Камеристка, стр. 19

Маленькая Мария-Тереза Шарлотта росла трудным ребенком — моя госпожа многое могла бы об этом рассказать. Малышка была довольно самоуверенная и своенравная. Мне ребенок не показался чем-либо примечательным. У нас дома постоянно бывало много детей родственников, друзей и соседей, и характер мадам Рояль ничем не выделялся, таких детей были тысячи.

В начале 1781 года мы узнали о новой беременности королевы. На этот раз она чувствовала себя гораздо лучше, только ее часто тянуло на странные блюда.

22 октября 1781 года королева родила так страстно ожидаемого дофина. Роды прошли гладко. Придворные врачи и доктор Вермон, акушер, уже многому научились. Они допустили всего двенадцать человек присутствовать в покоях роженицы.

Людовик XVI даже прослезился от радости. Он обеспечил наследника Бурбонов по прямой линии. Теперь не нужно было опасаться, что один из его племянников станет следующим королем. Таким образом, честолюбию герцога Орлеанского [20] был нанесен чувствительный удар. Он уже видел себя следующим королем.

Между тем Версаль превратился в проходной двор. День за днем во дворец прибывали депутации [21] из Парижа и делегации из провинций.

Не успел мальчик достичь трехмесячного возраста, его семья уехала в Париж на официальные торжества. Обращало на себя внимание, что на этот раз настроение народа существенно улучшилось, в отличие от того времени, когда родилась Мария-Тереза. Тысячи людей стояли по сторонам дороги и радостными криками приветствовали королевскую карету. Народ махал руками и снова и снова кричал: Vive le Roi! Vive la Reine! Vive le Dauphin! [22]

— Вот и пойми этот народ, — удивлялась мадам дю Плесси. — Можно было поверить, будто в Париже никаких волнений и не происходило вовсе.

Моя госпожа, как старшая гувернантка, держала на коленях маленькую мадам Рояль. Мы сидели во второй карете, вместе с мадам Елизаветой, сестрой короля и несколькими придворными дамами. За прошедшие годы все при дворе привыкли к моему постоянному присутствию рядом с мадам Франсиной; я была словно тенью госпожи. Графиня утверждала, что постоянно нуждается во мне; между тем все уже перестали обращать внимание на мое сходство с мадам Елизаветой.

— Просто не верится, как меняется настроение черни, — сказала и мадам Полиньяк, — можно было бы испугаться их непредсказуемости.

— Если ее хорошо кормить, она, возможно, сохранит спокойствие, — шепнула я на ухо мадам Франсине.

Глава двадцать третья

Незадолго до рождения дофина мне оказали честь особого рода: неожиданно я получила приглашение в монастырь кармелиток в Сен-Дени под Парижем.

Мадам Франсина дю Плесси должна была сопровождать меня во время моего визита к игуменье этого монастыря, в который принимали только благородных демуазель. В наше распоряжение даже предоставили карету с королевским гербом, — лилиями Бурбонов.

— Что бы это все могло значить? — нервно спрашивала я мою госпожу.

— Кажется, королевская семья думает о тебе, дорогая. Игуменья, досточтимая мать Терезия, — дочь Людовика XV. Говорят, ей так была отвратительна греховная жизнь отца и пороки придворных, что она предпочла уйти в монастырь.

Я была ужасно взволнована; мне хотелось выскочить из кареты и убежать.

У ворот монастыря нас встретила молодая, приветливая монахиня и провела нас в помещение с деревянными панелями, удобными креслами, большим столом из орехового дерева и попросила немного подождать. Тяжелые зеленые бархатные занавеси защищали высокие от пола до потолка окна от яркого света осеннего солнца, и в комнате царил приятный зеленоватый полумрак.

«Таким в принципе и должно быть аббатство», — невольно промелькнуло у меня в голове. Благодаря самой атмосфере и полной тишине мои нервы постепенно успокоились.

Вскоре молодая монахиня появилась снова, но пригласила следовать за ней только мою госпожу. Меня она очень вежливо попросила немного набраться выдержки.

