Домик на реке, стр. 23

Он повернулся к Насте и спросил:

— Ты узнала меня?

— Узнала, — ответила Настя. — Вы сидели в углу, в землянке, когда я была там в последний раз.

— Да, — сказал Виталий Макарыч, — я сидел в землянке у Архипова, когда ты пришла к нему просить, чтобы он взял тебя к себе. Мы с Архиповым очень удивились, и Архипов спросил, не бьет ли тебя отчим. Ты сказала, что не бьет, а только запирает в чулан, но тебе это ничего, ты привыкла, и все-таки просила Архипова взять тебя к себе и обещала ему стирать, и прибирать, и обед готовить. Отчего ты хотела уйти от Козикова?

— Мне не нравилось, что к нему по ночам приходил немец, — сказала Настя.

— А ты знала, что Архипов помогает партизанам?

— Нет, я ничего тогда не знала. Я знала только, что он очень не любит немцев. Я видела, как его жену угоняли вместе с другими женщинами в Германию, и знала, что у него сожгли дом, и сыновья его убиты, и что он поселился один в темной яме на берегу реки, и мне было жаль его, и я приходила к нему в гости. И когда я решила уйти из дома на острове, мне захотелось поселиться вместе с ним и помогать ему.

— Не мог я тогда взять тебя! — внезапно воскликнул Архипов, зашевелившись в своем темном углу. — Не мог я взять тебя, потому что жил у меня Николай Николаевич, и никто не должен был знать, что он у меня живет!

— Вспомнил я, что у Козикова живет девочка, — продолжал Виталий Макарыч. — И странный разговор этот вспомнил, когда она хотела уйти из родного дома, а почему хотела уйти — неизвестно. И стал я думать об этой девочке и понял, что только она одна, быть может, могла бы мне рассказать о том, что случилось. Но где она? Я стал искать ее и узнал только, что с той самой ночи она исчезла бесследно… И вдруг Архипов получил от нее письмо!..

Виталий Макарыч замолчал и задумался, и молчал очень долго. И все молчали вокруг, никто не шевельнулся, не двинулся с места. Потом Виталий Макарыч внезапно повернулся к Коле и посмотрел на него — внимательно и ласково.

— Марфа Петровна, — сказал он, — ваш Коля удивительно похож на своего отца!..

Мама подняла свою маленькую руку и положила ее Коле на плечо.

Эпилог

К началу учебного года школьное здание было приведено в порядок. Кое-что, правда, еще оставалось недоделанным, но чистые стекла голубели, отражая ясное сентябрьское небо, в голубовато-белых классах стояли свежевыкрашенные парты, так тщательно отремонтированные столярной бригадой, что старые доски невозможно было отличить от новых. Занятия уже начались, меловая пыль висела в воздухе, на переменах малыши играли в пятнашки и боролись во всех углах, а у дверей старших классов Вова Кравчук, сияя золотой головой, вывешивал объявления о собраниях комсомольцев.

Оглушительно пели звонки, и по длинным школьным коридорам проходил, спеша на урок, Виталий Макарыч, заведующий учебной частью и преподаватель истории, самый уважаемый и самый любимый человек в школе.

Агата тоже работала в школе — преподавала арифметику у самых маленьких.

За какие-нибудь три недели она изменилась просто на удивление. Она очень пополнела, похорошела и снова стала похожа на ту Агату, которую Коля знал до отъезда в эвакуацию, — румяную, сильную и веселую. Малыши, встречая ее на школьном дворе, кидались к ней с разбегу, как когда-то Коля, и она, схватив их за бока, поднимала высоко в воздух.

Настя поправлялась медленно и вначале оставалась в комнате у Агаты просто потому, что ее опасно было перевозить куда-нибудь в другое место. Молчаливая, тоненькая, она лежала на кровати, почти не двигаясь, и смотрела в окошко, никогда ни о чем не спрашивая. Когда она поправилась настолько, что могла ходить, она вдруг объявила, что уходит в домик на Серебряном острове.

Агата ужаснулась:

— Как же ты там будешь жить одна?

— Ничего, — ответила Настя, — я привыкла.

