Дневник, стр. 22

Приближался день приезда государя. Дворец подновляли, приводили в порядок. Отовсюду доставляли необычные хризантемы и сажали в саду. Здесь были и цветы с лепестками различных оттенков, и желтые – в полном цвету, и другие – самые разные. Я могла наблюдать их сквозь разрывы в пелене утреннего тумана, и мне казалось, что старость, как считали в давние времена, можно заставить отступить. Если бы только мои помыслы были такими же, как у других... Я могла бы находить больше радостей, чувствовала бы себя не такой старой и наблюдала бы эту преходящую жизнь со спокойствием. Как бы не так – видя красоту и слыша приятное, я лишь укрепляла мои земные привязанности. Больно было сознавать горечь и жестокость этого мира. «Не стану больше мучить себя, – думала я. – Пора забыть о печалях – нет в них смысла, а грех – большой».

Когда рассвело, я выглянула наружу и увидела уток, безмятежно плавающих в озере.

Птицы выглядели столь безмятежно, но и они тоже, должно быть, нередко страдают, подумала я.

В то время как я сочиняла ответное письмо госпоже Косёсё, небо вдруг потемнело, заморосило, и посыльный заторопился домой. Мне пришлось оборвать письмо так: «Да и небо что-то нахмурилось». И песня тоже вышла не слишком удачной. Посыльный прибыл ко мне с ответом, когда уже стемнело. Стихотворение Косёсё было написано на бумаге с изображением свинцовых туч:

Я не могла вспомнить, о чем я писала в прошлой песне, и сложила так: