Операция «Гадюка» (сборник), стр. 80

— Значит, тебя считали…

— Со мной все в порядке, я оклемаюсь. Дай еще водички. «Ессентуки», что ли?

— А ты помнишь?

— «Ессентуки» помню.

— Шейн говорит, что со временем люди вспоминают все больше, поэтому их и убирают.

— Гришка прав, — сказал Коршун. — Если ты стал вспоминать, значит, ты обречен. Шундарай тоже стал вспоминать.

— Ты веришь в город, который защищаешь?

— Я уже ни во что не верю. Во мне осталась одна злость… Ты что делаешь?

Мне пришлось приподнять его, чтобы размотать бинты, которые не останавливали кровь и не скрывали рану, а лишь врезались в нее, закрутившись жгутом.

— Потерпи, — сказал я. — Я хочу как лучше.

— Все хотят как лучше. Даже когда из меня делают шашлык, хотят, чтобы он был красивым.

— Постарайся обойтись без афоризмов. Ты ведь не собираешься заниматься политикой.

— У меня есть дело. Поэтому я и терплю. Одно дело. Потом можно и уходить от вас в сияющие дали.

С помощью самодельного бинта сделать перевязку было нелегко, и получилась она лишь чуть получше, чем раньше.

— Значит, ты не знал, что тебя здесь ждет? — спросил я.

— Я и сейчас не знаю, — сказал Коршун.

— А я их видел.

— Кого?

— Тех, кто наблюдает за нами.

— Пускай наблюдают, — сказал Коршун. — Но если Гришка прав, то им еще придется покрутиться, прежде чем я сдамся. А их много?

— Хозяев меньше десятка. С ними обслуга и охрана.

— Ничего, справимся.

— Может, расскажешь мне, что у тебя за проблема?

Я старался расположить его к себе, внушая ему, что я — его единственный друг.

В этом не было лжи, потому что по крайней мере я не был его врагом.

— Пускай тебе расскажет Гришка, — сказал Коршун после долгой паузы. — Я обещал ему молчать.

— Мне не нужны твои тайны. — Я не скрывал, что задет отказом.

— Это связано с Надин. Гришка говорит, что она жива. Что все было инсценировкой.

Может быть, Шейн был прав. Но тогда какого черта тащить израненного, почти неподвижного человека сюда, в диспетчерскую войны, чтобы он убедился в том, что все насилие над Надин было лишь инсценировкой?

Кто-то из них говорит неправду. Или Коршун, или Шейн.

— А как вы хотите это… как ты намерен убедиться?

— Они что-то придумали. — Коршун чуть улыбнулся. Он ослаб так, что лежал плашмя, нос — к потолку.

Но тут вернулся разведчик.

— Как у вас дела? — Он плотно прикрыл дверь.

— Так себе дела, — сказал я. — Кровотечение. Я воду ему принес.

— Да он что, потерпеть не мог? Где ты газировку добыл?

— На балконе, — сказал я.

— Я же просил, чтобы ты не выходил. — Шейн был расстроен.

— Я в шапке. А слуг не принято замечать.

— Ну что, она придет? — не вытерпел Коршун.

— Нет. Они заперты. Там она не одна. Надо подождать.

— Я не могу долго ждать. Я скоро кровью истеку.

Разведчик даже притопнул ногой, как рассерженный ребенок.

— Какого хрена я тебя тащил? На что ты мне нужен?

— Вот это меня и удивляет.

Коршун говорил медленно, ровно, стараясь не тратить сил на слова. Он даже головой не шевелил.

— Тогда потерпи еще, — сказал Шейн и вдруг молча, словно боялся, что мы станем его задерживать, выскочил из комнаты. Он был почти в истерике.

— Будем ждать, — сказал Коршун. Потом он медленно повернул голову ко мне и вдруг подмигнул. — Даю тебе задание, — сказал он. — Как комроты своему сержанту. Иди и сам разберись. Не доверяю я Гришке.

— Тогда скажи, откуда ты его знаешь?

— Какая-то связь у нас есть. Но забыл. Я много чего забыл… но главное помню. Учти.

В голосе звучала угроза. Он надеялся, что выздоровеет и наведет порядок в этой жизни.

Его пожелание совпадало с моими намерениями. Чем дольше я прячусь, тем хуже для дела и для меня. Сейчас я завишу полностью от Шейна, а он мне, как и Коршуну, не нравится.

