Камеристка, стр. 10

— Я спросила твое искреннее мнение и, похоже, его получила, — сказала моя госпожа, дружелюбно улыбнувшись. — Я вовсе не хотела тебя критиковать — меня просто удивило, как может такой юный человечек так верно все подмечать. Я с тобой согласна: двор кишит лишними людьми, которые по глупости считают себя важными и «съедают» огромные суммы денег, потому что их бесполезные мелкие посты оплачиваются весьма щедро. За это они охотно мирятся с недостойным и смертельно скучным существованием.

Графиня подошла к окну своего салона, отодвинула портьеру и выглянула в парк дворца, маленький кусок которого могла видеть.

— Они часто спят в каморках, проводят ночи без сна, чтобы смотреть, как мадам Дюбарри проигрывает огромные суммы или гладит морщинистые щеки своего дряхлого любовника. Мой супруг, Эдуард дю Плесси, не выжил бы в этой золотой клетке. Лучше он откажется от всех милостей короля и останется один в замке Плесси и будет управлять своими имениями. Лучше быть простым сельским дворянином, чем жеманным придворным льстецом в кружевах, чье глупое лицо раскрашено, как у женщины, говорит мой муж, — поведала мне графиня.

Кто поздно ложится, должен спать до позднего утра. Но я часто вскакивала с постели уже в девять часов. Мои услуги госпоже обычно нужны были только с десяти. На мытье, одевание, причесывание и завтрак уходило часа два. Потом я сопровождала мадам Франсину к дофине, которая в это время как раз собиралась на мессу в капелле дворца. Часто ее сопровождал дофин. Если его не было, то все знали, что он ранним утром отправился на охоту.

Долгие ночные бдения юному Людовику вообще не нравились. Он предпочитал вовремя ложиться спать и вставать рано утром. Я считала это очень разумным для будущего короля. Как и он, я ненавидела постоянную пустую суету при дворе.

Мне казалось несправедливым, что в Версале о нем были такого плохого мнения. Конечно, он был толстый, нелюдимый и неуклюжий, но если бы его дед постоянно не насмехался над внуком, то и придворные льстецы не отважились бы открыто это делать.

Никто не думал о том, что наследник престола еще, по сути, ребенок. Почему веселился весь двор, когда он ссорился со своими младшими братьями и иногда даже колотил их, если они уж совсем допекали его? Одна дофина, у которой тоже было много братьев и сестер, понимала его и часто мирила их.

Пристрастие Людовика к охоте дед считал достойным будущего монарха занятием, а вот то, что его внук всей душой любил слесарное ремесло, этого он не понимал. Дофин даже устроил себе собственную слесарную мастерскую. Это было занятие, которое король считал плебейским и поэтому презирал. И, конечно, ему вторили все при дворе.

— Я не понимаю, что в этом плохого, — как-то заметила мадам Франсина мадам Кампан, другой придворной даме, — он ведь делает что-то полезное, не то что другие господа, которые проводят время за бесконечными сплетнями или затевая любовные аферы.

Иногда я сильно тосковала по дому. Редкий день я не вспоминала о нашем дворе, о Бабетте, о дяде Эмиле — они уже поженились — о папаше Дантоне и его внуке Жорже и о моих подругах. Но в такие моменты я начинала корить себя за неблагодарность. У меня была понимающая госпожа, у которой я многому научилась; чистое белье, красивые платья, приятная работа, вкусная еда, а иногда мадам Франсина даже давала мне несколько луидоров. Каморка мне досталась маленькая, но теплая, и не приходилось ее ни с кем делить.

С работой я справлялась легко, и свободного времени у меня имелось достаточно. Мне не нужно было оправдываться, где я была, я сама рассказывала об этом своей госпоже.

— Держи всегда глаза и уши открытыми, Жюльенна, моя дорогая, — подбадривала меня мадам дю Плесси. — Никогда не знаешь, для чего могут когда-нибудь пригодиться полученные знания.

