Последний сёгун, стр. 24

Той же ночью на этот постоялый двор проник десяток хорошо вооруженных людей, которые выбили камни из-под опор здания, порушили ставни, ворвались внутрь дома и с криками «Где этот бандит Окабэ из Суруга?» перевернули все вверх дном. Пока его слуги насмерть рубились с нападавшими, правитель Суруга ускользнул через черный ход и тем только и спас свою жизнь.

Позднее прошел слух, что покушавшихся подослал Анэгакодзи Кинтомо…

От Кувана шли морем; двадцать шестого числа (10 июня) заночевали в Ацута, в провинции Овари.

В ту ночь Ёсинобу совершил странный и на первый взгляд необъяснимый поступок. Запершись в дальнем кабинете гостиницы для даймё, он вынул свою тушечницу и написал два письма – одно длинное, другое короткое. Первое было адресовано в Эдо, министрам бакуфу. Оно начиналось с обычного для японских писем приветствия, в котором следовало обязательно упомянуть нынешнее время года. «Дни проходят за днями, становится все теплее, – писал Ёсинобу. – Прежде всего позвольте выразить глубочайшую радость в связи с тем, что Вы все находитесь в добром здравии»… – Далее в письме Ёсинобу во всех подробностях рассказывал о том, как был получен указ императора об изгнании варваров и сообщал, какие именно приготовления должно провести в связи с этим военное правительство.

Второе, короткое, письмо было адресовано в Киото канцлеру Такацукаса. Это было заявление об отставке, в котором Ёсинобу сухо сообщал, что не может выполнять обязанности сёгунского опекуна и уходит со своего поста.

Таким образом, направив в Эдо приказ об изгнании иностранцев, он фактически сам себя за это уволил.

«Да, иного выхода нет», – размышлял хитроумный Ёсинобу. Он задумал этот план еще тогда, когда с императорским указом на руках выезжал из Киото, и с тех пор неукоснительно ему следовал.

Отправив письма, Ёсинобу начал двигаться по тракту Токайдо нарочито медленно. Это тоже было частью его плана: потратить на переход из Киото в Эдо (а это 120 ри [81]) дней так шестнадцать-семнадцать. В результате он прибыл в Эдо вечером восьмого дня пятой луны (23 июня), и только на следующий день вернулся в сёгунский замок. Начало решительных мер по выдворению иностранцев – то есть фактическое объявление войны западным державам – было намечено на десятое число пятого лунного месяца (25 июня), то есть на следующий день.

Иными словами, ни о какой подготовке к войне не могло идти и речи. Тем не менее Ёсинобу вызвал к себе всех министров бакуфу, советников, казначеев, самураев Посольского приказа и прочих и передал им содержание императорского указа. В заключении он сказал:

– Такова воля Его Императорского Величества. Пусть же каждый со всей ответственностью сделает все от него зависящее для изгнания варваров!

Ёсинобу говорил отчетливо, словно отдавая приказания, но не вдавался ни в какие подробности. Закончив свою речь, он тотчас же поднялся и уехал в особняк клана Мито, где проживала его супруга.

Члены правительства остались в полнейшем недоумении. Лишь спустя некоторое время они начали смутно осознавать, что Ёсинобу мастерски разыграл перед ними целый спектакль. И чем больше они раздумывали над смыслом этого представления под названием «Ёсинобу уклоняется от изгнания варваров», тем больше понимали, что пока в нем сыгран только первый акт.

И продолжение последовало. Через четыре дня Ёсинобу возвратился в сёгунский замок и снова собрал главных лиц правительства:

– Тщательно все взвесив, я принял решение уйти в отставку с поста опекуна сёгуна. Прошу Вас выполнить необходимые формальности.

Такая отставка в разгар кампании по изгнанию варваров оказалась совершенно неожиданной. Все растерянно молчали.

