Приключения Бормалина, стр. 60
Потом «москит» нагнал караван мелких торговых фургонов, и в последнем, свесив ноги и быстро черкая в блокноте ручкой «паркер», сидел Як. Он услышал пение мотора, поднял голову и вдруг, сорвав кепку, пустил солнечного зайчика мне вослед.
Скоро самолет летел над океаном, и солнце сияло так, что ломило глаза. А когда они привыкли, я увидел кромешную тень справа. Она кралась за нами, выпуская страшные когти. Я откинул фонарь и трижды свистнул во всю силу легких, и орлан, слегка шевельнув крыльями, проплыл под «москитом». А я свистнул еще, еще и еще, и он, потеряв голову от таких нелепых команд, камнем упал вниз. Волны сомкнулись над ним.
«Москитус» выровнял полет, элероны встали в нейтральное положение. Я летел дальше, на дымок, что вился вдали. Это был «Меганом», получивший сообщение о бунте и уходивший прочь от Бисквита. На палубе в плетеных креслах потягивали кока-колу губернатор, Асамуро и Клифт, прикрывший голову соломенным канотье. Куда они плыли? Я хотел было сделать круг над линкором, да уж больно страшны были его расчехленные пушки, исподлобья следившие за «москитом».
Моноплан мчался и мчался вперед, и скоро я увидел груженную оружием шлюпку, где Фил Форелли орудовал здоровенными веслами, держа курс на Леденеец. Услышав мотор «москита», он оглянулся, пошарил под ногами и выставил дуло мушкета — на всякий случай. Пришлось поскорее улепетывать.
Пролетая мимо Рикошета, я увидел Меланхолика, Жуткого и Шахматиста, копавших картошку, а Черный Бандюгай, зевая, ходил с лейкой среди грядок моркови. Я покружил над островом неминуемой гибели, мысленно с ним прощаясь и запоминая эти скалы, деревья, песок…
Потом я долго летел курсом, которым ушла «Вера — Надежда — Любовь», а около восьми вечера мотор зачихал, закашлял, стал давать перебои, еще чуток поработал через силу и смолк. Показатель уровня топлива стоял на нуле.
Мы стали живо терять высоту. Планируя, работая закрылками и элеронами, я сумел посадить самолет на волну и при этом не перевернуться. И вот «москит» качался посреди океана, взлетая вверх-вниз, ночь напролет — вверх-вниз, а с рассветом, взлетая на гребень очередной волны, я увидел вдали линкор. Он приближался, и помощи ждать было неоткуда. Горько мне стало.
Когда до него оставалось меньше мили и матросы уже спускали шлюпку, вдруг у меня за спиной раздался тихий знакомый свист. Я обернулся, и снова жуть меня взяла от этой дикой, от этой дивной картины. Рука Самсонайта, начинавшаяся где-то далеко-далеко, приближалась ко мне, вырастая с каждой секундой. Вот она заключила меня в кулак и, заложив крутой вираж недалеко от линкора, умчалась прочь.
Скоро мы уже обнимались с Галетой. Палуба шхуны была заставлена бочками, в которых Самсонайт солил рыбу. Он был весел, загорел и ходил в расстегнутой на груди рубахе.
— Ох и скучал я по тебе! — смущенно проворчал он, обнимая меня свободными руками. — Каждый день вспоминал. Галета не даст соврать.
— Как банный лист приставал: плывем в Бисквит да плывем в Бисквит, — рассказал Галета. — За тебя волновался… Включал то и дело прожектор, вглядывался в горизонт. У него день с этого начинался. А потом мы придумали пользоваться ночным биноклем… Эффект замечательный!
— Знаешь, как хорошо мне видно в ночной бинокль! — похвалился Самсонайт. — Еще лучше, чем со Свечой… А дружок у тебя, — кивнул он на Галету, — ничего парень…
— Да и ты, Самсонайт, — захохотал Галета, — подходящий паренек!
Мы стояли на юте. Ветер был крепким. Он дул нам в спину, и шхуна шла под всеми парусами, слегка переваливаясь с боку на бок, а за кормой бурлила белая кильватерная струя.
Вместо эпилога
Через несколько дней и ночей, вечером, мы входили в Коктебельскую бухту, тихо скользя по воде Черного моря. Курортный поселок Коктебель уже зажигал огни, а на траверзе мыса Планерный покачивался прогулочный теплоход, ярко и весело освещенный. И там саксофон играл чакону.
