Возрождение, стр. 85

Я иду по коридору, затем пересекаю благоухающий, ухоженный сад – зеленое сердце этого большого комплекса. Здесь пациенты сидят, принимая ванны ласкового гавайского солнца. Многие одеты полностью, но встречаются и в пижамах или халатах и даже (думаю, новоприбывшие) в больничных сорочках. Одни погружены в беседу с другими пациентами или с невидимыми спутниками. Другие просто сидят, уставившись на деревья и цветы бездумным взглядом, какой бывает у людей, накачанных транквилизаторами. Двух или трех сопровождают служители, чтобы в случае обострения не дать им поранить себя и других. Когда я прохожу, дежурные обычно приветствуют меня, обращаясь по имени. Они меня хорошо знают.

По ту сторону этого атриума под открытым небом расположен «Косгроув-холл» – один из трех стационаров центра Мартина. Два других – для краткосрочного пребывания, в основном людей, имеющих проблемы с алкоголем или наркотиками. Обычно сюда помещают на двадцать восемь дней. «Косгроув-холл» – для тех, чье лечение затягивается на больший срок. А то и навсегда.

Как и в главном здании, коридор в «Косгроув-холл» широкий и покрыт коврами. И точно так же воздух здесь охлаждается до комфортной температуры. Но тут нет картин на стенах и не играет музыка, потому что в ней отдельные пациенты слышат голоса, нашептывающие непристойности или отдающие зловещие приказы. В коридоре главного здания есть открытые двери. Тут все двери закрыты. Мой брат Конрад живет в «Косгроув-холл» уже почти два года. Администрация и лечащий психиатр центра Мартина хотят перевести его в другое специализированное учреждение – они упоминали «Алоха-виллидж» на острове Мауи, – но я пока сопротивляюсь. Здесь, в Каилуа, я могу посещать его после встреч с Эдом и благодаря щедрости Хью оплачивать его содержание.

Хотя, должен признаться, этот проход по коридору «Косгроув-холл» дается мне нелегко.

Я стараюсь идти по нему, не поднимая глаз. Это не так сложно, потому что от дверей атриума до небольшой палаты-люкс, которую занимает Кон, ровно сто сорок два шага. Сделать это удается не всегда – иногда я слышу голос, зовущий меня по имени, – но обычно получается.

Вы помните партнера Кона, не так ли? Того парня с кафедры ботаники Гавайского университета? Я не назвал его имени тогда и не назову сейчас, хотя и мог бы, если бы он навещал Конни. Но он не был ни разу. Если его спросить, он наверняка ответит: «С какой стати мне навещать человека, который пытался меня убить?»

Мне кажется, на то есть две причины.

Во-первых, Кон был не в себе… вообще не в своем уме, если на то пошло. Ударив «партнера» по голове лампой, мой брат побежал в ванную, заперся там и проглотил горсть таблеток валиума – небольшую горсть. Когда ботаник пришел в себя (из раны на голове шла кровь, и потребовалось наложить швы, но в остальном ничего страшного), он набрал 911. Приехала полиция и взломала запертую дверь. Кон отключился и храпел в ванне. Прибывшие медики даже не потрудились промыть ему желудок.

Во-вторых, Кон не очень-то хотел убивать ботаника или себя. Правда, он был одним из первых исцеленных Джейкобсом. Не исключено, что вообще самым первым. В тот день, когда Джейкобс покидал Харлоу, он сказал, что Кон почти наверняка вылечил себя сам, а остальное было фокусом, самовнушением. «Этим приемам обучают в семинарии, только там их называют укреплением веры, – сказал он. – У меня всегда это здорово получалось».

Но он солгал. Лечение было таким же реальным, как и нынешняя полукататония Кона. Теперь я это знаю. Я был тем, кого Чарли одурачил, и не один, а много-много раз. И все же давайте посчитаем плюсы. Конрад Мортон провел много счастливых лет, наблюдая за звездами, пока я не разбудил Царицу. И надежда на выздоровление сохраняется. В конце концов, он играет в теннис (хотя и не разговаривает), и, как я уже отмечал, на волейбольной площадке ему нет равных. Доктор говорит, что он начал проявлять повышенные внешние реакции (что бы это ни означало), а медсестры и санитары все реже видят его стоящим в углу и тихонько бьющимся головой о стену. Эд Брейтуэйт заверяет, что со временем Конрад может пройти весь путь обратно, может возродиться. Мне хочется верить, что так и будет. Люди говорят, что пока есть жизнь, есть и надежда, и я с этим не спорю. Но я считаю, что верно и обратное.

