Ласточкино гнездо, стр. 20
Лидия. Какой грим? Ах, оставьте меня в покое!
55. Экстерьер.
Палуба теплохода.
(День)
Солнце сияет над Темзой. Снова проплывают мимо теплохода Тауэр, Вестминстер. На высокой башне отбивают время главные часы Лондона — Бит Бен.
Тележка с камерой подъезжает совсем близко к Лиде и Джону, стоящим на носу теплохода.
Лидия. А главное — я люблю тебя. И мне очень хорошо.
Режиссер. Стоп! Черт возьми! Разве можно говорить «и мне очень хорошо» таким замогильным голосом? Что с вами, Лида? Встряхнитесь, наконец! Не то мы снова упустим солнце.
У Лидии на глазах выступают слезы.
Оператор оторвался от окуляра камеры и безнадежно махнул рукой.
Оператор. С таким выражением на лице, милая, не в любви объясняться, а служить панихиду в церкви.
56. Интерьер.
Ресторан.
(Вечер)
Русский ресторан в Лондоне. Один из многих, открытых старыми и новыми эмигрантами из России по всему земному шару. На стене в золотистой раме чудовищная копия картины Васнецова «Три богатыря». Полотенца у официантов расшиты петухами. Оркестр, в русских рубахах навыпуск, повязанных шелковыми поясами, играет на балалайках; бородатый певец, в таком же костюме, с печальным и испитым лицом, чуть ли не рыдает в микрофон:
Москва златоглавая, звон колоколов.
Царь-пушка державная, Аромат пирогов.
Конфетки, бараночки, Словно лебеди — саночки.
Эх, вы, кони залетные!
Слышна песнь с облучка.
Гимназистки румяные, От мороза чуть пьяные, Грациозно сбивают Рыхлый снег с каблучка.
Безруков ведет Лиду под руку между столиками.
Безруков. Вот так всегда. Убегут из России, потом рыдают по ней. Нет, Лида, хуже доли эмигранта. Особенно русского. Мы, русские, не приживаемся на чужой земле. Я объездил почти весь свет, повидал беглецов на всех широтах. Все плачут по Родине… Вот как этот.
Как бы в подтверждение его слов, певец на эстраде затянул, словно взвыл:
Бегут весенние ручьи, И солнце в них купает ноги.
А мы сегодня все спешим, Мы проклянем свои дороги.
Ой, ты, синее небо России, Ухожу, очарован тобой, А березки, как девки босые, На прощанье мне машут листвой.
Я нигде без тебя не утешусь, Пропаду без тебя, моя Русь.
Вот вам крест, что я завтра повешусь, А сегодня я просто напьюсь.
Другую буду обнимать, С другой, быть может, брошусь в омут, Но никогда ей не понять Чужую страсть к родному дому.
Ой, ты, синее небо России, Ухожу, очарован тобой, А березки, как девки босые, На прощанье мне машут листвой.
Я нигде без тебя не утешусь, Пропаду без тебя, моя Русь.
Вот вам крест, что я завтра повешусь, А сегодня я просто напьюсь.
Лида и Безруков заняли столик, откуда лучше видна эстрада и слышен рыдающий голос певцов. Актриса закрыла лицо руками, слушая песню. Безруков отпустил официанта, принявшего заказ, и ласково тронул Лиду за плечо.
Безруков. Нервишки разгулялись? А, моя детка? Пройдет. Все в этом мире проходит. А что остается? Старость. Но это актуально для меня, увядающего козла, а к тебе, моя прелесть, пока еще не имеет ровным счетом никакого отношения. Поэтому пользуйся жизнью. Пока юна. Пей ее радости пригоршнями. Ну, улыбнись, мой ангел. Нам зверски завидуют эти несчастные музыканты. Мы-то с тобой вернемся домой, а им России не видать как своих ушей. Россия-мать строга и взыскательна, не прощает измены. Уж нам-то с тобой не к чему грустить. Ты — актриса и должна уметь улыбаться, даже когда на душе траур. Ляжешь спать пораньше, выспишься хорошенько и утром будешь свежа как огурчик. У каждой актрисы бывают срывы. Женщины, вообще, существа с неуравновешенной психикой. Отсюда и перепады в настроении. Утром ты снова засияешь, как солнышко.
