Монополия на чудеса, стр. 41

(Понедельник, 18.30,

рассказывает Алексей Озерский)

Приносить счастье оказалось легко. Я носился по городу, благодетельствуя всех и вся. Щенок, гоняющийся за своим хвостом, не натворит столько безобразий, сколько я. Напоследок, порядком вымотавшись, я свернул к первой городской больнице. Матрик говорил, будто сюда положили Лизу. Интересно, почему не на Пароходную?.. На Пароходной же дурка! Хотя нет, самоубийц в психушку не кладут. Им даже диагноз выписывают нейтральный: гастрит, бронхит – чтобы жизнь не ломать. Мало ли чего человек в петлю полез.

В самом радужном настроении я двинулся в регистратуру. Там тетка, похожая на старого заматерелого бульдога, ворошила карточки.

– Здрасте, – неловко кивнул я.

– Здравствуйте.

Теткины глаза сузились. Она кашлянула, дернула себя за мочку уха и прищелкнула языком. Больная, что ли?

– Я, собственно… – слова давались через силу, так, словно я делал что-то постыдное. – Сегодня к вам привезли… ну, знаете?.. Лиза Матрасова…

Бульдожиха перелистала карточку. Мертвенный золотой свет больницы превращал женщину в загробного духа. Так вот откуда пошло выражение «тот свет»! И как тут люди выздоравливают вообще?!

– Родственница? – меланхолично поинтересовалась бульдожиха.

– Нет.

– А кто?

Мне захотелось дать ей пинка. Ну какая к дэвам разница?! Ну, друг я ей… хотя и другом-то назвать сложно. Я же ее впервые сегодня увидел.

– Это психосоматика, – казенным тоном сообщила бульдожиха. – В первые дни посещения нежелательны. – И вновь уткнулась в свои бумажки.

Я потоптался у барьера, отделяющего мир мертвых от мира живых, и побрел прочь. Ну ее к дэвам, в конце-то концов! Вот обидно: такая силища, хочется творить добро, а сделать ничего не могу.

Похолодало. На ночь «летнее» заклинание в больничном парке выключали – из экономии, наверное. Я шел, а пожухлые листья карамельными сугробами валились под ноги. За деревьями мелькали огоньки фонарей, квадраты окон. Кажется, я сбился с пути… В чернильном небе зажглись звезды. Лучи прожекторов разрезали мрак между стволами кленов, и от этого больничный неуют сгустился, стал злым и колючим.

Где же ворота? Не может ведь парк длиться вечно. Я свернул к первому попавшемуся зданию; фонарь высветил табличку на каменном боку: травматологическая. Ага. Сейчас бы планчик отыскать, свериться…

Белый щит сверкал снегами Килиманджаро. На скамейке под ним кто-то сидел – в пижаме и голубой болоньевой куртке.

– Помогите, пожалуйста, – еще издали крикнул я. – Я хочу отсюда выбраться!..

– Правда?! Я тоже!

Сердце трепыхнулось в груди, чтобы тут же сорваться в галоп. Золотистые колечки волос, заострившиеся черты лица, обветренные губы – девушка смотрела грустно и чуть насмешливо.

– Светка, ты?!

– Здравствуй, Лешик.

Вчера, в «Лесном коте» она выглядела иначе. Неприступней? Заносчивей? Передо мной сидела усталая измученная девчонка, не знавшая, на что надеяться и от кого ждать помощи.

Почти как я.

– Сильно поранилась? – спросил я, присаживаясь рядом. – Ну, там, в «Коте»?..

Она мотнула головой:

– Не очень. Связки расколошматила и бедро. Если бы не придурок-спасатель, я бы сама дошла.

– Ты сумасшедшая! То есть извини… я не то…

– Да нет, все правильно. Я сумасшедшая, и этим горжусь! – Она с вызовом посмотрела на меня.

– Но без страховки… зачем?!

– Так. Одному человеку хотела доказать.

Вот и все, Брави. Спроси еще «какому человеку?», если совсем дурак.

Несколько дней назад я был манаром… Я точно знаю, что Светка – не моя судьба. Вот только что мне сейчас до этого знания?! Я ведь больше не манар, могу ошибаться, как обычные люди.

– Свет… Я за тобой пришел.

– Правда?! – Уличные фонари фейерверками вспыхнули в ее глазах. – Мы сбежим?! А как?

– Да как угодно. Через забор, например. – Я чувствовал, что Светка и сама может убраться из больницы в любой момент. Просто ей некуда идти. Или незачем. – А если ты… ну, нога болит, тогда через проходную.

– Леш, я же в больничном! Меня застукают.

Я заговорщицки подмигнул дзайане:

– Мы одеждой поменяемся. Там контроль нестрогий, проскочишь. А я – через забор.

– Чаровато! Ты молодец, Лешик! – Она оглянулась на светящиеся окна корпуса. За стеклянными дверями маячила грузная фигура – санитар, наверное.

– Где переодеваться будем? – стараясь скрыть дрожь в голосе, спросил я.

– Пойдем, покажу. Тут дровяной сарай рядом. Только не навернись, лужи всюду, грязно.

Ночную темноту пронизывали струи тревожных больничных запахов. Я их знаю по названиям кабинетов: вот зубоврачебным пахнуло, а вот хирургическим. Когда мне после неудачного хоккейного матча коленку штопали, нанюхался. А вот этот не узнаю… Наверное, больные ощущают его единственный раз в жизни.

Мелькнули в темноте яркие точки – огоньки сигарет. Девушка прижалась ко мне, затаив дыхание. Прядь волос защекотала висок.

– Слушай… – давясь от неловкости, спросил я. – А тогда… в «Коте»… страшно было?

– Ужасно! А хуже всего, что ты сбежал.

– Я больше не сбегу. Клянусь!

Переодевались мы возле забора, спина к спине. Больницу когда-то выстроили на холме, и парк возвышался над улицей. За решеткой прогуливались поздние прохожие. Стоило им поднять взгляд – и мы были бы как на ладони. Но я никогда не встречал ночных прохожих, что смотрят вверх.

Я стащил джинсы, протянул за спину:

– Держи.

В ответ в руку мне ткнулась теплая ткань. Пижамные штаны. Мне они малы будут. Хотя…

Света хихикнула:

– Я в твоих словно в мешке. Чарово! Встречаемся через дорогу, да?

– Ага, у хозтоваров.

Они мне действительно малы. А кроссовки в темноте зашнуровывать – вообще мучение. «Брось ты! – сказал я себе. – Это же приключение. Светка, вон, без страховки «Кота» прошла. Чего ныть-то?!»

– Все, готово. Ну как я?

Больше всего она напоминала отощавшего медвежонка. Или пуделя. Какая уж тут романтика… Но вот Светка улыбнулась и вновь стала недосягаемой и желанной.

– Ну-у… ничего.