Раз есть надежда, значит, есть жизнь.

Два раза в неделю после встречи с Эдом я сижу в гостиной брата и разговариваю. Часть из того, что я ему рассказываю, – вполне реальные события: драка в приюте, из-за которой даже пришлось вызывать полицию; на редкость большая партия почти новой одежды, отданной на благотворительные цели; то, что я наконец нашел время посмотреть все пять сезонов сериала «Прослушка». А часть я придумываю, как, например, историю про официантку из пекарни «Нене-гуз», с которой якобы встречаюсь, или продолжительные разговоры с Терри по «Скайпу». Наши встречи – скорее монологи, а не беседы, и без вымысла никак нельзя. О моей реальной жизни рассказывать просто нечего, потому что событий в ней – как мебели в скудно обставленном номере дешевой гостиницы.

Я всегда заканчиваю словами, что он слишком худой, что надо есть больше и что я его люблю.

– А ты любишь меня, Кон? – спрашиваю я.

Пока он не отвечает, но иногда еле заметно улыбается. Это ведь тоже ответ, не правда ли?

В четыре часа, когда наша встреча заканчивается, я шагаю обратно в атриум, где начинают расти тени – от пальм, авокадо и огромной смоковницы с искривленным стволом.

Я считаю шаги и изредка бросаю взгляд на дверь впереди, а так стараюсь смотреть только под ноги. Если не слышу голос, который шепчет мое имя.

Иногда мне удается не обращать на него внимания.

А иногда нет.

Иногда я против воли поднимаю глаза и вижу, как больничные стены, окрашенные в спокойный желтый цвет, превращаются в серые камни, скрепленные древним строительным раствором и увитые плющом. Плющ давно засох, а ветви похожи на скрюченные руки скелетов. Маленькая дверь прячется в стене – Астрид была права, и эта дверь существует. Голос звучит из-за нее и проникает сквозь древнюю, ржавую замочную скважину.

Я продолжаю решительно идти вперед. А как же иначе! По ту сторону двери – ужас, не поддающийся пониманию. Не просто земля смерти, но земля вне смерти, место, заполненное безумными красками, сумасшедшими фигурами и бездонными пропастями, где Великие проводят свою бесконечную, чуждую жизнь и обдумывают свои бесконечные, злобные мысли.

За той дверью лежит Небытие.

Я продолжаю идти и вспоминаю двустишие из последнего письма Бри: Мертвец покой и сон не обретет, / Ведь смерть конец однажды тоже ждет.

– Джейми, – слышится старушечий шепот из замочной скважины в двери, которая видна только мне, – приходи ко мне и живи вечно.

И я отвечаю ей так же, как ответил в своем видении. Нет.

И пока… пока все хорошо. Но настанет день, когда что-то случится. Что-то всегда случается. И когда это произойдет…

Я приду к Царице.

От автора

Чак Веррилл – мой агент. Он пристроил книгу и постоянно оказывал мне помощь и поддержку.

Нэн Грэм редактировала книгу. У нее острый глаз и не менее острый синий карандаш.

Расс Дорр, мой неутомимый исследователь, всегда находил информацию, в которой возникала необходимость. Если я в чем-то напортачил, то исключительно по своему недомыслию. И вина за это целиком лежит на мне.

Сьюзен Молдоу всегда отвечала на мои звонки, даже когда я был занозой в заднице, и подстегивала меня в работе.

Марша Де Филиппо и Джули Югли берут на себя решение всех моих повседневных проблем, что позволяет мне жить в мире фантазий.

Табита Кинг, моя жена и лучший критик, указывала на слабые места и заставляла их исправлять. Что я и делал, в меру своих способностей. Я очень ее люблю.