Я из Одессы! Здрасьте!, стр. 50
Смольный до тюрьмы не имел времени читать книги, зато он знал всех директоров филармоний страны по фамилиям, именам и отчествам, где они родились и когда, кто из них сидел, по какой статье…
В тюрьме была шикарная библиотека. Эдуард начал читать книги запоем. У него была феноменальная память, он помнил все афоризмы и изречения великих людей.
Эдик сидел с подростками и обучал их, как вести себя на суде, нацеливал их на агрессивную позицию — такое у него самого было настроение.
И вот появляется малолетка на суде, рост два метра, три класса образования, и вдруг вставляет в свою речь:
— Как сказал французский философ Вольтер, «все жанры хороши, кроме скучного». Судья никогда не слышал про Вольтера и никак не может понять, откуда такие слова у этого примитива. Судья:
— Вы с кем сидите? Кто у вас бригадир?
— Смольный, — отвечает подросток. В следующий раз выходит на суд другой подопечный Смольного и цитирует Карла Маркса и Владимира Ленина. Судья спрашивает:
— Вы с кем сидите?
— Со Смольным я сижу, — с достоинством отвечает начинающий убийца. Обученные Смольным подростки в суде приводили цитаты древнегреческих философов, от
Плиния-старшего до Сократа, ссылались на Жан Жака Руссо…
Короче говоря, судья, который часто был один и тот же и понимал, что их этому обучает Смольный, рассердился и подсудимому из камеры Смольного, который начал вспоминать произведение Чернышевского «Что делать?» и связывать его со своим делом, сказал:
— Передайте Смольному, что он получит десять лет. Малолетка руками сделал международный жест и сказал:
— Вот тебе. Четыре года максимум.
В тюрьме Смольный не переставал удивлять меня. Я считал его городским сумасшедшим. И все из-за его бешеной любви к советской власти, той самой, которая ни за что ни про что засадила его за решётку. Эта любовь была сумасшедшей до неистовства.
Смольный, будучи беспартийным, с пеной у рта восхвалял власть. Казалось, Смольный убьёт каждого, кто выступит против построения коммунизма в одной, отдельно взятой стране. Когда Смольный произносил имя Ленина, я представлял его стоящим на коленях в мавзолее.
В тюрьме Смольный убедил начальника, что осуждённые, идущие на этап, должны встретиться на лекции с ним и с популярным артистом Сичкиным.
Начальник на идею Смольного клюнул.
Нас повели в конференц-зал для выступления. Все сидели хмурые, бритоголовые. Я начал рассказывать им смешные эпизоды со съёмочных площадок, весёлые рассказы из фронтовой жизни. Закончил тем, что меня от смерти спасал только юмор и оптимизм.
После меня слово взял Смольный. В то время как раз умер Василий Шукшин. Смольный никогда не был с ним знаком и ничего из написанного им не читал. Он начал:
— Ребята! Меня и Бориса постигло большое горе, умер наш Вася. Просил всех уголовников стать и почтить его память минутой молчания. Они стояли, а Смольный рыдал. Стояли долго, минуты три. Уголовники не сомневались, что этот Вася, по которому рыдал Смольный, наверное, какой-нибудь вор в законе.
Смольный говорил (а говорил он всегда, как хороший оратор), что они не уголовники, а оступившиеся люди, что они займут ещё достойное место в нашем, обществе. Смольный говорил, что ни одна страна в мире не тратит столько денег на профилактику преступлений, как Советский Союз. Смольный говорил о Достоевском, о несчастной жизни композитора Моцарта, засадил несколько цитат Феликса Дзержинского и долго рассуждал о мужестве Пашки Корчагина.
Уголовники никак не могли понять, кто этот Смольный? Он сидит? Или он работник обкома партии?! В заключение Смольный выкрикнул:
— Человек — это звучит гордо. Вспомните слова Максима Горького и его «Буревестник». Лекция Смольного произвела впечатление на уголовников. Начальство было в восторге. Они наслаждались речью Смольного. У нас было пять таких лекций по три с половиной часа. Всё это время мы дышали нормальным воздухом. Уверен, что если бы Смольный попал в зону, то вскоре начальник лагеря ходил бы у него в подчинённых.
В тюрьме подъем. Резкий звонок, внезапный аккорд по радио, и на всю катушку звучит Гимн Советского Союза. Я никогда в жизни не слышал такого количества изощрённого мата в адрес гимна родины. Кто мог такое придумать? Про сыпаться насильно неприятно даже под музыку Чайковского. Лично я каждое утро получал удовольствие. Мат радовал ухо, звон кружек, летящих в репродуктор, возбуждал аппетит. Я с нетерпением ждал помои, которые приносили в во семь часов утра.
