Побратимы меча, стр. 73

ГЛАВА 17

Успех набега весьма улучшил настроение товарищества. Свирепость варягов никуда не подевалась, но они выказывали Ивару уважение, граничившее с восхищением. Очевидно, это было великой редкостью — найти девушек-близняшек среди этих племен, не говоря уже о столь привлекательных, как те, которых мы полонили. Много говорилось об «удаче Ивара», и все гордились и поздравляли себя с тем, что вступили в это товарищество. Только я оставался угрюм, тревожась из-за осквернения святилища. Pacca научил меня уважать такие места, и для меня случившееся было святотатством.

— Тебя все еще беспокоит тот пустяшный деревянный идол, Торгильс? — спросил Ивар в тот вечер, садясь рядом со мной на банку.

— Ты что, никаких богов не почитаешь? — спросил я в ответ.

— А чего тут почитать? — ответил он. — Погляди-ка на этот сброд. — Он кивнул в сторону варягов на ближнем корабле. — Тот, кто не поклоняется Перуну, чтит своих предков. А я даже не знаю, кто были предки моей матери, а уж тем более — моего отца.

— Почему бы и не Перун? Судя по тому, что я слышал, это тот же бог, какого в северных странах называют Тором. Бог воинов. Разве ты не можешь поклоняться ему?

— Мне не нужна помощь Перуна, — доверительно сказал Ивар. — Он не помог мне, когда я был подростком. Я сам проложил себе дорогу. Пусть другие верят в лесных ведьм с железными зубами и когтями, или что Чернобог — черный бог смерти — хватает нас, когда мы умираем. Когда я встречу свой конец, мое тело, если только от тела что-нибудь останется для похорон, пусть похоронят сотоварищи, как им то будет угодно. Меня-то здесь больше не будет, чтобы тревожиться из-за их верований.

На мгновение мне захотелось рассказать ему о своей приверженности Одину Всеотцу, но сила его неверия удержала меня, и я свернул разговор на другое.

— Почему, — спросил я, — наши холопы приняли участие в охоте за рабами с такой охотой, коль скоро они сами — рабы?

Ивар пожал плечами.

— Холопы готовы сделать другим то, от чего сами пострадали. Так им легче принять собственное положение. Разумеется, оружие я у них отбираю, как только они сделают свое дело, и они снова становятся холопами.

— А ты не боишься, что они либо новые пленники попытаются сбежать?

Ивар мрачно усмехнулся.

— А куда они денутся, сбежавши? От дома они далеко, даже в какую сторону идти, не знают, да если и сбегут, первые же, кто их встретит, снова обратят их в рабство. Ничего иного им не остается, как принять свою участь.

Однако Ивар оказался не прав. Двумя днями позже он дал пленникам-мужчинам чуть больше свободы. Поначалу ручные и ножные цепи были прикреплены к корабельным ребрам, так что узникам приходилось сидеть на корточках на днище. Ивар же приказал цепи снять, чтобы люди могли стоять и двигаться. Но ради вящей предосторожности оставил их скованными попарно. Это не помешало двум нашим пленникам прыгнуть за борт. Они бросились в воду и даже не попытались спасти свои жизни. Наоборот, они нарочно подняли руки и ушли под воду под тяжестью оков, так что, как ни ярились варяги, а повернуть и вытащить их не поспели.

Великая река так расширилась, что казалось, будто плывем мы по морю, и теперь, поставив парус, мы за день проходили куда больше. Ладьи наши были забиты рабами и пушниной до отказа, а значит, и причин останавливаться где-либо у нас не было, разве только пополнить запасы снеди в прибрежных городах, которые стали появляться все чаще. Горожане узнавали нас издали, потому что только у варяжских ладей из северных стран были такие выгнутые очертания, и местные торговцы уже поджидали нас, принося то, что нам требовалось.

Для рабов мы купили снеди, в основном соленой и сушеной рыбы, да еще дешевых украшений, чтобы украсить женщин.

— Хорошо одетая девушка-рабыня стоит в десять раз больше, чем та, что выглядит неряхой, — сказал мне Ивар, — а если у нее к тому же славный голосок и она умеет петь и играть на каком-либо инструменте, тогда за нее можно выторговать любые деньги.

