Кобзарь, стр. 65
(Матери.)
«А вы с того, должно быть, света,
Марину обвенчать пришли?
Уже мне косу расплели,
Да пан приехал… Гуси это!
Совсем не гуси, а паны
Летят в края, где стужи нету, —
Их в пекле ждут у сатаны.
Гей, тега-тега! Слышишь?
Слышишь? Все церкви в Киеве звонят.
Смотри, а там огонь горит,
А пан лежит себе, читает
И просит пить… А ты не знаешь,
Ведь я зарезала его?…
А он, хоть обгорел, хохочет…
Смотри, — вон, на трубе!.. Чего,
Чего глядит, как будто хочет
Сожрать тебя! Мать, берегись!
На, выкуси, на, подавись!»
(Показывает кукиш и ноет.)
«Я москалика люблю, —
Даже сердце веселю!
Москали, москали
Юбок нам навезли,
Барчуки —
Денежки,
А сыночки поповы —
Ожерелья, обновы!..
В колокол бей!
Тучи развей,
Неси яром
К злым татарам,
А солнышко — к христианам!
В колокол бей!»
Мать
Мариночка, пора домой!
Марина
Пора домой, ведь завтра рано
Мне надо в церковь: глянь, поганый
Вновь лезет, тянется за мной,
На… выкуси!..
Мать
Пора домой.
(К людям.)
Ой, люди добрые, спасите!
Марина
Берите же меня, вяжите,
Скорее в дом ведите к пану!
А ты не хочешь разве глянуть,
Какою панною Марина
В палатах под замком сидит?
Как гибнет, гибнет неповинно,
Как вянет, сохнет беспричинно
Твоя Мариночка…
(Поет.)
«Ой, тега-тега, серые гуси,
Тега, на Дунай!
Повязала головоньку, —
Теперь думай да гадай».
И пташкам воля в чистом поле,
И пташкам весело летать,
А я завяла в злой неволе.
(Плачет.)
Мне ожерелье бы достать,
Да и повеситься… Иначе
Теперь беда… хоть утопись!
Чего же ты, голубка, плачешь?
Не плачь, родимая, вглядись,
Здесь я, Мариночка твоя!
Взгляни-ка: черная змея
Ползет по снегу… Захочу,
На юг, как пташка, полечу,
Ведь я уже кукушкой стала…
А на побывке он и не был?
Убили, может, на войне?
А знаешь, что приснилось мне?
Что в небе днем луна сияет,
А мы над морем с ним гуляем.
И вдруг гляжу — не понимаю:
Все звезды покатились в воду,
Лишь одинешенька-одна
Осталась на небе, а я-то,
Как бы рассудка лишена,
Бреду, ищу в Дунае броду,
В лохмотьях с байстрюком бреду:
Смеются люди надо мною,
Зовут покрыткой и чудною…
И ты смеешься, а я плачу,
Да нет, не плачу, хохочу…
Взгляни: сейчас я полечу,
Ведь я сова… —
И замахала,
Как будто крыльями, руками
И тотчас убежала прочь,
Завыв, как волк в глухую ночь.
Заковыляла мать за нею,
За дочкой бедною своею.
Все баре смерть в огне нашли,
Изжарились, как поросята.
Сгорели белые палаты,
А люди тихо разошлись.
Марины с матерью не стало.
Уже весной, когда пахали,
Два трупа на поле нашли
И на кургане закопали.
Кос-Арал, 1848
ПРОРОК
Как будто праведных детей,
Господь, любя своих людей,
Послал на землю им пророка —
Свою любовь благовещать!
Святую правду возвещать!
И, как Днепра поток широкий,
Слова его лились, текли,
И в сердце падали глубоко,
И души хладные зажгли
Огнем незримым. Полюбили
Пророка люди и ходили
За ним, и слезы их лились,
Но люди злобны и лукавы!
Они святую божью славу
Растлили… и чужим богам
Воздали жертву! Осквернились!
И мужа свята… Горе вам!
На стогнах камнями побили.
И праведно господь великий,
Как на зверей свирепых, диких,
Оковы повелел ковать,
И тюрьмы темные копать,
И — род лукавый и жестокий! —
Взамен смиренного пророка…
Он повелел царя вам дать!
Кос-Арал, 1848
Петербург 1859 года, декабря 18
[СЫЧИ]
На рожь несжатую в ночи
По придорожным пожням
Слетались осторожно
Сычи.
И пошутить
И рассудить,
Как бедных пташек отстоять,
Гнездо орла огню предать,
С землей сровнять,
Орла ж повесить на осине
И навсегда отныне
Республику создать!
И всё бы, кажется? Ан нет!
Чтобы пресечь потравы вред
(И было бы не диво,
Когда бы кто иной), на ниве
Силки поставил, а то, вишь:
Мужик голешенький-голыш
Поставил тихо и пошел
Под стог вздремнуть. И, рано
Продрав глаза, зашел
Гостей проведать. А в капканы
Набились сплошь одни сычи!
Изволь — вари, пеки в печи!
Чтобы домой улова
Не приносить, одних убил,
Других на смех воронам сбыл,
Все рассудив толково,
И никому ни слова.