Рассказы о войне, стр. 5
Советские бойцы подкрались к часовым, успокоенным ночной тишиной, и уничтожили их так быстро, что те не успели крикнуть. А затем подложили под мост взрывные заряды, подожгли шнуры и побежали прочь.
Среди ночного мрака раздался сильный взрыв. Обрушились на лед железные фермы. Мост развалился.
В страшной злобе сотни финских лыжников бросились в погоню за нашими парашютистами.
Командир Тюрин повел отряд к северу, в леса, в пустынную местность. Он путал следы, обманывал врагов несколько суток. Но в конце концов один большой отряд белофиннов напал на след парашютистов и стал преследовать их по пятам.
И теперь шла борьба не на жизнь, а на смерть. Несколько наших бойцов было ранено.
Вот лыжники подошли к скалистой большой горе. За этой горой стояли наши войска, спасение было близко. Надо только взобраться на гору.
Сняв лыжи, бойцы полезли вверх. Финны теперь могли бы перестрелять их поодиночке.
Лукашин залег в ущелье над ручьем в последнюю засаду. Он смотрел то вперед, откуда должны были показаться белофинны, то на бойцов, которые, обессилев, с трудом карабкались на обледеневшие скалы.
Тюрин подсаживал их, поднимал падавших. Вот они уже близко к перевалу.
И тут набежали белофинны. Лукашин открыл стрельбу, стараясь привлечь все внимание врагов на себя. Белофиннам пришлось остановиться. Когда Лукашин почувствовал, что его окружают, он вскочил и побежал. Но поздно. Один финн выстрелил в него и попал в грудь.
Лукашин повалился за камни.
«Подбили, — подумал он, — зато наши уйдут».
Он взглянул на гору и вздрогнул: они не ушли.
Все бойцы, даже раненные, спускались с горы к нему на помощь. Тюрин шел впереди.
Лукашин хотел им крикнуть, чтобы они спасались, приказать. Но вместо крика только стон вырвался из его раненой груди.
К комиссару подкрался белофинн и крикнул на ломаном русском языке:
— Сдавайся, москаль!
Лукашин взял гранаты.
— Я вам покажу «сдавайся»!
Он посмотрел на гранаты и вдруг спрятал их в рукавах белого халата. Затем встал во весь рост и, превозмогая боль от раны, поднял руки.
Когда Тюрин увидел с горы, что комиссар стоит, подняв руки, а к нему со всех сторон спешат белофинны, командир не поверил своим глазам. Он остановился и протер глаза рукой.
Какой позор! Ведь комиссар сам учил бойцов, что советский воин в плен не сдается, а теперь…
Ему хотелось крикнуть: «Опомнись, комиссар!..»
Финны подбежали к комиссару тесной толпой.
— Выше руки! — крикнул офицер.
Лукашин вскинул руки, подхватил гранаты и вдруг резко бросил их. Гранаты сильно ударились о камни. Белофинны бросились врассыпную, некоторые запутались в лыжах. Раздалось два оглушительных взрыва. Сквозь вихри камней и снега было видно, как повалились враги. Когда дым рассеялся, никто не поднялся.
Несколько минут бойцы стояли молча. В стороне от убитых врагов лежал комиссар, погибший вместе с ними от взрыва своих гранат.
Тюрин еще раз протер глаза.
Ему было стыдно, что он вначале так плохо подумал о комиссаре. Ему захотелось подбежать к мертвому товарищу и поцеловать его.
Но показалась новая партия финских лыжников.
— Вперед! — приказал командир.
Только взглядами попрощались бойцы со своим комиссаром, который их спас, и двинулись дальше.
Белофинны заметили их, открыли стрельбу. Но было уже поздно. За горой уставших бойцов встретили наши сторожевые посты.
Хитрый ДОТ
Чтобы разгромить финских фашистов, нам нужно было взять их самую главную крепость — линию Маннергейма.
В старину крепости строили с высокими стенами, с громадными башнями. Такая крепость возвышалась над местностью. Над ней вились флаги, из ее бойниц грозно смотрели пушки.
А теперешние крепости раскинулись на огромные расстояния. Их башни и стены ушли глубоко под землю. И устроены так, что их не сразу увидишь.