Глава двенадцатая

Расходы в Версале были огромные. Сюда же прибавилась маленькая повозка, к ней две лошади и два мула, потому что и дофина часто выезжала на мулах. Нужно было содержать кучера и конюха, пажа Франсуа, которого мадам Франсина после смерти его старой баронессы взяла к себе. Элен так же относилась к персоналу, как и маленькая служанка по имени Жинетта и я.

В Версале вообще все любили все большое. Турнюры [14] у дам становились все шире — во многие двери во дворце они могли пройти только боком, а их роскошные парики достигали высоты в 60 сантиметров. В каретах дамам приходилось стоять на коленях, а их пышные юбки торчали из окон.

Многие мужчины красились, как женщины, и походили на Арлекина — их подведенные черные глаза, кроваво-красные губы, на щеках розовые яблочки. В таком виде они семенили на высоких каблуках с туго утянутой талией по залам Версаля.

При дворе царили зависть, грубость, подхалимство, ложь и жестокий эгоизм. Единственное существо женского рода, к которому могла обратиться Антуанетта, была мадам Франсина. Позже к ним присоединились еще принцесса Ламбаль и мадам Кампан. Из мужчин другом Антуанетты был лишь граф Мерси; он являлся связующим звеном между ней и матерью.

— Ах, эти злобные бестии, — жаловалась мадам Франсина, когда мы после утренней прогулки снова сидели в ее апартаментах. — Она дала мне бумагу. — Насколько же подлым нужно быть, чтобы распространять такое?

Это был один из самых наглых памфлетов о бесплодной дофине, какие ходили при дворе.

— Я сегодня тоже нашла такой, мадам, — сказала я. — Он был приколот иглой к бархатному занавесу в прихожей дофины. Я его сняла и бросила в камин.

В свой четырнадцатый день рождения я застала врасплох месье Гийома, кучера мадам Франсины, который развлекался с мадемуазель Элен. Пожилая камеристка — моя госпожа повысила ее в звании — лежала на спине на шезлонге в одном из альковов, а кучер Гийом, лет на десять моложе ее, сопя и стеная, громоздился на ней. Она задрала свои юбки и своими тощими ляжками обвила его широкую спину, так, чтобы он мог глубоко войти в нее. Его движения были быстрыми и резкими, а Элен это, похоже, очень нравилось. Она восторженно вращала глазами и поощряла его:

— Ах, да, хорошо, хорошо. Еще, мой дорогой, еще.

Довольно старая лежанка скрипела и дрожала. Внезапно Гийом задвигался как сумасшедший, вскрикнул и наконец упал на громко стонущую Элен. Я незаметно удалилась — не полагается смотреть, как люди любят, хотя в Версале во всех углах наталкиваешься на совокупляющиеся пары. Но это было интересно.

— Жюльенна, дорогая, — обратилась ко мне госпожа, — сегодня после полудня в пять часов ты должна пойти к мадам Аделаиде в ее салон. Принцесса хочет с тобой поговорить.

— Что это значит? — встревожилась я. — Дочь короля не хочет, чтобы я была камеристкой?

— Не бойся, малышка, — успокоила меня мадам Франсина. — Думаю, принцесса хочет рассмотреть тебя поближе, потому что ей бросилось в глаза твое сходство с ее племянницей, мадемуазель Елизаветой.

Собственно, мне льстило это сходство. До чего же я была глупой. Знай я тогда, к чему это приведет, я бы голая сбежала из дворца домой к маме.

В салоне принцесса сидела со своими двумя сестрами за большим круглым столом. Они занимались рукоделием. Я вошла и присела в почтительном реверансе перед дамами королевских кровей.

— Подойди, малышка! — вдруг резко крикнула мадам Аделаида, — дай я на тебя посмотрю.

Я смущенно подошла к столу.

— Удивительно, действительно очень удивительно, — пробормотала мадам Виктория, а принцесса Софи даже встала, уронив рукоделие на пол. Она подошла ко мне и, прищурившись, оглядела меня.

— Повернись-ка, дитя мое. Только медленно, — потребовала она.

Все три дамы покачали головами, и мадам Аделаида прошептала:

— Поверить не могу.

Потом мне пришлось походить по комнате, несколько раз повернуться, и наконец мадам Виктория обратилась ко мне: