Роза и Крест (СИ), стр. 15

Когда лето кончилось, Фрида собрала кипу полотен, нарисованных за время каникул, и отправилась в академию. Она шла по коридорам, чувствуя биение собственного сердца. Где-то здесь он. Совсем скоро она снова увидит его глаза и будоражащее совершенство.

Она зашла в пустую аудиторию и разложила холсты. Затем привела из учительской своего преподавателя. Ей любопытно было узнать его мнение о картинах. Этим летом Фриде впервые захотелось писать абстрактные полотна. Педагог молча, задумчиво смотрел на работы, а потом попросил ее зайти к декану и пригласить его сюда. Когда к просмотру присоединился заслуженный художник и профессор, преподаватель обратился к Фриде:

— Милая, подождите в коридоре, пожалуйста.

Она вышла, но не смогла удержаться от искушения неплотно закрыть дверь и подслушать их разговор. Фрида с трепетом слушала обсуждение художников. Наконец, пожилой профессор сказал:

— Не исключено, что эта девочка — гений.

— Вполне вероятно, — раздался над ее головой шепот такого знакомого, желанного голоса.

Она резко повернулась и чуть не уткнулась носом в его ключицу. Он стоял за ее спиной, совсем близко. Выше ее на полторы головы, Макс с лукавой улыбкой смотрел на Фриду сверху вниз своими нереальными глазами. Она впервые ощутила, как пахнет его кожа, смешиваясь с терпкими нотками еле уловимого парфюма, взгляд выхватил бархатистость ее структуры, взбежал по загорелой шее, запнувшись о бугорок кадыка, различил проступающие на подбородке щетинки и — глаза, глаза, глаза… Запредельно красивые, улыбающиеся, светящиеся. Так близко, что она чувствовала, как бьется его сердце. Ее взгляд утратил фокус, ей казалось, что она превращается в вишневый кисель и вот-вот стечет по двери к его ногам, обернувшись горячей алой лужицей.

Фрида убрала руку, которой он опирался на зафиксированную дверь, загораживая ей проход, и торопливо зашагала прочь. Повернув за угол, она перешла на бег. Выскочив на улицу, она обошла здание и сползла по стене, усевшись прямо на землю. Тело горело. Чуть ниже солнечного сплетения тянуло и посасывало так, что она ощущала почти физическую боль. Внутри нее словно находился увесистый металлический шарик, теплый и гладкий, который то опускался в низ живота, то поднимался к самому горлу. Американские горки. Фрида закрыла лицо руками и заплакала. Это было самое сильное чувство в ее жизни.

Шоколадка? Нет, уважаемая Маргарита Фрида Харрис, вожделение — это не желание полакомиться сладеньким. Это даже не жажда напиться холодной воды в жаркий день. Это потребность. Непреодолимая, мучительная потребность рассыпаться на молекулы, расщепиться на атомы, раствориться во Вселенной, смешиваясь с ее дыханием, вбирая ее силу, и собраться воедино новой, возрожденной.

Вынырнув из воспоминаний, Фрида поняла, что вся горит. Она сидела за мольбертом в одной рубашке. В его рубашке! Вещь пахла Максом, ее тонкая ткань щекотала голое тело. От движений руки, в которой она держала кисть, шелковистая материя скользила по коже снова и снова. Она ощутила, как напряглись ее соски, касания ткани становились невыносимыми, но она продолжала рисовать.

В тот день, несколько успокоившись, Фрида вернулась в академию. Дверь в аудиторию была открыта, а Макс уже исчез. Педагог аккуратно собрал ее полотна и сказал: «Продолжайте раскрывать себя, Фрида, вы на правильном пути».

Она вышла из академии через несколько часов, как всегда, думая о чем- то своем, глядя под ноги. За этот день Фрида испытала так много сильных эмоций, что ей хотелось лишь одного: вернуться домой, рухнуть на кровать и забыться сном. По асфальту и траве разливался мягкий густой желтый свет. Она подняла глаза, чтобы взглянуть на солнце, висевшее прямо над крышей здания напротив, запомнить его цвета, то, как мягко оно окрашивает этот ранний вечер. И вдруг в этих желтых светящихся покровах она увидела его. Он стоял перед академией и, похоже, кого-то ждал. Она замерла, а Макс тем временем подошел к ней, взял за руку и сказал: «Пойдем».

