Синопский бой, стр. 24

Между тем времени терять было нельзя — вот-вот могла бы подойти, а может быть, и подошла уже, помощь туркам, попавшим в блокаду; так что единственный маневр, который остается применить, и как можно скорее, это лобовой удар…

Пароход «Одесса» был переделан в военный из пакетбота и нес на себе только шесть орудий, то есть был вдвое слабее «Владимира», притом гораздо тихоходнее его; но «Владимир» стоял в ремонте. Зато командир «Владимира» Бутаков вел теперь «Одессу»: это было сделано по приказу Корнилова, так как командир «Одессы» лежал больной у себя дома.

Такими же шестиорудийными и такими же тихоходными, как «Одесса», были и «Крым» и «Херсонес», но все три парохода, щедро нагруженные углем, шли бодро, в кильватере, лопоча своими колесами и держа курс прямо к Синопу. На «Крыме» вился флаг контр-адмирала Панфилова, но Корнилов не хотел поднимать своего флага на «Одессе», оставляя за Панфиловым честь командования этим маленьким отрядом, а за собою право поднять флаг свой на большом стопушечном корабле перед началом исторического боя.

IV

Так как дул попутный ветер, то все три пароходо-фрегата шли на полных парусах, и это помогло им пересечь Черное море за сутки: на рассвете 18(30) ноября они подошли к мысу Пахиосу, где Корнилов предполагал найти эскадру Нахимова.

Эскадры этой, однако, не было видно. Явилось даже сомнение, действительно ли очень слабо видневшийся вдали берег — мыс Пахиос, тем более что лил дождь, за которым берег совершенно скрывался иногда, а если очертания его проступали, то были очень смутны, расплывчаты.

Корнилов дал сигнал свернуть паруса и застопорить машины, пока станет виднее и можно будет определить, куда идти на соединение с Нахимовым.

Так, в нерешительности, простояли пароходы до десяти часов, когда, наконец, ослабел дождь и значительно рассеялась мрачность горизонта.

Тогда Корнилов приказал Бутакову подвести «Одессу» к самому берегу и идти по направлению к Синопу, другим же двум пароходам идти к Синопу тоже, но на расстоянии самого дальнего сигнала, и высматривать русскую эскадру.

Пароходы шли медленно, тихим ходом, и два часа понадобилось им, чтобы подойти к Синопскому перешейку, через который в это время уже летели первые русские ядра и пенили море.

Корнилов увидел в трубу русский флаг на фор-брам-стеньге корабля «Мария», понял, что опоздал, — всего на какой-нибудь час, не больше, но опоздал, — и у него отлегло от сердца. Раз сражение уже началось, бумажка, данная ему Меншиковым, теряла свою силу. Он вынул было даже ее, чтобы бросить за борт, но, повертев в руках, положил снова в карман. Обращаясь к Бутакову, он сказал:

— Ну, помоги господи Павлу Степанычу! — и перекрестился, набожно сняв фуражку.

Потом приказал дать сигнал остальным пароходам: «Держаться соединенно», а на «Одессе» велел поднять его, Корнилова, флаг.

Было несколько минут задержки, пока сблизились с «Одессой» «Крым» и «Херсонес»; затем полным ходом все три парохода двинулись, огибая полуостров, в бухту, где бой был уже в разгаре, — шел второй час дня.

Однако разглядеть, что делалось в глубине бухты, не удалось Корнилову: он увидел, как навстречу «Одессе», но вне выстрелов ее орудий, шел большой черный пароход, явно турецкий, и за ним двигались два фрегата, очень знакомые по очертаниям: «Кагул» и «Кулевчи».

Догадаться, что турецкий пароход просто бежал, а русские фрегаты гнались за ним без всякой надежды его догнать, было не трудно, и Корнилов приказал сигнализировать: «Пароходам атаковать неприятеля, поставив его в два огня».

Два фрегата сзади, три парохода спереди — положение Следа могло бы показаться довольно трудным, но только для людей, мало знакомых с морским делом.

Англичане позаботились о турецком флоте: такого быстроходного, сильного по вооружению парохода, как «Таиф», не было у черноморцев. Самый мощный из их паровых судов, «Владимир», был ровно вдвое слабее «Таифа»; значительно слабее его были все три русских парохода, взятые вместе: они имели только восемнадцать орудий против двадцати двух на «Таифе», у которого к тому же батареи были закрытые и два орудия — бомбические, десятидюймовые.

