Кортик. Бронзовая птица, стр. 67
Сжимая в кулаке гвоздь, Генка медленно раздевался. Когда он остался в одних трусах, доктор сказал:
— Ложись!
По-прежнему сжимая в кулаке гвоздь, Генка лег на холодную простыню. Доктор присел на кушетку и положил пальцы на Генкин живот. От этого холодного прикосновения у Генки по всему телу пошли мурашки, Он увидел над собой лицо доктора, пытливо смотревшего на него сквозь стекла пенсне. Неужели доктор понимает, что никакого гвоздя он, Генка, не проглотил? Генка закрыл глаза и лежал, крепко сжимая в кулаке гвоздь и пытаясь засунуть кулак себе под бок. Доктор легонько нажал на живот:
— Больно?
— Нет.
Доктор нажал еще в нескольких местах. Ничего, кроме холода его пальцев, Генка не ощущал.
— Медленно поднимай руки, — приказал доктор,— и, если почувствуешь резь в животе, скажи.
Генка начал медленно поднимать руки. Чтобы его сжатый кулак не вызвал подозрений, он сжал и второй кулак…
Его руки были уже в вертикальном положении. Генка начал медленно опускать их за голову. Никакой рези он не чувствовал. Все, что приказывал ему доктор, он делал автоматически, понимая, что рано или поздно его обман обнаружится Лучше бы он в действительности проглотил гвоздь!
— Разожми кулаки, — услышал он откуда-то издалека голос врача. Генка разжал один кулак, тщательно пытаясь во втором кулаке засунуть гвоздь как-нибудь между пальцев. Это ему не удавалось, и он не разжимал кулака.
— Разожми кулаки, — повторил доктор, — оба!
Генка вдруг поднялся и объявил:
— Гвоздь нашелся.
Доктор и Миша с удивлением смотрели на него. Тогда он разжал кулак.
— Вот он!
— Гм! Где же он был? — спросил доктор.
— В галстуке. Когда я развязывал галстук, то и нащупал его там. Я его, оказывается, выронил изо рта прямо на галстук.
— Почему ты сразу не сказал?
— А я хотел провериться. Может быть, я действительно проглотил гвоздь, только другой.
— И нигде у тебя ничего не болит?
— Нет, — ответил Генка уже совсем весело, однако стараясь не смотреть на Мишу, который с мрачным видом стоял у двери.
— Хорошо, — довольно мирно сказал доктор, — встань и несколько раз присядь.
Генка несколько раз присел. Потом, по приказу доктора, сделал еще несколько движений, перегибался, поворачивался в разные стороны.
Он послушно делал все это, впрочем не понимая, для чего: ведь гвоздя в нем нет.
Доктор вымыл руки, приказал Генке одеваться и снова сел за стол. Он записал Генкину фамилию и сказал:
— Поедешь в город.
— Зачем? — оторопел Генка.
— На рентгеновское исследование.
— Так ведь у меня ничего нет, никакого гвоздя! — закричал несчастный Генка.
— Ты сам хотел провериться.
— Но у меня ничего не болит.
— Это не имеет значения. Предмет мог залечь в таком месте, где не дает болевых ощущений. Временно, конечно. А потом будут неприятности.
Доктор повернулся к Мише:
— Где ваш лагерь?
— В Карагаеве.
— В деревне?
— Нет, в усадьбе.
— Вот как! — Доктор насмешливо посмотрел на Мишу. — Клады ищете?
— Какие клады? — удивился Миша. — Никаких кладов мы не ищем.
— Ладно, идите. А в город его свезите сегодня же. Понятно?
— Понятно, — ответил Миша.
Они молча вышли из больницы и остановились на крыльце.
Генка беззаботно поглядывал по сторонам, делая вид, что ничего особенного не произошло. Миша укоризненно глядел на него:
— Ты отдаешь себе отчет в том, что ты наделал?
— А что такого я наделал?
— Еще спрашивает!
— Что я наделал? Думал, что проглотил гвоздь. Что же мне было — молчать? Молчать и ждать, пока он меня проколет насквозь? Ну, проверился. Ничего не оказалось. И все в порядке.
— Но почему именно с тобой случаются все эти истории? — закричал Миша. — Ни с кем больше, только с тобой. То одно, то другое. Всех поднял на ноги, всех разволновал, заставил лошадь просить у председателя. И все это зря! Только на смех нас поднял. Все! Поедешь в город, и пусть там тебя просвечивают.
Глава 31
СЕЛЬСКАЯ ЖИВОПИСЬ
Генка ездил на рентген. Но ничего у него в животе не оказалось. Только кишки и желудок. Так, вернувшись из города, он объявил Мише.
В тот же день, к вечеру, вернулись в лагерь и Сева с Игорем. Они выезжали на Песчаную косу, показывали следователю место, где нашли лодку. Потом их отпустили домой.
Игорь и Сева чувствовали себя героями. Они ходили по лагерю с таким видом, будто совершили нечто необыкновенное. Они не сумели осуществить свой главный замысел — убежать в Италию бить фашистов, — но зато своим участием в следствии по делу Рыбалина будто бы поставили себя в особенное и исключительное положение.
Хотя они очень гордились и хвастались, ничего существенного Миша от них не узнал. На Песчаной косе они показали следователю место, где взяли лодку. Следователь обмерил это место рулеткой, прошел до деревни, потом до железнодорожной станции. Зачем он это делал, Игорь и Сева не знали…
Миша презрительно усмехнулся. Ну и следователь! Ищет на Песчаной косе!.. Надо искать в лесу, там, где прячутся парни. Ведь они вместе с лодочником и убили Кузьмина! Миша ни секунды не сомневался в этом…
Что касается Серова, то Игорю и Севе жилось у него, в общем, хорошо. Спали они в сарае, на сене. Правда, жена Серова относилась к ним неважно, даже в дом не пускала, говорила, что они ей полы запачкают, но сам Серов каждый вечер приходил к ним и подробно обо всем расспрашивал.
— О чем же он вас расспрашивал? — насторожился Миша.
— Обо всем, о чем с нами следователь разговаривал.
— И вы ему рассказывали?
— Конечно. Ведь он ответственный работник.
Эх, шляпы, шляпы!.. Впрочем, чего можно ожидать от них? Из лагеря удрали, всех взбаламутили и еще ходят, как победители!
— Поменьше фасоньте, — сказал Миша, — вы столько натворили, что должны ходить тише воды, ниже травы. А вы, наоборот, гордитесь неизвестно чем. Глупо! И не думайте, что на вас будет наложено взыскание. Нет, взысканием не отделаетесь. А вот будут самохарактеристики, и тогда вы узнаете… Узнаете, какого все мнения о вас.
Но Миша не торопился назначать самохарактеристики. На это нужно затратить самое меньшее два дня. А как их выкроить? Ведь надо в конце концов закончить клуб. Он был уже полностью оборудован, оставалось только покрасить. А в этом деле они получили могучую поддержку в лице художника-анархиста Кондратия Степановича.
Он пришел в клуб, долго смотрел, как ребята работают, потом спросил у Миши.
— Приступать?
— Приступайте. А что вы будете делать?
Кондратий Степанович обвел вокруг себя рукой:
— Красить надо. Вкруговую.
Миша вспомнил нелепо раскрашенную избу художника. Опасение, что он испортит клуб, на мгновение закралось в Мишино сердце. Но выражать недоверие человеку, который сам, добровольно предлагает свои услуги, было неудобно. И вообще надо привлекать местное население к устройству клуба. Все же Миша спросил:
— А хорошо будет?
— В отличном виде, — пробормотал художник, обводя стены сарая мутным взглядом,— по самому последнему слову… Большой театр делали…
— Денег у нас нет, придется бесплатно, — предупредил Миша.
— Бесплатно так бесплатно, — вздохнул художник.
— Красок тоже мало.
Кондратий Степанович опять вздохнул:
— Пожертвуем свои. Немного осталось. Одолжил леснику, да теперь с него не получишь.
— Какому леснику?
— Кузьмину, убитому.
— Разве он был лесником?
— Был. До революции. У графа служил. Доверенное лицо…
Вот что!.. Кузьмин служил у графа лесником. Значит, он хорошо знал лес… Опять лес! Тот самый лес, куда парни утащили привезенные лодочником мешки. Таинственный лес!
Эта легенда о Голыгинской гати, о мертвецах без головы — не выдумана ли она для того, чтобы отпугнуть всех от леса? Тут что-то есть. Теперь ясно: надо пойти в лес и посмотреть, что это за Голыгинская гать. Там ли по-прежнему эти подозрительные парни и что они делают?