Большой Кыш, стр. 25

Бяка достал из кармана огромный носовой платок и спеленал им крылья птички. Вороненок не оказал никакого сопротивления. Большой Кыш с усилием поднял птенца на плечи и направился в сторону песчаного откоса.

— Ты его спасаешь, а злые кыши так не поступают, — бормотал Тука, едва поспевая следом.

— Как хотят, так и поступают, — возразил Бяка. — Мы, злые кыши, все только от злости и делаем. Ты думаешь, я тебя или птенца спасал? Нет. Я ворон злил. А теперь я несу птенца к себе, чтобы позлить кышей, которые терпеть не могут ворон. И те и другие лопнут от негодования, когда узнают, что в «Теплом Местечке» появилась своя домашняя ворона.

— Как же так? — растерялся Тука. — Значит, ты все же плохой?

Бяка его не слушал. Он фантазировал:

— Вот вылечу вороненка, полечу на нем путешествовать. В гости к слонам и бегемотам.

— А кто это?

— Ась рассказывал, есть такие громадные кыши. Толстые и ушастые.

— Верно-верно, — обрадовался Тука, — путешествовать в гости — это здорово! А как ты думаешь, на твоей вороне полтора кыша поместится? Большой Кыш и большой наполовину. Я про Сяпу говорю. Он тоже хочет посмотреть мир.

— Нет, — сказал Бяка. — Все кыши — трусишки. Сяпа трусливее всех. Он боится высоты и сквозняков. А высоко в небе ничего, кроме сквозняков, нет. — Бяка хитро глянул на Туку. — Я знаю только одного смелого кыша, который может в одиночку биться с целой стаей хищников, — вот этого кыша я, пожалуй, взял бы с собой.

— Кого это? — замирая не то от гордости, не то от ужаса, спросил Тука.

— Одного моего приятеля, — улыбнулся Бяка. — Он храбрец!

Тука, конечно, понял, кого Большой Кыш имел в виду, но он еще не решил, хорошо ли быть приятелем Бяки. К Бяке в последнее время все относились довольно прохладно, и поделом! Люля говорил, что Бяка крал чужие вещи, а это очень гадко.

За разговором вся компания быстро добралась до «Теплого Местечка». На крылечке Бяка аккуратно вытер лапы о сплетенный из тонких прутьев коврик и вошел в дом с вороненком на плечах. Тука остался у двери. Всем было хорошо известно — Бяка не любил гостей. Долгое время из дома не доносилось ни звука, и Тука уже собрался уходить, как вдруг откуда-то из глубины раздался грубый Бякин голос:

— Эй, заступник птичьих детенышей, где ты там? Заходи! Только хорошо вытри лапы. Там у меня три коврика: один для меня, другой для Ася, третий для Енота. Вытирай о любой.

— Прямо как в песенке, — засмеялся Тука. — «В доме Хрум-Хрума коврика три. О каждый старательно лапы потри».

Он тщательно выполнил просьбу хозяина и вошел.

— Ой, Бяка, — громко воскликнул он, — как у тебя красиво!

Бяка не слышал его. Он возился в соседней комнате с вороненком. Тука огляделся. Бякин дом был светлый и уютный. В нем царил исключительный порядок. Все лежало на своих местах. Стены были увешаны снизу доверху полками. На них стояло множество странных предметов. То есть предметы были самые обыкновенные: чашки, тарелки, чайники, — но их было так много, что поневоле приходил на ум вопрос: откуда столько? Кыши Маленькой Тени пользовались старой, довольно побитой глиняной посудой, принесенной из большого леса. А эта посуда была новой и абсолютно целой.

«Ой-ой-ой, — подумал Тука. — Значит, Дысь прав: Бяка — воришка. Ого, сколько успел украсть! Наверное, устраивал набеги через подземный ход в Большую Тень, ведь ни у кого из наших нет такой красивой посуды. Зря я поверил, что Бяка исправился. Он такой же гадкий, как и раньше». Кыш горько вздохнул и вышел из хижинки.

Там, у орешника, Бяка показался Туке добрым, благородным кышем. Но сейчас едкое сомнение опять вкралось в душу. И он уже не знал, кто же такой Бяка на самом деле. Сколько в нем доброты, а сколько злости? Сколько совестливости, а сколько бессовестности? И если Дысь прав, если Бяка украл у Сяпы Сурка, принуждая его жить в рабстве, то что ожидает бедного вороненка?