Никогда еще мое терпение не подвергалось такому испытанию. Но прошло и в самом деле совсем мало времени, и на этот раз монахиня постарше проводила меня к игуменье.

Я следовала за моим проводником по широким коридорам, высокие остроконечные окна в нем выходили на тихий зеленый внутренний двор монастыря с выложенным камнем колодцем.

Через широкую резную дверь из темного дерева я вошла в покои досточтимой матери. Та сидела на стуле с высокой спинкой без подлокотников, а мадам Франсина заняла мягкое кресло для посетителей. Я немедленно присела в глубоком реверансе перед дамой королевского рода.

Та быстро поднялась, подошла ко мне, привлекла к себе, обняла и поцеловала в обе щеки.

— Добро пожаловать, сестра, — приветствовала меня монахиня приятным, низким голосом, очень похожим на мой. Я растерялась.

— Наконец нам дозволено познакомиться, моя милая. Наши сестры Аделаида, Виктория и Софи уже знают вас. Пожалуйста, садитесь, Жюльенна. Я думаю, у вас много вопросов, и я обещаю вам правдиво ответить на них, насколько это в моих силах. — И мать Тереза усадила меня в кресло.

На маленьком столике из слоновой кости с искусно инкрустированным серебром стоял графин с вином и кувшин с водой, а также шесть бокалов. В двух из них было вино, но я попросила воды.

Я посмотрела игуменье в лицо, семейное сходство нельзя было не заметить. Только черты ее лица были тоньше и более одухотворенные; отсутствовали прежде всего злобное выражение лица мадам Аделаиды и кислая мина мадам Виктории, не говоря уж о слегка глуповатом выражении лица мадам Софи. Она была высокого роста и стройная, почти аскетичная, и насколько я успела разглядеть, принцесса Луиза де Бурбон, как ее звали в миру, очень высоко держала голову. Все движения сорокачетырехлетней женщины казались мне быстрыми, но не нервными.

В любом случае в ней не было ничего от старой девы, как у Аделаиды, а также высокомерия Виктории; о надменном ханжестве более молодой Софи и говорить нечего. Мать Тереза производила впечатление умной и искренней женщины. Взгляд ее больших синих глаз вызывал доверие.

Я собралась с духом и спросила:

— Почтенная матушка, вы, кажется, не сомневаетесь в моем происхождении?

— Нет, на самом деле я абсолютно уверена, что вы моя сводная сестра, — спокойно ответила она.

— Я тоже склонна в это верить, — сказала я, — но не знаю, как такое могло случиться. Его величество, Людовик XV, насколько я знаю, никогда не бывал в наших краях. А моя мать никогда не была в Версале. Так как же король мог ее увидеть и влюбиться в нее? И почему она всегда держала это в тайне? Я никогда не слышала, чтобы мои дедушка и бабушка упоминали об этом. Ведь завести «дитя любви» от короля — не позор. Но грех, — а это, конечно, перевешивает.

Мадам Франсина глубоко вздохнула, слушая мою сбивчивую речь, но мать Тереза спокойно отпила из своего бокала и ответила мне:

— Как правило, так и есть, дорогая Жюльенна. Все государи производили бастардов, признавали их своими детьми и заботились о них и их матерях. Некоторые из них добивались даже высокого положения. Я рекомендую вам почитать о Дон Жуане Австрийском, если вам позволит время. Но это просто пожелание. То, что вас никогда не признавали внебрачным ребенком, зависело от вашей матери, которой я не могу отказать в своем уважении. Она хотя и родила ребенка, но не хотела, чтобы ей что-нибудь напоминало о том, что связано с его зарождением.

— Но почему же? — удивилась я.

— Мне нелегко говорить об этом. Но я не хочу скрывать от вас правду, мадемуазель, — ответила мне игуменья. — Вы, милое дитя, появились на свет не в результате романтической любовной связи между юной девушкой и королем Франции, а как следствие более или менее вынужденного сожительства, которое мой порочный отец имел обыкновение навязывать бесчисленным совсем юным девушкам, почти еще детям.