Они спустились в метро. Стоя на эскалаторе, Фрида разглядывала его профиль, каждую мелочь, каждый миллиметр кожи, волос, ресниц, не в силах поверить в происходящее. К нему домой они ехали молча, он по-прежнему держал ее за руку, а она боялась произнести хоть слово, сделать лишнее движение, чтобы не разрушить гармонию своего зыбкого счастья.

Когда дверь квартиры захлопнулась, еще в коридоре Макс впился губами в ее губы. Она ощутила солоноватую влажность его языка, мягкость губ, колкость щетинок на подбородке — то, что ее окружало, перестало существовать. Словно вся ее жизнь растворилась в соли его слюны и престала быть.

Она выпустила из рук тубус с холстами, вслед за ним на пол полетела одежда. Впившись друг в друга, они отступали вглубь квартиры, натыкаясь на стены, мебель. Фриду словно кружило в вихре, и даже когда под ее спиной оказалась твердь, хаотичное кружение не стихло. Она жадно вдыхала его запахи, напитывалась его вкусами, прирастала к его коже. Когда она чувствовала, что его влажные губы скользят вверх по ее телу, достигают груди, подбородка, лица, она открывала глаза и видела сине-зеленую радужку так близко, что могла рассмотреть каждую ее крапинку, каждое зернышко, каждый полутон.

И вдруг она почувствовала, что стала звеном большой цепи, будто сделавшей ее единым целым со всем в этом мире. С небом и землей, цветами и травами, деревьями, камнями, ливнями и затмениями светил, с океанами и вечными льдами, с бескрайней лазоревой вечностью над головой. Фрида рассыпалась на молекулы, расщепилась на атомы, растворилась во Вселенной, смешиваясь с ее дыханием, вбирая ее силу, и собралась воедино возрожденной. Она ощутила себя частью всего, а все — частью себя.

Рука с кистью перестала слушаться и задрожала. Картина была почти уже закончена, оставалось проработать детали. Фриде хотелось сделать это прямо сейчас, но она не могла, она растворялась во Вселенной. Рубашка была лишней. Фрида нетерпеливо высвободила одно плечо, позволив материи обнажить грудь, ощутив, как плотный ворот скользнул под лопатку. Сделав глубокий вдох, она скинула ткань со второго плеча. Струясь по пояснице, рубашка упала на стул за ее спиной, сползла на пол. Фрида прижала ладонь к солнечному сплетению, жар в теле стал нестерпимым. Она провела ладонью по животу, рука непроизвольно опускалась все ниже. Фрида выгнула назад напряженное тело, словно «Багряная Жена» на ее картине, и выдохнула: «Максим».

V.

Справедливость и удовлетворенная женщина

— Исправление, она же Удовлетворенная женщина, она же Справедливость, — сказал Мирослав, глядя на труп с гримасой легкой брезгливости.

— Чего? — не понял майор.

— Я говорю, что, по мнению убийцы, эта женщина является воплощением карты Таро Тота «Исправление». В традиционных колодах этот аркан называется «Справедливость». По мнению Алистера Кроули и Фриды Харрис, «Исправление» олицетворяет собой удовлетворенную женщину. Фаллос, который убийца положил между ног жертвы, — это символ фаллического меча, который на карте женская фигура держит между бедер. Рыбий пузырь на подушке символизирует ромб, который в мистической геометрии служит мерой неизмеримого. На карте женская фигура вписана в правильный ромб. Что касается разрезанного лица, как вы это называете, «улыбка Глазго», то, по версии авторов Таро Тота, удовлетворенная женщина непременно должна улыбаться. Секундочку…

Мирослав достал из сумки книгу, с которой не расставался вторые сутки, открыл на нужной странице и вслух процитировал:»«Удовлетворенная женщина»! Полноте, да бывают ли на свете такие чудеса? Могу себе представить, какой дурацкой улыбкой она бы встречала рассвет!» — из письма Фриды Харрис Алистеру Кроули, 19 декабря 1939 г. А вот ответ Кроули: «По моему опыту, удовлетворенная женщина и впрямь встречает рассвет (или любое другое время суток от рассвета до пяти часов пополудни) самой что ни на есть дурацкой улыбкой. Но как только она перестает улыбаться, приходится начинать все сначала…».