Расстроенный Тука взобрался на холм, цепляясь за кусты вереска, и увидел медленно бредущего навстречу Ася. В большой шляпе и с большой кошелкой.

— Здравствуй, Ась, — печально поприветствовал он старика. — Как дела?

— Да какие мои дела? Вот несу лечебные травы Бяке. Сороки говорят, он приютил раненого вороненка. Добрый кыш наш Бяка, хороший.

— Это Бяка-то хороший? Это Бяка-то добрый? — рассердился Тука. — Он Сурка украл и тиранит его рабством, наворовал вещей у кышей полон дом. Одних чайников штук десять. Да к тому же у тебя Амулет стащил.

— Это кто ж тебе скажал, что Амулет взял Бяка?

— Но его же у тебя нет… А кто его мог взять, кроме Бяки?

— Да я сам его отдал на время кышу, который в нем очень нуждалшя. Кштати, сегодня он мне его вернул.

Ась вынул из-под шляпы сверкающее яйцо. Увидев Амулет, Тука охнул и развел лапами:

— Ну, я не знаю… А Сурок? Сурка, что, тоже на время кому-то отдали?

— Нет, Сурок сам ушел. Через подземный ход. У него появилась шемья в Большой Тени. Сурчиха родила ему двух сурчат. Вот он и пропал. Растит малышей. Дело обычное. Житейское. — Ась бережно спрятал Амулет, открыл коробочку с молотым перчиком, нюхнул, чихнул, опять чихнул, еще чихнул и потом уж спросил: — Ну что там еще на Бяку в твоем досье? Посуда? Про это, малыш, расскажать не могу, это Бякин шекрет. Но поверь, все крашивые вещи, которые ты видел в «Теплом Мештечке», он ни у кого не крал. Это я жнаю точно.

— Значит, в Маленькой Тени не было никаких краж и никто не брал гамачка, поилки? Выходит, БЖ все это придумал? Нет среди нас воришек?

— И кражи были, и воришки ешть. Но не будем спешить ш выводами. Жизнь сама все покажет. Надо только подождать.

Ась достал из кошелки и протянул Туке две пары сиреневых носков (этот цвет Тука любил больше всего). На прощание старик полобунился с Тукой, похлопал его по плечику и сказал:

— Белая Жилетка — хороший шыщик. Он ошибшя чуть- чуть. Воришка не Бяка. Это раз. В Книге Мудрошти нет ни слова о наказании. Это два. Все мы ижо дня в день учимся доброте. Злошть и мштительношть в этом деле не помощники. Это три. Думаю, нам следует проявить терпение и деликатношть. И наказывать мы никого не будем, потому что наказывать некого. Было бы неплохо, ешли бы ты передал вше это Дысю.

Ась ушел, а Тука так и остался стоять посреди дорожки розовым одуванчиком, пытясь понять, что ему сказал Ась.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Кр-р-роха ор-р-рёл

Жара — печаль Шалуна.

Поручение кышьего сообщества.

Бяка — индивидуалист.

Драться не хорошо!

Бузотер.

Целую неделю беспощадное солнце выжигало холм палящими лучами. Почти с самого утра воздух накалялся так, что трудно было дышать. Для обитателей водоемов наступили тяжелые дни. Широкое русло Шалуна обмелело. Быстрый ручей превратился в узкую ленточку и тёк лениво, как бы нехотя, испаряясь на ходу. Вода в болоте тоже быстро убывала. Вскоре ее осталось совсем чуть-чуть. Жуки- плавунцы, водомерки, головастики и другие обитатели ручья и болота готовились к скорой гибели.

Кыши притихли, не зная, как помочь своим меньшим собратьям. Пошли за советом к Асю. Тот сказал: «Надо углубить дно». И кыши стали готовиться к спасению болотных жителей.

В дверку «Теплого Местечка» робко постучали. «Ну вот! Кого это принесло?» — подумал Бяка. В это время он сидел за столом и кормил чмокой вечно голодного, шебутного вороненка, которого называл Кроха. В дверь опять постучали.

— Брысь под лавку, Кроха, — приказал он своему воспитаннику. Тот понял с полуслова. Соскочив с табурета, слегка приволакивая перевязанное подорожником больное крыло, вороненок метнулся в корзину, стоявшую под лавкой.

— Кого по лесу носит туда, куда не просят? — громко осведомился Бяка.

— Меня, Дыся, — отозвались снаружи.