оренбург, 1850
«Неволя, или горе злое…»
* * *
Неволя, или горе злое,
Иль пролетевшие года
Разбили душу? Иль с душою
Я вовсе не жил никогда?
А жил с людьми и опаскудил
И душу чистую?.. А люди!
(Смеются люди без стыда.)
Зовут ее и молодою,
И непорочной, и святою,
Как вздумают… Из вас любой —
Мой враг! И лютый! Вы украли
И в грязь поганую втоптали
Алмаз мой чистый, дорогой —
Мою вчера святую душу!
А вам смешно! Нехристиане!
От вашей грязи я заране
И грязным стал, и не узнать,
Бывал я чистым пли не был,
Когда меня на землю с неба
К себе вы взяли и писать
Стихи дрянные научили!
Вы на дороге положили
Тяжелый камень и разбили
О камень, господа страшась,
Мне сердце, ставшее убогим,
А в прошлом чистый мой алмаз!
Теперь иду я без дороги,
Без троп проторенных… А вы
Удивлены, что спотыкаюсь,
Что вас и долю проклинаю.
И плачу тяжко, и, как вы…
Души измученной чуждаюсь,
Своей неправедной души!
Оренбург, 1850
«Какого дьявола я трачу…»
* * *
Какого дьявола я трачу
Бумаги столько, перья, дни!
А то, бывает, и заплачу,
Да как еще! Но не одни
Дела мирские тут причиной;
Я плачу, словно старичина,
Который, выпив, слезы льет,
Что в мире сиротой живет.
Оренбург, 1850
«Все снится мне: вот под горою…»
* * *
Все снится мне: вот под горою
Белеет хатка над водою,
В тени под вербами стоит.
И все я вижу: дед сидит
Совсем седой и забавляет
Дитя кудрявое, ласкает
Родного внучка своего.
Все снится мне: неторопливо
Выходит мать., смеясь счастливо,
И деда и дитя свое
Три раза весело целует,
Малютку кормит, и милует,
И спать несет; а дед сидит,
Тихонько молвит, улыбаясь?
«Да где же это доля злая?
Печали эти да враги?»
И старый шепотом читает,
Перекрестившись, Отче наш.
Сквозь вербы солнышко сияет
И тихо гаснет. День погас,
Все смолкло. Помолившись богу,
Побрел себе и дед к порогу.
Оренбург, 1850
«Опять настало время злое…»
* * *
Опять настало время злое!..
А было доброе такое;
Мы собирались расковать
Своим невольникам оковы…
Но глянь!.. Опять струится кровь
Мужичья! Палачи в коронах,
Как псы голодные, за кость
Грызутся снова.