Одиночный выстрел, стр. 47

На днях получила грамоту от военсовета армии и Диплом. Представлена к боевому ордену Ленина. Вот и все. Правда, на армейской Доске почета была первой. Вот, Ленуся, все, ну а эпизоды потом, после войны. Сейчас не время заниматься мемуарами. За это время, т. е. с 6/VIII и до сих пор все время на передовой огневой. Сейчас я инструктор снайперского дела. Посылаю тебе вырезку из газеты и свою карточку. По-моему, больше не надо. Твоя дура-Люда становится еще дурней от радости, что ты, моя роднуся, у нас в глубоком тылу. Ленуся, мне ничего не надо, у нас все есть. Ведь нас кормит народ. У меня, роднусь, большое несчастье, 5/III похоронила Леню. Его уже со мной нет. Ничего, Ленусь, буду воевать сама. Трудно смириться, но им горжусь. Это был прекрасный человек, каких мало. Три раза он спас, мамуля, меня, снасти на войне — это спасти по-настоящему. Ну, Ленусь, об этом пока что говорить, вернее, писать не будем. Сия вещь еще больная… Ленуся, пока никуда не двигайся. Я должна ехать на лечение, не думай, что это серьезно, это так себе, от скуки. Если смогу, прикачу к вам. Но учти, что дело военное, а потому не очень рассчитывай. Жди скорее, если останусь, то после войны, ну а если… Так тебе не стыдно иметь такую дочку. Но я тебя люблю и останусь для тебя. Кроме этого адреса, даю еще полковой: действующая Красная Армия, Крымский фронт, ППС № 80, 54 СП, стар, сержанту МНЕ. Сохрани, роднуся, себя. Ты — моя любимая и единственная. Целую тебя крепко-крепко. Твоя Люда.

P.S. Пиши по любому из этих адресов» [8].

Глава одиннадцатая. ПОСЛЕДНИЙ ШТУРМ

Красный кумачовый транспарант висел над сценой, белые аккуратные буквы на нем гласили: «Привет снайперам — стахановцам фронта!»

Под транспарантом на сцене за столом сидели важные персоны: командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф.С. Октябрьский, командующий Приморской армией генерал-майор И.Е. Петров, член Военного совета флота дивизионный комиссар И.И. Азаров, член Военного совета армии бригадный комиссар М.Г. Кузнецов. Они слушали доклад о развитии снайперского движения в Севастопольском оборонительном районе, который делал исполняющий обязанности начальника штаба Приморской армии генерал-майор В.Ф. Воробьев.

Доклад был честный, правильно рисующий ситуацию. Начал его Воробьев несколько поэтически. Генерал сказал, что пришла весна и ночи, увы, сделались короткими. Это плохо для защитников города, так как его снабжение осуществлялось, в основном, по морю, на судах Черноморского пароходства и кораблях Черноморского флота. Они приходили в Севастополь ночью, разгружались у пристаней Южной бухты, незамеченные вражеской воздушной разведкой. Теперь таких возможностей будет меньше, и при господстве фашистской авиации в воздухе следует ожидать новых трудностей с подвозом боеприпасов, вооружения, продовольствия, людского пополнения.

Противник же готовит третий штурм Главной базы Черноморского флота. По данным разведки, численность германской Одиннадцатой армии возросла и достигает примерно двухсот тысяч человек, то есть в два раза больше, чем советских бойцов и командиров на позициях у города.

К своим огневым рубежам фрицы постоянно транспортируют новые орудия и минометы. Количество их может приблизиться к внушительной цифре в две тысячи стволов. А у нас — всего 600 исправных единиц артиллерии. В Крым перебазируется Восьмой воздушный корпус под командованием известного аса — генерала фон Рихтгофена, и у немцев в распоряжении будет около семисот самолетов против наших девяноста боевых машин.