В одном из самых больших городов на реке он взял меня с собой на рынок, где у него была условленная встреча с тамошним купцом. Этот человек, хазар-иудей, занимался торговлей рабами. В обмен на раба, которого варяги особенно невзлюбили, он отдал немалое количество ярко окрашенных тканей на одежду для женщин, ожерелий из зеленого стекла, бус и запястий, да еще толмача, знавшего языки, на которых говорили ниже по реке.

— А что насчет мужчин и детей, которых мы взяли? — спросил я Ивара, пока мы в лавке хазара ждали товара.

— Дети — это как получится. Веселых да способных продать легко. Девочек обычно покупают лучше, чем мальчиков, хотя если у тебя найдется смышленый парнишка, тебе в Миклагарде, великом городе, очень даже может повезти, особенно, если у парня светлая кожа и синие глаза.

— Ты хочешь сказать — для мужчин, которым нравится такое, или для их жен?

— Ни то, ни другое. Хозяева велят отрезать им яйца, а потом учат их. Из таких получаются верные слуги, писари, хранители книг и все такое. Иных покупает императорский двор, и эти порою высоко возносятся, имея власть. Среди советников императора есть и скопцы.

Интересно, подумал я, что ждет близняшек, которых мы поймали. Хазар-иудей думал купить их, но Ивар и слышать об этом не захотел.

— Евреи — наши соперники на невольничьих рынках, — сказал он. — Но они всего лишь посредники. Сами они набегов не устраивают — берегутся. А вот если я смогу продать близняшек сам, из первых рук, товарищество не прогадает.

Он поручил обеих девушек попечению своей любимой наложницы. Та обращалась с ними хорошо, учила, как умываться и заплетать волосы, как умащать лицо мазями, как носить одежду и украшения, купленные нами. Она требовала, чтобы девушки скрывали лица от жара солнца под густыми завесами, чтобы не испортить светлую кожу. А о том, чтобы на них посягнул кто-нибудь из мужчин — об это и помыслить невозможно. Все знали, что нетронутые близнецы ценятся куда выше.

Тем временем становилось все жарче. Мы отложили тяжелые одежды и ходили в свободных рубахах и просторных хлопковых портках со множеством складок. В этих просторных портках легче было работать на ладье, да и не так жарко. А жара была уже летняя. В сумерках мы приставали к песчаному берегу и ночевали, нежась на легком ветерке, под пологами, которые были нами закуплены. Густые леса вдоль реки остались позади, и она текла по плоским открытым землям, на которых паслись стада местных племен, говорящих, по словам нашего толмача, на языке народа всадников, живущих дальше к востоку. Когда мы встречали корабли других речных странников, те разбегались от нас, как испуганная рыбешка. И неважно, принимали ли нас эти люди за русов или варягов — было ясно, что слава о нас идет дурная.

Однажды жарким вечером вдруг раздался крик Вермунда:

— Ивар! Там, на берегу! Сарацины!

Что-то его взволновало. Я оглянулся, чтобы посмотреть, что там такое. Далеко впереди на берегу виднелась маленькая прибрежная деревушка, а рядом с ней — кучка длинных низких палаток, сделанных из какого-то темного материала. Перед палатками же на берегу — дюжина речных лодок.

Ивар вглядывался, щурясь от блеска на водной глади.

— Торгильс, опять ты принес нам удачу, — сказал он. — Ни разу не видел, чтобы сарацины забирались так далеко на север.

И он приказал кормчему править к берегу. Памятуя о нашем набеге за рабами, я подумал было, не собирается ли Ивар накинуться на этих чужаков и ограбить их, как обычный разбойник.

Я сказал об этом Вермунду. Тот в ответ фыркнул.

— Перун знает, чего Ивар в тебе нашел. Сарацины странствуют под хорошей охраной, обычно это — Черные Колпаки.

Когда мы подошли ближе к месту, куда можно было причалить, я понял, что он имел в виду. Из палаток высыпали люди в длинных темных одеяниях с капюшонами и расположились на берегу, глядя на нас. Они развернулись строем обученных воинов и были вооружены мощными с виду луками с двойным изгибом, которые и направили на нас. Ивар стал на носу нашей ладьи и, разведя свои загорелые руки, показал, что он безоружен.