Путь в Версаль (др. перевод), стр. 86
Все столпились в гостиной. Даже лакеи встали на стулья, чтобы издалека следить за борьбой. Свечи дымили, с них никто не снимал нагара.
Стояла удушающая жара.
– Я продолжаю, – повторила Анжелика.
– Равенство.
– Еще три тура при «равенстве» – и наступит «выбор ставки».
– Наивысший момент в ока… Такое случается раз в десять лет!
– Раз в двадцать лет, мой дорогой.
– Раз при жизни одного поколения.
– Вы помните, как финансист Тортемер попросил титул у Монморанси?
– А тот попросил целый флот у Тортемера.
– И Тортемер проиграл…
– Мадам, вы продолжаете?
– Я продолжаю.
Столпившиеся зрители едва не перевернули стол и почти задавили обоих игроков.
– Черт подери! – выругался принц, нащупывая свою трость. – Клянусь, что взгрею всех, если вы не дадите нам спокойно дышать. Отойдите! Какого черта!..
Пот струился по вискам Анжелики. И причиной тому была только жара. Она нисколько не волновалась. Она не думала ни о своих сыновьях, ни о всех затраченных усилиях, которые она одним махом могла сейчас перечеркнуть.
На самом деле все ей казалось вполне логичным. Слишком долго, как трудолюбивый крот, готовилась она к борьбе с СУДЬБОЙ. И вот она встретилась с ней лицом к лицу, на ее собственной территории, в момент ее безумия. Анжелика схватит ее за горло, поразит кинжалом. Она тоже охвачена безумием, она опасна и не сознает, что делает, как сама СУДЬБА. Сейчас они на равных!
– Равенство.
По комнате пролетел шепот, потом раздались крики:
– Выбор ставки! Выбор ставки!
Анжелика подождала, пока все немного не успокоятся, а потом голоском прилежной ученицы справилась, в чем именно состоит этот наивысший момент в игре в ока.
Все заговорили разом. Затем шевалье де Мере сел возле игроков и дрожащим голосом объяснил правила.
В продолжение этой последней партии партнеры начинают с нуля. Предыдущие долги и выигрыши не считаются. Но зато каждый выставляет свою ставку, то есть не то, что он предлагает, а то, что он хочет получить. И это должно быть что-то очень значительное. Привели примеры из прошлого: так, в предыдущем веке финансист Тортемер потребовал от Монморанси дворянский титул, и напомнили также, что дед Вилларсо согласился, что если проиграет, то уступит противнику жену и полк.
– А могу ли я сейчас выйти из игры?
– Это ваше неотъемлемое право, мадам.
Она сидела, неподвижная и задумчивая. Слышно было, как пролетает муха. Уже несколько часов Анжелике везло. Неужели удача покинет ее в этот решающий момент?
Вдруг она словно пробудилась, во взгляде появился почти дикий блеск. Но она улыбалась:
– Я продолжаю.
Шевалье де Мере с трудом прочистил горло и сказал:
– На этапе игры «выбор ставки» полагается произнести ритуальную фразу: «Партия принимается. Если я выиграю, то требую…»
Анжелика послушно кивнула и все так же с улыбкой повторила:
– Партия принимается. Если я выиграю, то требую ваш особняк Ботрейи.
Мадам Ламуаньон испустила возглас, а ее супруг поспешно закрыл ей рот рукой.
Все взоры обратились к принцу. Его взгляд пылал гневом. Но он оставался безупречно честным игроком.
Он тоже улыбнулся и поднял гордую голову:
– Партия принимается, мадам. Если я выиграю, то вы станете моей любовницей.
Теперь все взгляды обратились к Анжелике. Она все так же улыбалась. На приоткрытых губах играли отблески света. Влажная золотистая кожа блестела, как гладкий лепесток цветка под утренней росой. Усталость окрасила синевой ее веки, придавая странное выражение чувственности и доверчивости.
Все мужчины вздрогнули. Повисла тяжелая, напряженная тишина.
Шевалье де Мере вполголоса произнес:
– Вы можете еще изменить свой выбор, мадам. Если вы откажетесь – «партия отменяется», и вы возвратитесь к предыдущему этапу игры. Если принимаете – «партия подтверждается».
Рука Анжелики потянулась к картам.
– Партия подтверждается, ваша светлость.
