Домик на реке, стр. 2

Но как разрушенный вокзал был вокзалом, так и разрушенный город был городом. По узким тропинкам среди труб и ям шли женщины в брюках, перепачканных известкой, рабочие с топорами, лопатами, ломами, служащие с портфелями, домохозяйки с корзинками. Мальчишки шныряли в кустах бузины, девочки прыгали через веревочку. Из-за развалин и зарослей доносились гудки автомобилей.

— Где же живут? — спросила мама у человека, который нес вещи.

Ее лицо, всегда сдержанное, спокойное — от выработанной за войну привычки не показывать своего удивления или недовольства, — было растерянно. Она ко многому была готова, но такого разрушения не ожидала.

— Кто где, — ответил носильщик.

И, помолчав, прибавил:

— Под землею.

И сразу же Коля заметил голубые столбики дыма, то там, то здесь вырывавшиеся из-под земли. Тропинка, по которой они шли, обходила окна, лежавшие среди травы и глядевшие прямо в небо. Некоторые землянки имели вид холмиков, у них были лесенки, ведущие вниз, и там, внизу — настоящие двери. В этих хороших землянках, построенных красноармейцами, когда здесь проходил фронт, жили счастливцы. Многие семьи жили просто в круглых ямах-воронках, покрыв их досками и насыпав сверху земли, и даже в противотанковых рвах. Уничтоженный город ушел под землю, но продолжал жить.

Одно только огромное здание нового универмага по-прежнему возвышалось над всем городом. Галки особенно густо кружились над ним.

Проходя мимо, Коля заглянул в широкие окна с выбитыми стеклами, но ничего не увидел внутри, кроме переплетения обрушившихся, железных балок.

За универмагом внезапно открылась ширь реки, сегодня такая же сумрачная, как небо, и над нею — железнодорожный мост.

Широкие арки его по-прежнему отражались в воде, у подножия серых быков белели пенистые буруны. Первая арка, вторая. Но третьей и четвертой не было. Потом пятая арка и шестая — у того берега. Середина моста была вырвана.

Рядом с прежним мостом был теперь новый мост, временный, деревянный. Низенький, он, казалось, стлался по воде. Маленький паровозик бежал по деревянному мосту, выпуская белые облачка пара.

Коля, не отрываясь, смотрел на разрушенный мост.

— Кто его взорвал? — спросил он. — Немцы? Чтобы наши не могли переправиться за ними на тот берег?

— Нет, — сказал старичок, который нес вещи. — Его взорвали раньше, чтобы немцы не могли уйти через реку.

— Кто же его взорвал? Партизаны?

— Мы сами думали, что партизаны.

— Не партизаны?

— Не знаю. Говорят, партизан в то время здесь уже не было. Но кто бы ни взорвал, а вышло хорошо. Когда наши ударили, немцы побросали все — пушки, танки — и кинулись вплавь через реку.

Казалось невероятным, чтобы домик, в котором они жили до войны, уцелел. А между тем две недели назад они неожиданно получили письмо от своей бывшей соседки Агаты, в котором она писала, что вернулась домой, в свою комнату, и ждет их, и они снова будут соседями.

Коля хорошо помнил эту Агату. Агата была толстая девушка с огромной светлой косой толщиной в руку. Она любила колоть дрова, забивать гвозди, и Колин папа постоянно подшучивал над ее силой. Коля всегда кидался к ней с разбегу, и она хватала его за бока и поднимала на руках в воздух. Агата жила с ними в одной квартире, и комната ее была рядом с их комнатой. Она пишет, что вернулась в свою комнату. Значит, и их комната уцелела.

Дом их стоял не в самом городе, а в слободе, тянувшейся на несколько километров над рекой. Берег там был низкий, сыроватый, и огромные ивы росли между домами. И когда Коля с горки глянул вниз и увидел серебристо-зеленые шапки ив и красные крыши между ними, он вскрикнул от радости и побежал. Он понял, что слобода уцелела.

Мама побежала тоже. Коля, конечно, впереди. Нет, не вся слобода уцелела. Булочная, которая была здесь, на углу, сгорела. Но вот тот дом стоит, и вот этот. Какие они стали маленькие, эти дома, словно съежились, — наверно, оттого, что Коля вырос. Вот и знакомый забор. Вот ворота.