Стоял теплый сентябрь, и набережная была полным-полна отдыхающих. Собравшись у причала, они наблюдали, как швартуется «Вера — Надежда — Любовь».
— И чего интересного? — ворчал Самсонайт.
Галета жил в двух шагах от моря, на улице Десантников, что начиналась прямо у бетонного парапета. К его маленькому белому дому слева был пристроен гараж, справа — большая веранда, и что самое главное, тут был телефон. Я заказал переговоры и, пока телефонистка соединяла, помог Галете выкатить из гаража желтый микроавтобус.
Телефон зазвонил только через полчаса.
— У нас все очень здорово! — Голос Аванта был далек и весел. — Наверно, здесь и останемся… Большой привет… Мэри-Джейн и Роберта… Моряки снова… корабли… Ирокезы вернули… земли…
— Громче, Авант! — кричал я. — Плохо слышно!..
— …бернатором знаешь кто? — раздавался слабевший с каждой секундой голос Аванта. — …гда не догадаешься… — И тут связь прервалась.
Я еще немного подержал трубку у уха, слушая шумную трескучую тишину, и положил на рычаги. Потом вышел во двор.
Галета возился с микроавтобусом, отмахиваясь от мошкары. Пахло бензином и немножко слабее — морем. Самсонайт уже устроился на задних сиденьях, закутавшись в несколько пледов и поблескивая линзами бинокля ночного видения.
— А то оставались бы, — в который уже раз предложил Галета. — Море, фрукты, тишина… У меня и лодочка моторная есть, — привел он последний довод. — Или уже досыта наплавались?
— Домой надо, Галета. — Я походил вокруг автобуса, попинал баллоны. — Сколько же можно плавать!
Через час мы мчались по шоссе, обгоняя попутные машины и прижимаясь к обочине, когда встречные грузовики не выключали дальнего света. В Коктебеле не было железнодорожного вокзала, и Галета вез нас в Симферополь, откуда шло много поездов на Москву. Негромко мурлыкал приемник в салоне, а Самсонайт крепко спал, с головой закутавшись в плед.
В Симферополь мы приехали уже ночью, и, пока Галета ходил за билетами, я как мог сгруппировал Самсонайта вокруг огромного туристского рюкзака.
Скоро подошел поезд «Симферополь — Москва», и Галета посадил нас в вагон. У нас было купе на двоих, и я сразу запер дверь и открыл окно.
— Мне будет грустно без вас, — сказал Галета с платформы, когда поезд тронулся. Держа незажженную трубку в зубах, он шел сначала вровень с нами, чиркал и чиркал спичками, потом побежал, махая нам рукой и крича: — Звоните мне, ладно?
И вот кончился короткий симферопольский перрон.
Поезд набирал ход, все раскручивая и раскручивая колеса. Мы стояли у открытого окна и сквозь теплую черную крымскую ночь мчались в Москву. А там нас ждали родители и друзья, московские осенние дожди и гимназия «Просвет». И ждали нас новые встречи и новые приключения.
Но это уже другая история.
Краткий словарь некоторых терминов и имен
Акромегалия — болезнь, при которой у человека непропорционально растут конечности
Акростих — стихотворение, в котором начальные или конечные буквы строк составляют слово или фразу
Анкерок — бочонок для хранения воды
Апсель — косой (треугольный) парус на задней мачте судна
Байонет — кинжал-штык
Бак — носовая часть верхней палубы судна
Бакштаг — курс парусного судна при попутно-боковом ветре, а также натянутый канат, поддерживающий мачту с кормы
Банка — возвышение морского дна, мешающее плаванию, а также скамейка для гребца в лодке
Барк — трех- или четырехмачтовое судно с прямым и косым парусным оснащением
Баррель — мера вместимости и объема. Нефтяной баррель в США 159 литров
Бекар — музыкальный термин. Знак отмены диеза или бемоля
Бемоль — музыкальный термин. Знак понижения звука на полтона
Бизань-мачта — задняя мачта с нижним косым парусом
Бом, бом-брам — составная часть слов, обозначающих названия предметов, относящихся к третьему и четвертому снизу колену мачты парусного судна