У нее на руках оказались только валеты, дамы и младшие карты – самая плохая взятка за всю игру. Однако после нескольких обменов она сумела составить не слишком ценную комбинацию. У нее оставалось две возможности: сразу открыть карты, понадеявшись, что игра принца Конде сильнее, чем ее, или же случай поможет ей составить лучшую комбинацию. В этом случае принц, возможно имеющий довольно плохой подбор карт, мог спохватиться и открыть раньше ее комбинацию из короля и туза.
Она минуту раздумывала, а потом открыла карты.
Никакой шум и даже пушечный выстрел не смогли бы так подействовать на присутствующих.
Принц, не отводя глаз от своих карт, не двигался.
Но вот он встал, бросил карты на стол и низко поклонился:
– Особняк Ботрейи ваш, мадам.
Глава XXXIV
Анжелика не могла поверить своим глазам. Это было невероятно, абсурдно, но волею судьбы она вернула особняк Ботрейи!
Держа за руки сыновей, она бродила по роскошным комнатам, и у нее недоставало мужества сказать им: «Все это принадлежало вашему отцу».
Она только повторяла без конца:
– Это все ваше, ваше…
Рассматривать волшебные подробности внутреннего убранства она себе не позволила и оставила за спиной смеющихся богинь, веселый узор из листьев и детских головок, кованые чугунные перила, деревянные стенные панели, выполненные в современном вкусе и заменившие некогда модные тяжелые гобелены.
В полумраке лестниц и коридоров вспыхивала золотом лепнина в виде шаров и цветочных гирлянд, и в это непрерывное сверкание то и дело врывалась ярким бликом рука статуи, держащей светильник.
Принц Конде не любил этот особняк и так и не привел его в порядок. Кое-какую мебель он просто увез отсюда. Все оставшееся он с вельможным великодушием оставил Анжелике.
Он был хороший игрок и устранился, передав оговоренную ставку в руки той, что его обыграла. Быть может, полное безразличие молодой женщины к его особе ранило его гораздо больнее, чем он сам себе в том признавался. Ей был нужен только особняк на улице Ботрейи, и он не без мрачной меланхолии спрашивал себя: «Неужели то дружеское чувство, что порой читалось в глазах его милой победительницы, тоже было всего лишь расчетливым маневром?»
Кроме того, принц опасался, как бы отзвуки этой сенсационной партии не дошли до ушей ее величества. Она не одобряла эксцентричных выходок. И принц решил ретироваться в Шантийи.
Анжелика осуществила наконец страстную мечту и с удовольствием бросилась обустраивать и украшать свой особняк. Ее привлекало все новое.
Были приглашены краснодеревщики, золотых и серебряных дел мастера и обивщики мебели. Она велела мэтру Булю изготовить мебель из плотных сортов древесины и отделать ее слоновой костью, черепаховым панцирем и позолотой. Резную кровать, стулья и стены в ее спальне обтянули бело-зеленым шелком с большими золотисто-розовыми цветами. Стол, маленький столик и стулья в будуаре украсили красивой голубой эмалью. Пол в обеих комнатах, выложенный из ценных пород дерева в стиле маркетри, так благоухал, что его запахом пропитывалась одежда всех, кто на него ступал.
Для росписи плафона в большой гостиной Анжелика пригласила Гонтрана.
Она накупила кучу всякой всячины: китайских безделушек, картин, постельного белья, золотых и хрустальных ваз.
Шкафчик-кабинет черного дерева, усыпанный розовыми и красными рубинами, гранатами и аметистами, считался раритетом итальянской школы и был, пожалуй, единственной вещью, оставшейся от старой меблировки. Он служил хозяйке конторкой.
В лихорадке покупок Анжелика приобрела для Флоримона маленького белого иноходца и велела обнести загородками апельсиновые деревья, чтобы мальчик мог свободно скакать по саду, где захочет. А в распоряжении Кантора были два огромных, суровых на вид, но ласковых боксера, и он впрягал их в свою маленькую золоченую карету.
Сама же Анжелика поддалась веяниям моды и купила себе маленькую комнатную собачку, с длинной шелковистой шерстью, произведя тем самым настоящий фурор. Собачку она назвала Хризантемой. Флоримон и Кантор откровенно презирали это маленькое мохнатое существо: они предпочитали собак больших и свирепых.