Большой Кыш, стр. 43

Кыш достал из своей торбы поджигательную льдинку и, поймав ею солнечный луч, разжег костер. Потом он наполнил Бякин чайник росой, терпеливо собрав ее из листьев-зонтиков, и подвесил чайник над огнем. Сбор ягод и вкусных пряных корешков не занял много времени. Раз, два, три — и чайник- выхухоль уже бурлит животом, источая носом благоуханный аромат.

Сяпа заглянул в шалаш, не проснулся ли его приятель, и забеспокоился. Бяка спал, сложив на груди лапы крест-накрест, и чмокал ртом, что свидетельствовало о здоровом, глубоком сне. Так он мог проспать еще долго, а кышам пора было собираться в дорогу. Сяпа растерялся. Будить кыша — плохая примета, особенно в трудном походе. Что делать? Кыш решил ждать. Нечего дергать судьбу за усы тому, кто боится даже собственной тени.

Прошло около часа. Бяка не сразу понял, что уже проснулся. Первым понял это его нос: он зашевелился, уточняя направление аппетитного запаха, шедшего от Сяпиной стряпни, и два раза чихнул в знак одобрения.

— Бяка, — тихонько окликнул Большого Кыша Сяпа, — ты проснулся?

Тот молчал.

— Никогда раньше не замечал, что Большой Кыш умеет спать, как заяц, с открытыми глазами, — удивился вслух маленький повар.

— А я и не сплю вовсе, я думаю, — пробурчал Бяка.

— О чем же? — насторожился Сяпа.

— О том, чем это так вкусно пахнет?

— А-а-а! Пахнет супом. Я в твоем чайнике суп сварил.

— Суп, говоришь? Суп — это дело! — сразу оживился Бяка, энергично выбираясь из шалаша.

В Бякином брюшке уже давно и голодно скворчало, ведь живот, как и его хозяин, лег вчера спать, не поужинав.

Сяпа достал из торбы одну глиняную плошку и одну деревянную ложку (он же не знал, собираясь в дорогу, что у него будет попутчик). Кыши посчитались, кому первому есть. Выпало Сяпе. Сяпа деликатно съел несколько ложек, капнул супа на березовый листок Светляку и передал суп Бяке. Тот в одно мгновение опустошил всю посудинку. Будь он ужом, то вылизал бы чайник изнутри. Насытившись, кыши обнялись и затянули хором кыший «Гурман-марш»:

Потом Сяпа стал собираться в дорогу, а Бяка занялся своим туалетом. Даже в походных условиях он не забывал через каждые два часа расчесывать усы щепкой, чистить зубы дубовыми зубочистками и жевать листики мяты.

— Ничего не забыли? — беспокоился Сяпа. — Торба, барабан, свисток, чайник, мухобойка, панама, Светляк…

Все было перечтено и собрано. Кыши попрощались с шалашом и зашагали дальше. Им предстояло разыскать в Большой Тени мудрых Старейшин и расспросить их про то, где растет папоротник. Как раз туда, на юг, к главному поселению кышей, и вела та дорожка, по которой сейчас направлялись два отважных путешественника.

В Большой Тени было много всего: зверья, птиц, деревьев, трав, холмов, ручьев и прудов. На холме Лошадиная Голова тоже все это было, но… Но понемножку. Все было такое маленькое… Луг, ручеек, рощица… А здесь за бескрайними лугами простирались многочисленные прозрачные озера и темные, затянутые ряской пруды. Большая река Лапушка с заводями и ручьями окаймляла огромный лес, где бор сменялся ельником, а ельник дубравой. Одним словом — простор.

И Законы здесь были другими — жестче, строже. Пересекая камышовые заросли, Сяпа и Бяка стали свидетелями охоты лисицы на уток. Потом их напугала змея, атаковавшая лягушку. Но лягушка приглянулась еще и ежу. И еж сцепился со змеей. Их схватка, за которой кыши следили, забившись в щель между камнями, была яростной и жестокой. В конце концов у Сяпы от страха подкосились лапы, он шумно рухнул на барабан, тем самым дав шанс спастись почти побежденной змее. При падении кыша барабан издал громкое «бум», и дерущиеся в испуге бросились в разные стороны. Бяка воспользовался временным затишьем, подхватил Сяпу вместе с барабаном себе на плечи и вынес с поля боя. Это была забавная картина: Сяпа на Бяке, барабан на Сяпе, Светляк на барабане!

Тропинка запетляла по подлеску и пошла вниз. Увидев осоку и незабудки, Бяка понял, что где-то близко вода. Точно! За ближайшим поворотом начинался пологий песчаный берег не очень широкой, но быстрой реки Лапушки. Противоположный берег был, напротив, каменистым и обрывистым.

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

Смех на елке

Кто разбросал по берегу блинчики-веселяшки?

Добрый Шам-Шам.

Сяпа и Бяка — медведи-бродяги.

Помощь.

Кыши пошли вдоль реки, надеясь повстречать кого-нибудь из собратьев.

— Что толку в твоем барабане? Он тяжелый и в походе совсем не нужен, — устало пробубнил Бяка.

Сяпа пожал плечами:

— Да меня с ним как-то больше. И потом, надо же отметить осуществление моего ВЕЛИКОГО ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ. Громко так бубумкнуть в барабан, чтоб все слышали! Как считаешь?

— Можно попробовать, — неуверенно сказал Бяка. — Когда дело будет сделано, можно и шумнуть.

Тут Сяпа споткнулся о камешек и больно ударил лапу. Он сердито поддал вредный камешек гульсией. Камешек пере-

скочил к Бяке. Большой Кыш нагнулся и поднял его. На камешке чьей-то талантливой лапой была изображена черная птица. Бякино сердце замерло: птица была так похожа на Кроху! Бяка сунул камешек в карман жилетки, внимательно огляделся и заметил то здесь, то там еще несколько расписных камешков. На них были изображены голубая стрекоза, зеленый сом и фиолетовая жужелица.

— Что это? — удивился Бяка.

— «Что, что»… Да ничего! Блинчики-веселяшки, вот что, ухо-за-ухо. Для поднятия настроения, — раздалось из-за ивового куста.

Бяка обошел куст и наткнулся на старенького, сухонького кыша в красной шляпе, удобно расположившегося на травяной кочке. Над ним звенело комариное облако. Кыш ловил комаров сачком, сделанным из крученой паутины, приподнимал шляпу и засовывал свой улов туда.

Бяка подошел к старичку поближе, а Сяпа остался в стороне, чтобы в случае опасности рвануть наутек. Большой Кыш постоял немножко рядом со старичком, молча наблюдая за ловлей комаров, и наконец, кивнув на его шляпу, спросил:

— Твою шляпу раньше носил мухомор?

— Знам-те-дело, — кивнул тот.

— А ты сам кто?

— Я? Я — кыш, ухо-за-ухо. Звать Шам-Шам. А вы, круть-верть, кто будете?

Бяка почесал лапой брови, соображая, можно ли доверять первому встречному или же нет. Прикинул наскоро и решил на всякий случай схитрить.

— А, — махнул Бяка лапой, — мы медведи-бродяги. Карликовые. Я — гималайский, а он — гризли.

Глазки Шам-Шама сощурились, рот растянулся в улыбке.

— Шутите? Значит, не из наших. Ну и ладно, шутить не плакать. Это я люблю. Я ведь тоже, дрыг-задней-лапой, — медведь. По линии внучатой прабабушки, шлеп-тя-по-уху. Только вы тут, медведи, потише. Место тут непростое.