Коля влетел в ворота, на двор родного дома. Ива, растущая возле крыльца, простирала свои ветви почти над всем двором, заслоняя небо. Коля хотел взбежать на крыльцо. Но на крыльце стояла небольшая худенькая женщина. Она так странно и пристально посмотрела на Колю, что он остановился.

Во двор вбежала мама. Она вскрикнула и кинулась на крыльцо к незнакомой женщине. Они обнялись.

3

— Агаточка, это ты? — воскликнула мама, целуя женщину, и заплакала.

Женщина заплакала тоже.

Они плакали оттого, что были счастливы, и оттого, что так много горя минуло с тех пор, как они расстались.

Коля стоял под ивой оцепенев. Он не знал, верить или не верить. Он не находил ни одной общей черты между той толстой, белозубой, румяной девушкой с длинной косой, которую он помнил, и этой стриженой худенькой женщиной. Мама повернула к нему свое мокрое от слез лицо и сказала:

— А это Коля. Вырос, правда?

Женщина на крыльце торопливо вытерла платком глаза и тоже повернулась к Коле.

— Он стал очень похож на… — сказала она и, не договорив, осеклась.

Она чуть было не помянула о погибшем Колином отце и испуганно взглянула на маму.

Мгновенная тень мелькнула в маминых глазах, но сразу исчезла.

— Коля, ты разве не узнаешь Агафью Тихоновну? — сказала мама. — Поди поздоровайся.

Коля подошел. Агата поцеловала его в лоб. Тут только он узнал ее. У нее были милая ямочка на подбородке, такая же, как прежде, и серые, широко расставленные глаза.

Человек с вещами вошел во двор и остановился под ивой.

Мама совсем забыла о нем и не заметила его. Он поставил корзины на землю, снял кепку и сказал, чтобы обратить на себя внимание:

— Здравствуйте, Агафья Тихоновна. Вот, привел вам путешественников.

— Здравствуйте, Архипов, — сказала Агата.

Мама подошла к нему, раскрыла сумочку и спросила, сколько она должна.

Но он словно не расслышал и спросил Агату:

— Вы завтра Виталия Макарыча увидите?

Агата кивнула.

— Скажите ему, что пока ничего нет.

— Чего нет? — спросила Агата.

— Он поймет. Да скажите, что завтра я опять на вокзале.

— Сколько же вы хотите? — повторила мама.

Он ласково посмотрел на нее.

— Я у вас не возьму, — сказал он, — я так, по соседству.

— Ты разве не помнишь мальчиков Архиповых? — спросила Агата маму. — Они учились у…

— А! — воскликнула мама. — Где же ваши мальчики?

— Убиты на фронте, — сказал Архипов.

— Оба?

— Оба.

Он попрощался, надел кепку и ушел.

— Несчастный старик! — сказала мама огорченно.

Комната мамы и Коли оказалась совершенно пустой — ни кровати, ни стола, ни стула. Агата сказала, что у нее есть кушетка, лишняя, и эту кушетку можно пока поставить к ним в комнату. Но мама решила, что нужно прежде всего вымыть пол и окна. Она всегда все начинала с мытья. Коля схватил ведро и побежал к колодцу с журавлем. Колодец был совсем такой, как прежде, и когда журавль заскрипел, Коля вздрогнул от радости: так скрипел один только этот журавль на всем свете. А между тем по дому уже разносился запах подсолнечного масла — Агата жарила картошку на всех. Они наскоро пообедали в Агатиной комнате. Потом мама разулась, подоткнула юбку и принялась за мытье. Вода разбегалась по стертым половицам.

Коля сидел в углу на корзине, а Агата стояла в дверях.

Она была молчалива. Нервным, порывистым движением руки она поминутно откидывала волосы, падавшие на лоб. Рассказала только, что все время оккупации прожила в деревне у тетки, а теперь будет снова работать здесь, в школе — преподавать арифметику. Впрочем, об этом она писала уже в своем письме. Зато мама, шлепая босыми маленькими ногами по мутной воде, говорила много и оживленно. Она была возбуждена возвращением домой и все не могла успокоиться. Она рассказывала, как они жили сначала в Ярославской области, потом в Челябинской, как она работала зимой в детском саду, а потом в колхозе; очень смешно передразнивала свою челябинскую квартирную хозяйку и сама смеялась.