ДУМА О ЛЕНИНЕ
Ну, а после такого завтрака о чём может думать человек? Конечно, о партии и её создателе Ленине. Я даже сочинил «Думу о Ленине». Выйдя на свободу, я её записал по памяти.
У меня на этот счёт было много фантазий, скрасивших заключение. Самой удачной и дерзкой была мысль о том, что я, соратник Ильича, стану вместо какого-то партаппаратчика министром культуры СССР и сразу повышу актёрам жалованье. Теперь выяснилось, что фантазия не столь дерзкая. Стал же министром артист и режиссёр Николай Губенко…
…Нас, заключённых тамбовской тюрьмы, окрыляла тихая маленькая радость. Проходя мрачными коридорами на допросы, мы видели на стене транспарант «ЛЕНИН С НАМИ!». Не знаю, как другие, а я чувствовал себя соратником Ильича.
В тюремной библиотеке было полное собрание сочинений Ленина. Все остальные писатели были представлены фрагментарно.
— Я бы хотел что-нибудь почитать о Ленине в эмиграции… — попросил я однажды начальника библиотеки.
— Ленин никогда не был в эмиграции, — строго ответил начальник. — Он всегда жил в Мавзолее. Я не спорил. Просто записал этот разговор. Я изучал биографию Ильича по книгам и по настенным надписям в камерах.
Несомненно Ленин был великим человеком. Только великие люди могут делать такие колоссальные ошибки.
Владимир Ильич был замечательным лицедеем. Он так искусно гримировался, что его никто не мог узнать, даже собственная жена — Крупская. Ленин с поразительной силой и глубиной играл образы рабочих, плотников, пациентов зубного врача и т.д. Ленин умел скрываться так талантливо, что его никто не мог найти: ни враги, ни друзья. Из-за своей скрытности Ленин чуть не опоздал к началу Октябрьской революции.
Мне, как артисту кино, откровенно говоря, немного завидно, что у Ленина такой огромный кинорепертуар. Фильмы о вожде снимались во все времена года: «Ленин в октябре», «Ленин в ноябре», «6 июля», «Ленин в январе».
По количеству отснятых фильмов лидеры мировой политики занимают следующие места в первой десятке.
Десятое место: Александр Македонский — 4 фильма.
Девятое, восьмое и седьмое места делят: Черчилль, Чингисхан и Чапаев.
Шестое, пятое и четвёртое места делят: Спартак, Бог дан Хмельницкий и Брежнев.
Третье место: Джордж Вашингтон.
Второе: Ленин.
На первом месте (снимался больше всех вождей) Рональд Рейган.
В Ленинграде множество домов украшено мемориальными досками: «Здесь тогда-то выступал В. И. Ленин…» Домов этих так много, что казалось, в каждом втором доме Ильич выходил на подмостки. Применяя нашу актёрскую терминологию, можно сказать, что Ленин имел по пять концертов в день, администратором у него был Дзержинский, транспорт — броневик, выезд — с Финляндского вокзала.
Тюремный досуг позволил мне сделать некоторые под счёты. Вот они. Из камня, использованного на изготовление памятников вождю, можно было бы выстроить город на 150 тысяч жителей.
Из металла, что пошёл на ленинские бюсты, можно было бы сработать канализацию и водопровод для всего Узбекистана.
Подсчитано, что если все статуи Ильича собрать вместе и поставить друг на друга, то Ленин кепкой достанет до Луны.
Историки утверждают, что Ленин родился в рубашке. Это не верно. Ленин родился в кепке.
У всех нормальных людей первым словом в жизни было «мама». Ленин сказал «партия».
Кстати, о кепках. В городе Сумы перед плодоовощным комбинатом открывали памятник Ильичу. Два скульптора-алкоголика из Киева, занимавшихся исключительно установкой Лениных, пропустив все сроки, работали всю ночь. К утру всё было готово. В лучах восходящего солнца под белой простынёй величаво проглядывали родные очертания. К полудню на площадь согнали народ. Секретарь горкома сказал короткую тёплую речь и потянул простыню. И всем вокруг явился образ дорогого Ильича… Но что это? О ужас! У Ленина оказалось две кепки. Одна на голове, другая в руке… Пришлось снова прикрыть вождя простыней.