Кто кого, стр. 21

Не успел Савичев раздеться, чтобы окунуться в великолепную большую ванну с ароматной белой пеной по поверхности воды, как в дверь постучали.

— Ах, чтоб тебя… — пробурчал он, ввинтив в окончание фразы пару пышных нецензурных эпитетов, и, повернув предохранитель, открыл дверь, и в ту же секунду стройная девичья фигурка прошмыгнула в ванную комнату.

Юля быстро захлопнула за собой дверь и повернула до упора ручку предохранителя, после чего бросилась Алексею на шею и расплакалась.

— Да ты что?.. — не понял он, машинально гладя ее по растрепавшимся каштановым волосам и чувствуя, как она все сильнее прижимается к нему, часто и как-то по-детски вздрагивая всем телом.

— Не верь… — бормотала она, всхлипывая, — не верь никому… они все заодно против тебя… против меня…

— Ты о чем, девочка? — с совершенно неожиданной даже для себя самого нежностью спросил он. — Кто?

— Она тоже с ними… не верь ей. Она заодно с моим… она теперь жена моего отца, — пробормотала Юля.

— Кто — она? — снова не понял Савичев. — При чем здесь жена твоего отца? Он же умер, твой отец…

Она разжала руки и легким движением сорвала рубашку, выданную Алексею из гардероба Воронина, вернее, кого-то из его подручных, потому что одежда с плюгавого шефа «Сатурна» просто не налезла бы на широченные плечи Савичева. Затем все так же без тени смущения сняла с него тренировочные адидасовские брюки, надетые на голое тело, и толкнула в ванну. Алексей не ожидал этого и свалился в воду, подняв целый шквал брызг. Как странно… он, обладающий звериной, рысьей реакцией, не успевал угадывать немыслимо быстрые движения этой странной девушки.

— Ты очень уж разукрашен, я тебя помою, — переходя на беспричинный звонкий смех, произнесла она, медленно стягивая со своего тела античной богини скудное обмундирование, состоящее из открытого короткого платьица, под которым ничего не было.

Хотя ничего — это как сказать, этого «ничего» Алексею так захотелось, что в глазах появилась красная пелена, сопровождающаяся крупной дрожью во всем теле. И прочими физиологическими процессами, которые можно оставить без комментариев вследствие их пугающей очевидности.

Юля села в воду рядом с Савичевым и, вытянув ноги, заговорила:

— Ты, конечно, думаешь, что я сумасшедшая, да, Леша?

И, не дожидаясь его ответа, продолжала, растягивая гласные:

— Ну да-а-а… Особенно после вчерашней кутерьмы. Ведь тебе понра-а-а-авилось?

Она потянулась всем телом, размазывая левой рукой пену по обнаженной груди, отчего Савичев судорожно сглотнул и, вцепившись в собственное горло, сдавленно проблеял нечто вроде «угу».

Юля внезапно снова начала плакать, и Савичев, окончательно утомленный сменой настроений своей случайной подружки, осторожно обнял за плечи и поцеловал — неловко, куда-то в ухо.

— Успокойся, ну успокойся же! — воскликнул он, сам тем не менее дрожа от возбуждения.

Она откинула с лица длинные пряди мокрых спутавшихся волос — и вдруг, быстро глянув на него, вцепилась в его шею яростным, колючим, сводящим с ума поцелуем. Как тогда, ночью.

— Ax, ты… — пробормотал он, задыхаясь, и одним движением развернул ее к себе, уставив в свою грудь острые соски ее матовых вздымающихся полушарий и ловя на лице прерывистое, жгучее дыхание.

Ни одна, ни одна женщина даже близко не могла…

Она снова приникла к нему, уже не к шее, а погрузив свою прекрасную голову в воду между его ног. И хотя в воду нырнула она, а не он, рот Алексея судорожно раскрылся, не находя воздуха…

Все снова рухнуло, как тогда…

— Мы залили весь пол, — сказала Юля, счастливо смеясь и показывая в чудесной улыбке ровные жемчужные зубы, — это прекрасно.

— Божественно, — пробормотал Алексей, с силой проводя рукой по ее спине. — Ты… я не знаю, что сказать.

— Хоккеисты вообще народ бессловесный, — смеясь уже одними глазами, сказала она. — Хотя ты в этом плане не худший. А в сексе вообще лучший.

— Из хоккеистов? — машинально спросил он.

— Включи воду, — серьезно сказала она, — и добавь пены. Надеюсь, мы не затопили соседей.

В ее облике сейчас светилась та здравомыслящая разумность, что так явно бросается в глаза у множества прагматичных людей нашего времени и так неуместна у случайных мотыльков, залетевших на губительное пламя переломной эпохи. Таких мотыльков, как она.

— Ты стала другой, — произнес Савичев. — Так я не услышал ответа на свой вопрос.

— Какой вопрос?

— Про секс с хоккеистами.

Она усмехнулась.

— Мы не можем тратить время даром, — сказала она, — его не так много. Впрочем, я тебе отвечу. Ты лучший не из хоккеистов. Ты просто лучший мужчина, который был у меня.

Он горько усмехнулся:

— А сколько их было всего?

— Много, — ответила она. — А у тебя было много женщин?

— Но с тобой не сравнится никто, — печально произнес он, — даже страшно.

— Боишься влюбиться? — спросила она.

Савичев пожал плечами и вопросительно взглянул на девушку.

— А вот этого не надо, — сказал он, и непонятно было, к чему отнести его слова: к вопросу или же к возможности, которую он сам назвал страшной, — возможности зависеть от этой непонятной, взбалмошной и, по-видимому, психически больной девушки.

Она рассмеялась и погрузила свое тело во вновь до отказа наполненную ванну.

— Лучше скажи, что ты хотела сообщить мне, — произнес Алексей. — Про кого ты говорила и при чем здесь жена твоего отца?

Юля вздохнула и, вцепившись левой рукой в бортик ванны, словно пытаясь сохранить равновесие, ответила:

— А… у меня был очередной психоз. Хотя нервы нервами, а все равно я твердо знаю, что ты не должен верить своей матери.

— Что ты несешь?

— Ага, это по принципу: «А что это ты несешь, Красная Шапочка?..» И не смотри на меня непонимающим взглядом, я выразилась, кажется, достаточно ясно.

— Я не должен верить своей матери? — медленно переспросил Савичев. — А кому я должен верить?.. Тебе, что ли?

— Это как знаешь. А твоя мать — она теперь жена моего отца. И это все, этого достаточно, чтобы…