Из коридора донесся звон, перешедший в звук сирены. Ноздри Коршуна задрожали, как у боевого коня.

— Боевое время! — сказал он. — Посмотреть…

— Что-то мало времени прошло, — сказал я.

— А у нас это сериями. Четыре-пять боевых времен, а потом большой перерыв — а то народу не останется. Здесь все рассчитано.

Он наводил справедливость в пределах навязанных ему догм. В его сознании перемешалось освобождение от внедренной памяти и ее гнет.

— Ты поищи Надин, — попросил он. — Спроси, у кого сможешь. Здесь должны быть свои ребята, ветераны. Наши ведь везде есть, Россия великая страна, всегда где-нибудь воюет.

Дышал он мелко и часто.

— Я пошел.

— Не задерживайся, — сказал Коршун. — Хочется досмотреть.

Я вернулся на балкон.

В дверях меня не остановили. Экран горел — как хорошо видно! Общий план — наезд на поле боя.

Для того чтобы не выделяться из небольшой галактики служителей, я отступил к столам с закусками и прохладительными напитками, которые, правда, не имели большого спроса — внимание сенаторов было поглощено тем, что происходило внизу.

Я не сразу заметил моих земляков. Но они, оказывается, собрались тут же в дальнем конце балкона, между ними и сенаторами была широкая нейтральная полоса.

У них там тоже был экран. Один на всех. На широкой ограде балкона лежали листки бумаги, на которых они что-то писали.

И вдруг я понял, что это означало, — это были бега, ипподром!

Вот они сидят: Порейко, толстый генерал, сам Рустем, Одноглазый Джо, Одуванчик, Александра… моего разведчика нет.

Александра заметила меня. Странное чувство — лишь она меня различала, для остальных я не существовал.

Она поднялась и пошла ко мне.

Проходя мимо, она кинула мне:

— Следуй за мной.

Мы остановились в коридоре, в стороне от входа. Здесь никто не ходил — все внимание уже было приковано к земле, к внутреннему миру — начиналось боевое время.

— Ну что ты здесь ходишь! — накинулась на меня Александра. — Ну простоишь пять минут, десять, и кто-то обязательно тебя опознает. Тебе что от них нужно?

Часть IV

Александра

Ей уже надоел этот милиционер. Она почему-то не сомневалась, что он милиционер — не разведчик, не из ФСБ — милиция.

Он обязательно попадется.

А парень хороший и совершенно не понимает, против какой системы он выступает.

Она бы давно могла его сдать тому же Порейке, который чудом его до сих пор не заметил. Но не сдавала — инстинктивно собирала себе союзников.

Графу Шейну она обещала взять его с собой.

Но сама не была теперь уверена, что их отпустят. Ну ладно, этих, из центра, сенаторы не тронут — они же поставщики мяса. А вот ее и Порейку, а уж тем более Одноглазого Джо могут и кинуть вниз. Ведь Меховск они уже обработали, теперь пойдут к Костроме или к Белозерску — они последовательно идут по России.

И все же скорее их отпустят — сенаторам нужны были добрые отношения с поставщиками. А если сегодня они схватят Порейку, то завтра слух об этом пройдет по всем поставщикам, и черта с два ты наберешь людей без «Союза ветеранов — XX век». Так что давайте считать, что мы здесь — как на экскурсии. Наградная экскурсия.

Порейко получил семь тысяч баксов. Она знала. Он не мог не похвалиться.

Сколько же имеют генерал и Рустем?

Но главное — не это. Главное — вытащить Витю. Может, он уже мертвый. Почему-то Гришка не появляется. А как использовать этого… Гарика? Сколько ему можно сказать? Сколько он поймет? Ведь его обрабатывали вместе с остальными, но, по всему судя, он ничему не верит. Таких надо стрелять на месте, как Гришку-разведчика.

— Ну чего ты здесь шляешься? — в сердцах спросила Александра, когда вытащила любопытного милиционера наружу. — Простоишь ты минут семь-восемь, и тебя кто-то обязательно вычислит. Чего ты здесь ищешь?

Он какой-то простодушный, глаза блестящие, я бы сказала — с юмором. Скорее приятный, чем наоборот.

— Я обратно хочу, — сказал он. — Ты же знаешь, я сюда попал не совсем по своей воле.