Когда об этом узнал Виталий Макарыч, он очень рассердился и, конечно, никуда ее не пустил. Тут неожиданно ему пришлось выдержать настоящее сражение с Архиповым. Архипов вдруг заявил, что он возьмет ее к себе, и она будет жить вместе с ним в землянке, потому что у него никого нет и он хочет заботиться о ней, как о дочке. Но Виталий Макарыч об этом и слышать не хотел, и в конце концов ему удалось убедить Архипова, что у Агаты ей будет лучше. Так Настя осталась у Агаты навсегда.

Настя была странная девочка, и долго никто не мог ее понять. Она никогда не смеялась, никогда не плакала. Она никогда ничего не просила и никак не выражала своих желаний, радостей, печалей. Гулять, бегать, играть она не любила. Она изо всех сил старалась быть полезной Агате — подметала, мыла, стирала, зашивала, штопала, готовила обед, ходила за хлебом. Но когда дела никакого не было, она могла сколько угодно часов подряд просидеть на одном месте — в комнате или на лавочке у крыльца, — не говоря ни слова. Если ей казалось, что вблизи никого нет, она начинала петь. Это было пение без слов, очень грустное.

— Она замерзла от долгого горя, — говорила про нее Агата.

— А как вы думаете, она когда-нибудь оттает? — спрашивал Коля.

— Она оттает, если сделать ее счастливой, — отвечала Агата.

И Настя «оттаивала». Правда, очень медленно, почти незаметно. И больше всего этому «оттаиванию» помогала Лиза.

Когда Лиза приходила к ней, бледные Настины щеки слегка розовели от радости. Но и с Лизой была она вначале тихой и робкой. Лиза приносила ей книги, и они обе сидели рядом, читали и молчали. Сначала они читали разные книги — Лиза одну, а Настя другую, — но потом им понравилось читать одну и ту же книгу одновременно, и, перелистывая страницы, они тихонько переговаривались. Когда в книге попадалось что-нибудь смешное, Лиза громко смеялась. Настя вначале только робко улыбалась, но потом стала смеяться и она. Когда Агата в первый раз услышала, как Настя смеется, она побежала в соседнюю комнату рассказать об этом Колиной маме.

Коля каждое утро отправлялся в школу вместе с Агатой. Он еще вырос, стал одним из самых долговязых мальчиков в шестом классе, и теперь не только мама и Лиза, но и вся школа называла его Колоколей. Коля и Агата приходили в школу за несколько минут до первого звонка. Звонок давал Архипов, посмотрев на круглые часы в вестибюле и нажав кнопку.

Архипов не захотел расставаться с Виталием Макарычем, отказался вернуться на работу в совхоз и остался служить в школе. У него было много обязанностей: звонить, сторожить одежду в раздевалке, подметать двор, и он выполнял их не без важности.

Оказалось, что он довольно ворчливый старик — особенно доставалось от него тем мальчикам, у которых на пальто были оторваны вешалки. С Колей он был так же ворчлив, как с остальными, и только вдруг иногда ни с того ни с сего подмигивал ему одним глазом — весело и лукаво.

Коля знал, что в жизни Архипова совершилось великое событие: из немецкого плена нежданно вернулась его жена. Она явилась к Архипову в землянку, и землянка ей не понравилась. И Архипов сразу же принялся строить дом. Он строил его сам, в слободе, на месте прежнего, сожженного немцами, и ручался, что новый дом будет лучше, чем старый. После окончания занятий в школе он отправлялся к себе на постройку. Таскать тяжелые бревна — труд в его возрасте нелегкий, но он только веселел с каждым днем. Ему было теперь для кого жить и работать.

Коля больше не чувствовал себя в школе новичком, у него появилось много товарищей. Но Степочки среди них не было.

Степочка уехал далеко-далеко, в другой город, и поступил в Нахимовское училище, чтобы сделаться офицером военно-морского флота. Уехал он после длинного разговора с Виталием Макарычем. Он объявил Виталию Макарычу, что все равно учиться в школе не будет, а удерет на Черное море. И Виталий Макарыч, вместо того чтобы его отговаривать, посоветовал ему стать нахимовцем.

Виталий Макарыч сам отправился к Степочкиной тете и убедил ее отпустить Степочку. Виталий Макарыч сам написал письмо капитану 2-го ранга Перцову, командиру крейсера, на котором служил Степочкин папа, с просьбой прислать необходимые бумаги. Всю переписку с Нахимовским училищем тоже вел сам Виталий Макарыч. И Степочку приняли.