Ни пушек, ни флагов; посмотришь — как будто мирная местность. Сверху лес растет, стоят скалы, а внутри, в подземельях, скрываются пушки, пулеметы, солдаты.
Отдельные подземные башни таких крепостей называются долговременными огневыми точками, а по-военному говорят коротко: ДОТ.
Линия Маннергейма состояла из множества ДОТов, спрятанных среди лесов, холмов и болот. Она протянулась от Финского залива до Ладожского озера. Все фашисты считали ее неприступной.
Красная армия с боями начала брать эти грозные ДОТы. Разведчики отыскивали, где они спрятаны. Артиллеристы разбивали их из орудий. Саперы подкрадывались и взрывали динамитом. А летчики помогали разрушать ДОТы тяжелыми авиабомбами.
Работали так дружно, что на месте ДОТов оставались только груды развалин.
Мне ни разу не удавалось посмотреть ДОТ в целом виде. Но вот однажды, когда я зашел в штаб части, штурмующей ДОТы, командир сказал мне:
— Завтра мы возьмем ДОТ целеньким.
— Каким способом?
— Мы его оседлаем.
Я удивился: уж не думает ли командир, что ДОТ вроде лошади?
Вместе с командиром мы вышли к наблюдательному пункту. Он был устроен в печке, оставшейся после сгоревшего дома. Отступая, белофинны сожгли дом. Труба рухнула, а печка осталась. Саперы выломали стенку с нашей стороны, сделали ступеньки, и, войдя в печку, можно было наблюдать позиции врагов в печную отдушину.
Я долго смотрел в нее, но ДОТа не заметил. Увидел ряды колючей проволоки, увидел скалистые холмы, груды валунов, засыпанные снегом, да позади их большой лес.
— Ничего не видите? — спросил командир. — А тут — три ДОТа. Они спрятаны внутри холмов, присыпаны земляными подушками да прикрыты каменными шапками, даже деревца на них посажены, как будто всегда так было. А попробуй пойди — словно из-под земли полетят пули и снаряды.
Эти три ДОТа поддерживают друг друга. Пушки их направлены не прямо, а косо. Один ДОТ впереди, а два по бокам его, немного сзади. Если мы наступаем на первый, он молчит, а два других защищают его перекрестным огнем своих пушек. Если мы наступаем на тех, что позади, первый ДОТ, подпустив наши танки, поражает их огнем сбоку. В тыл нашим пехотинцам из его подземных ходов могут вылезти солдаты с гранатами и пулеметами и неожиданно напасть сзади.
— Но как вы всё это разгадали? — спросил я.
— А у самого ДОТа сидит наш разведчик и сообщает нам все по телефону.
— Как же он туда пробрался?
— Во время сильной метели.
— А как же его финны не видят?
— А его снегом занесло, и он поглядывает за ними из сугроба. Вот уж третий день так сидит. Мы его зовем «наш Папанин»…
— А как фамилия этого Папанина? — спросил я.
— Его фамилия Капитайкин.
— А кто он такой?
— Он в мирное время дома строил, рабочий. У него сын в школе учится, а дочка еще в куклы играет. Вчера они прислали письмо с картинками. Завтра посмотрит, если жив останется…
«Неужели храбрый Капитайкин погибнет?» подумал я. Положение у него опасное, каждую минуту на него могут наткнуться финны.
Всю ночь шла подготовка к штурму. Скрытно подвезли большие орудия и замаскировали среди развалин деревни. Затем подошли танки, окрашенные в белый цвет. За ними тащились сани, а в них, загородившись броневыми щитами, лежали бойцы в белых халатах.
— Много же у вас помощников! — сказал я.
— А как вы думаете! Оседлать ДОТ не так просто, это ведь не лошадь, — усмехнулся командир.
На рассвете начался штурм.
Вначале загрохотали наши орудия. Снаряды стали загонять белофиннов в подземелья. Особенно сильно били орудия по двум задним ДОТам, чтобы они не смогли помочь первому.
— Ну как, правильно наши снаряды попадают? — спрашивал в телефонную трубку командир.
Капитайкин вначале отвечал, а потом перестал откликаться.
Что с ним случилось?
А наши танки мчались вперед. Они грохотали так, как грохочут льдины во время ледохода. За ними на прицепленных сзади бронированных санях мчались бойцы.