Обращаясь к аудитории, которую составляли человек сто пятьдесят, то есть элита севастопольской пехоты, снайперы, имевшие на боевом счету не менее сорока уничтоженных вражеских солдат и офицеров, генерал-майор Воробьев говорил совершенно открыто:

— Фрицев стало больше. Значит, их надо убивать в большем количестве, чтобы хоть как-то уравнять шансы атакующих и отбивающих атаки. По нашей статистике, обычному солдату требуется 8—10 патронов для нейтрализации одного противника, а снайперу — только 1–2 патрона… Дорогие товарищи, имейте в виду, что боеприпасов теперь будет поступать меньше и потому их надо экономить, тратить с большей результативностью. Командование Севастопольского оборонительного района призывает вас не только по-стахановски, ударно самим работать на огневых позициях, но и учить меткой стрельбе других бойцов. Пусть каждый подберет себе группу из десяти-пятнадцати подопечных и за короткий срок обучит их. Мы со своей стороны обещаем снабдить их снайперскими винтовками…

Список выступающих на слете составили заранее и утвердили в политотделе. Его по праву возглавляла старший сержант 54-го стрелкового полка Людмила Павличенко с личным боевым счетом в 257 уничтоженных вражеских солдат и офицеров. Вторым шел старшина 7-й бригады морской пехоты Ной Адамия со счетом в 165 человек, третьим — ефрейтор 456-го полка НКВД, ныне входящего в состав 109-й стрелковой дивизии, бывший пограничник Иван Левкин со счетом в 88 человек, четвертым — его однополчанин и тоже ефрейтор Иван Богатырь со счетом в 73 человека.

Снайперы не были хорошими ораторами. Они говорили медленно, с трудом и старались не распространяться об особенностях своей профессии. Служба требовала от них постоянного молчания. Привыкнув скрываться в засадах и действовать в одиночку, они неловко чувствовали себя на сцене, в центре внимания, при блеске фотовспышек корреспондентов трех изданий: областной газеты «Красный Крым», городской «Маяк Коммуны», флотской «Красный черноморец».

— Нам дали высокое звание — стахановцы фронта, — так начала выступление Людмила, — Не уроним этой чести. Сейчас мой счет остановился на цифре 257. На самом деле это совсем немного. Обязуюсь перед вами, товарищи, что в ближайшие дни на прикладе моей винтовки, где я ставлю отметки об истребленных врагах, будет красоваться цифра триста…

Заданного ею стандарта, придерживались и другие. Коротко сообщали о своих достижениях, брали на себя повышенные обязательства, кое-что рассказывали о собственных методах маскировки на местности, борьбы с фашистскими меткими стрелками, ухода за оружием в условиях крымской зимы и весны.

Выступления становились все однообразнее и скучнее. Снайперы словно боялись переступить через некий порог в обращениях к начальству. Генерал-майор Петров, гораздо лучше вице-адмирала Октябрьского знающий положение на сухопутных рубежах обороны, решил перевести разговор на другие рельсы. Он поднялся с места и громко произнес:

— Товарищи снайперы! Как истинные советские патриоты вы готовы бить оккупантов всегда, везде, повсюду. Но какие просьбы и пожелания вы имеете? Чем командование Севастопольского оборонительного района может вам помочь в вашей нужной для фронта работе?..

С этим вопросом, вызвавшим оживление в зале, участники слета ушли на обед. Интендантская служба не ударила в грязь лицом и угостила их овощным салатом, ухой из свежевыловленной кефали, гуляшом и компотом. Естественно, сто грамм водки к этому меню прилагались. Может быть, потому дальнейший разговор получился более откровенным. Снайперы начали рассказывать о своей окопной жизни.

Например, огорчало их, что не ко времени выдают им маскировочные средства: в октябре — зеленый халат, когда уже нужен коричневый, а бронированные щитки, способствующие их защите на позициях, зачастую валяются без употребления на армейских складах… Хорошо бы снабдить стрелков простейшими баллистическими таблицами, которые не пугали бы начинающих своим научным видом, и при выходе в рейд — сухим пайком с какими-нибудь кислыми соками, утоляющими жажду… Так же есть у снайпера мечта — единоначалие, поскольку в некоторых военных частях им распоряжаются все, кому не лень. Выходит, что люди, обученные сложному делу, роют блиндажи и траншеи, стоят в боевом охранении, работают ездовыми и даже поварами, поскольку это — их первая военно-учетная специальность… При наступлении не надо отправлять снайпера в атаку вместе со всем строевым составом роты, ведь у него на винтовке даже нет штыка. Лучше быть ему на заранее выбранном, скрытом рубеже и оттуда вести огонь по пулеметным гнездам противника… Неужели непонятно, что снайпер нуждается в отдыхе больше, чем обычный пехотинец? Раз в неделю дайте ему увольнение на сутки, пусть хотя бы отоспится где-нибудь в тылу, сердешный… [9]