Прикрываясь первой и второй береговыми батареями, След вел свой пароход вдоль берега, в то время как оба фрегата, погнавшиеся за ним, безнадежно отстали, а пароходы «Крым» и «Херсонес» еще не подошли на пушечный выстрел.

Однако Корнилов приказал Бутакову на полных парусах и полным ходом машин идти на пересечку курса турецкого парохода.

Это был уже чисто охотничий задор. Так наперерез матерому волку, бегущему вразвалку, спешит молодой гончак, далеко опередивший свою небольшую стаю. Матерой волк силен — ему не очень страшна и целая стая гончих, если бы и в самом деле ей удалось окружить его, тем более этот щупленький молодой пес, и он даже не думает прибавлять ходу, вполне уверенный в том, что задиришка не кинется в борьбу с ним на явную для себя гибель.

Не будь на «Одессе» Корнилова, «Таиф» ушел бы, не обменявшись ни одним выстрелом со слабым и тихоходным русским пароходом, бывшим пакетботом. Но Корнилов очень ярко помнил свой совсем недавний успех в бою с «Перваз-Бахры», который к тому же не бежал, а напротив, держался весьма уверенно. Этот же пароход бежал, и ведь неизвестно было, в исправном ли состоянии… Может быть, он уже довольно тяжко подбит, почему и не развивает хода.

Новый приз — так смотрел на большой черный турецкий пароход Корнилов.

«Перваз-Бахры» решено уже было Меншиковым переименовать в «Корнилов», и вот перед глазами еще добыча, новая и сильная единица Черноморского парового флота, для которой тоже найдется подходящее имя.

— Открыть огонь! — скомандовал Корнилов, и первые ядра полетели в «Таиф» в то время, когда и «Крым» и «Херсонес» были еще далеко, хотя и спешили на помощь «Одессе».

Перед «Таифом» был пока всего один небольшой русский пароход, привлекший внимание Следа своим вице-адмиральским флагом. Противник был достоин ответных выстрелов, и перестрелка завязалась.

Дождь, прекратившийся было в полдень, незадолго перед встречей с «Таифом», начался снова. На палубе «Одессы» все было мокрое, скользкое. «Таиф», бежавший вдоль берега, представлял собой плохую цель: его силуэт сливался с такими же туманными силуэтами береговых скал; русский же пароход довольно отчетливо выделялся на фоне моря, и желание нанести ему большой вред, если даже не потопить совсем, заставило Следа уменьшить ход «Таифа».

Залпы по «Одессе» следовали быстро один за другим, однако снаряды давали перелеты. На «Одессе» же единственное бомбическое орудие не могло отвечать противнику, так как платформа его соскочила со штыря, и в самое горячее время команда возилась с этой платформой, утверждая ее на прежнем месте, что было не так легко.

Корнилов стоял на площадке, поминутно то вглядываясь сквозь трубу в своего противника, нет ли попаданий в него, то озираясь назад — близко ли «Крым» и «Херсонес». От нетерпения команда казалась ему совершенно не обученной стрельбе из орудий на ходу судна. Он нервничал. Над головой его свистели большие снаряды турок, но он не о них думал, а о том, что, как только подойдет поближе «Крым», он прикажет выкинуть сигнал: «Свалиться на абордаж».

Он, прибывший сюда с планом Меншикова непременно той или иной хитростью выманить турецкие фрегаты из их убежища в открытое море, совсем не предполагал подобной же хитрости у врага.

Он видел, что враг этот бежит, — значит, разбит. Ход его тихий, — значит, развить полного хода он не может. Он тем не менее не спускает флага, как не хотел спустить его и «Перваз-Бахры»; значит, надо принудить его к этому, подойдя, так же как и в тот раз, на картечный выстрел.

«Крым» приближался, однако и стрелки карманных часов Корнилова приближались уже к трем часам: не менее как полтора часа длилась погоня за турецким пароходом.

Между тем дождь усилился; за его плотной кисеей с трудом уже можно было различить черный «Таиф», как бы прилипший к темно-сизым скалам.