Лидия. Боюсь, не уснуть мне.
Безруков. А для чего снотворное? У англичан таблетки куда лучше наших. Я тебе дам. Действуют безотказно, уснешь как младенец.
А новая песня с эстрады продолжает терзать Лидину душу:
Четвертые сутки пылают станицы. Потеет дождями донская земля. Не падайте духом, поручик Голицын, Корнет Оболенский, налейте вина. А в сумерках кони проносятся к яру. Ну, что загрустили, мой юный корнет? А в комнатах наших сидят комиссары И барышень наших ведут в кабинет. Ах, русское солнце, великое солнце! Корабль «Император» застыл, как стрела. Поручик Голицын, а может, вернемся? Зачем нам, поручик, чужая земля?
Безруков с наслаждением ест, а Лида лишь ковыряет вилкой.
Безруков. Котлеты по-киевски здесь получше, чем в Киеве. Только за границей и поешь в охотку русской пищи. Дожила матушка Россия! Но это уж сферы высокой политики, и об этом пусть думают лошади — у них головы большие. Ешь, Лидочка. У меня с тобой сегодня есть повод славно кутнуть.
Лидия. Какой повод?
Безруков. По секрету: Дэвис — у меня в кармане. Мышеловка захлопнулась.
Лидия. Он сдался?
Безруков. Я его припер к стене. Намертво. Он оказался крепким орешком. Все никак не хотел раскалываться. Но я нанес последний удар, от которого ему не устоять, и он уж теперь никуда не денется. Приползет, как миленький. И будет лизать нам руки, как последний пес.
Лидия. Что вы сделали?
Безруков. Последний штришок. Для полноты картины. Послал ему кассету с фильмом… ну, где наш Коля Смирнов употребляет голую Джейн. Помнишь, она у тебя хлебнула с армянским коньячком снотворного?
Лида морщится от отвращения. Безруков понимающе кивает.
Безруков. В нашем деле, мать, средств не выбирают… И работаем мы не в белых перчатках.
57. Интерьер.
Кабинет в доме Дэвисов.
(Вечер)
Кассета — в руке у Дэвиса. Он вставляет ее в видеомагнитофон. Затем быстро запирает дверь на ключ и тяжело опускается в кресло перед телевизором.
Загорается экран и на нем — смеющаяся Джейн. Меняется кадр. Коля Смирнов, нагишом, раздевает Джейн, сидящую спиной к камере. Совершенно обнаженная Джейн раскинулась на тахте в знакомой комнате Лиды. На нее ложится Смирнов. Руки Джейн обнимают его шею. Изображение на экране сопровождается комментарием голосом Безрукова.
58. Интерьер.
Детская в доме Дэвисов.
(Вечер)
Джейн укладывает Ларри спать.
Ларри. Папа не поцеловал меня на ночь.
Джейн. Он занят у себя в кабинете. Пойди поцелуй его.
Ларри. Я ходил. Дверь заперта. Он не открывает.
Джейн. Значит, твой папа очень занят, если он забыл поцеловать тебя на ночь.
В гостиной звонит телефон, и Джейн выходит туда. В трубке — голос Лидии.
Лидия. Джейн, ты — одна? Никого посторонних?
Джейн. Нет. Роджер — в кабинете, а Ларри — у себя, ложится спать.
Лидия. Тогда я могу говорить открыто. Джейн, я согласна. Ты готова дать мне укрытие? Тогда быстро, никому ни слова, подъезжай к моей гостинице и жди меня в машине за углом.