«Так вот что он задумал!» – Часть зрителей, кажется, начинала понимать, в чем состояла цель этого спектакля одного актера, и они уже мысленно одобрительно закивали. А спектакль-то весьма рискованный! В ответ на поступивший из Киото указ Ёсинобу издает собственное распоряжение об изгнании варваров, однако ни слова не говорит о том, как именно их следует изгонять. Поэтому даже те лидеры бакуфу, которые всерьез собираются начать войну с иностранцами, лишены возможности это сделать. Пока все остальные персонажи замерли от неожиданности, автор распоряжения под одобрительный гул зрительного зала эффектно удаляется со сцены по ханамити [82].

«Блестяще сыграно!» – думали, наверное, министры бакуфу и женщины из окружения сёгуна, оценивая игру исполнителя по имени Ёсинобу. Они-то полагали, что уж теперь вот-вот дадут занавес.

Но задуманный Ёсинобу спектакль на этом не заканчивался. Написав формальное прошение об отставке, он уединился в небольшой комнате и вызвал к себе замкового «монаха», велев тому подготовить тушь и кисти для письма. Однако когда «монах» начал медленно растирать тушь [83], Ёсинобу не выдержал и со словами «Дай-ка я!» отобрал у слуги тушечницу и принялся растирать тушь сам. Это было типично для Ёсинобу – он чувствовал себя совершенно не в своей тарелке, если что-то за него делали другие, и даже собственноручно растертая тушь казалась ему намного гуще!

Наконец, он взял в руки кисть. Письмо было адресовано в Киото, канцлеру Такацукаса. В нем излагалась причина внезапной отставки. Одно такое письмо Ёсинобу уже послал канцлеру из Ацута, провинция Овари, однако теперь для большей ясности он решил подробнее изложить причины, по которым он решил разыграть свой спектакль.

«Ваш покорнейший слуга, осчастливленный августейшим указом об изгнании варваров, немедля направился в Эдо, однако оказалось, что здесь нет никакой возможности рассчитывать на победу в этом деле, – начал свое письмо Ёсинобу. – Но, как говорится, „слово государя подобно поту“ [84], и посему Ваш покорнейший слуга был исполнен самых искренних помыслов не щадя живота своего сражаться здесь с варварами рука об руку со всеми другими сановниками из Канто. Однако никто из министров или советников правительства, ни старших, ни младших, не разделил моих мыслей об изгнании иноземцев. Напротив, они полностью извратили мои чистые помыслы и побуждения своими подозрениями, посчитав, что я воспользуюсь смятением, которое возникнет при изгнании варваров, для того, чтобы овладеть страной. По этой причине я полностью лишен возможности исполнить августейшую волю и посему, принося мои самые искренние извинения Его Императорскому Величеству, не имею иного выхода, кроме как оставить указанную мне стезю. Нижайше Вас прошу передать мою просьбу государю».

Всё!

Вернувшись в свой особняк в Коисикава, Ёсинобу вызвал к себе Наканэ Тёдзюро, Хираока Энсиро, Курокава Кибэй и обратился к ним за помощью и поддержкой.

Глава VIII

Разыгранный Ёсинобу спектакль больше всего неприятностей принес Хираока Энсиро и другим его вассалам. До крайности озлобленные, готовые обнажить мечи «люди долга» – фанатичные сторонники императора – со всего Эдо теперь постоянно осаждали их дома с криками: «Вы что, против императорского указа об изгнании варваров?» Среди них был и Сибусава Эйдзиро, которому, впрочем, это не помешало очень сблизиться с Хираока.

– В городе все наши просто в бешенстве, – сообщил Сибусава.

– Из-за господина Среднего советника? – уточнил Хираока.

– Да нет, из-за Вас, господин Хираока, и Ваших сообщников! – ответил Сибусава и рассказал, что сторонники изгнания варваров по-прежнему свято верят в непогрешимость Ёсинобу и считают, что он не мог совершить такого рода проступок. Более того, в обществе сложилось мнение, что именно его ближайшие прислужники своими колебаниями и нерешительными действиями наводят тень на сиятельный лик господина Хитоцубаси. – А некоторые уже требуют Ваших голов, – заключил Сибусава. Нет, он не выдавал своих соратников, скорее просто хотел довести до сведения Хираока общее мнение и тем заставить его изменить свое слабодушное отношение к иностранцам.