Маг с изъяном, стр. 17
Илар закончил пение, и тут же за полотняную стенку фургона заглянул Биргаз:
– Что это было?! – выдохнул охранник, ошеломленно раскрыв глаза. – Ты что пел?! О боги! Это же рассказ про меня! Ты где услышал эту песню?! Или… ты ее сочинил сам?! Парень, ты великий музыкант! Клянусь богиней луны, богом моря и Громовержцем, когда-нибудь я буду гордиться, что путешествовал рядом с тобой! Тебя ждет великое будущее, говорю еще раз – попробуй пробиться на самый верх! Не растрачивай талант в трактирах!
– Да ладно… ну что ты… песня как песня, – пролепетал ошеломленный произведенным эффектом Илар и вдруг почувствовал стыд: как, оказывается, легко потрафить людям, играя на их чувствах! И не является ли это подлостью по отношению к ним?
Биргаз взахлеб доказывал, что новая баллада гениальна, что у него выступили слезы, когда он слушал это замечательное произведение, что Иссар гений, раз умеет так тронуть душу, и вдруг Илар подумал: может, он не такой уж и негодяй, выжимающий из людей деньги за свое негениальное исполнение? Может, он и такие, как он, нужны людям. Может, без них жизнь этих самых людей станет гораздо более тусклой, неживой, холодной? И в нем, в Иларе, что-то есть, раз он умеет ТАК, пусть не гениально, но хорошо делать свое дело?
А еще – да пошли к демону все те злые люди, все завистники, все подлые и жадные твари, которые не умеют сделать ТАК, но хотят, чтобы и он этого не делал!
А он, Илар, будет петь, будет играть на далире, а люди будут плакать и смеяться, радоваться и грустить, и пусть это продлится подольше, на долгие, долгие годы. Его нынешняя профессия ему теперь очень нравится.
Даже больше, чем та, о которой он мечтал и мечта о которой исполнилась таким странным, причудливым и опасным образом.
Придя к этому выводу, Илар воспрянул духом и снова начал наигрывать новоиспеченную балладу, чтобы затвердить ее в памяти.
Сегодня вечером он ее исполнит, и, если в кучке денег, оставшейся после сегодняшнего исполнения, будет меньше тридцати серебреников, Илар сильно удивится.
Глава 4
Новая баллада вызвала такой шум, такие крики, что Илар с минуту ошеломленно сидел на своем стуле посреди зала и хлопал глазами, не в силах что-либо сказать. Деньги сыпались рекой, трактирный мальчишка едва успевал собирать в шапку катящиеся кругляшки, чтобы передать их музыканту. Когда собрал, шапка потяжелела в несколько раз.
Илар заглянул в «кассу», достал пару медяков и подал их мальчишке – за труд. Тот взял их с довольной улыбкой и пообещал, если понадобится, снова помочь. Народ все неистовствовал, требовал продолжения, и музыкант снова начал играть уже известную мелодию, песню моряков. Потом еще песню – о караванщиках, потом пресловутую «Желтоклювую птичку» – ее пришлось исполнить три раза подряд, а затем – снова свою балладу.
В этот раз Илар внимательно следил за тем, как реагируют люди. Как они плачут, вздыхают, а когда дошел до того места, где отец и сын бились на поединке, взял да и… изменил окончание – с ходу, без подготовки, без каких-либо трудностей!
В этой версии отец и сын узнали друг друга, настал мир, они поехали на могилу любимой и матери, и там оплакали ее, заливаясь слезами. Оплакав, уехали в новые земли, где жили долго и счастливо – сын женился на хорошей девушке, а отец нянчил внука, которого назвали его именем, и внучку, названную именем бабушки.
Зал вначале замер, затих, никто не ожидал подобного исхода, окончание песни прошло в мертвой тишине – не стучали ложки, не скрипели стулья. У Илара было такое ощущение, что он находится среди мертвых, люди, похоже, не дышали, вслушиваясь в слова песни. А когда она закончилась, некоторое время сидели мертво, будто пришибленные пыльным мешком с мукой.
А потом началось такое, чего Илар не ожидал, – рев, крики, топот! Его подхватили на руки, стали подбрасывать, а когда все-таки поставили на место, музыканта снова осыпал дождь монет.
Сказать, что Илар был счастлив, – ничего не сказать. Он был потрясен. И даже не реакцией людей – люди, особенно нетрезвые, склонны к бурному выражению чувств, здесь ничего особенного не было. Илар был потрясен тем, как легко у него получилось изменить слова и мелодию, как выскочили откуда-то из души нужные слова и как они сумели зацепить некие струны в душах зрителей. Магия? Или он до сих пор не попадал в такие условия, когда его талант мог раскрыться в полной мере? Кто теперь скажет… только не он, мальчик из провинциального городка.
В этот день он напился. Так, как не напивался никогда в жизни. Его угощали, наливали, хлопали по плечам, и скоро Илар уже ничего не соображал, кроме одного – сберечь далир! Сберечь во что бы то ни стало! Даже когда его тащили наверх, чтобы уложить в постель, Илар никому не отдал свой драгоценный инструмент, прижимая его к груди и глупо улыбаясь. Так и заснул в кровати – потный, облитый вином и соусами, с прилипшей к щеке веточкой гинзы, которую тут очень любили добавлять в салаты. Дверь за ним захлопнули, и музыкант остался лежать в ночной тишине, сраженный наповал силенским вином.
«О-ох… о-ох… зачем я так напился?! Как лесоруб после получки… Получки? Похоже, не будет получки… растащили все. Разве я мог уследить за деньгами? Да демон с ними, все равно сейчас подохну… Тошнит как…»
Илар мучительно медленно и трудно пошевелился на кровати, спустил ноги, уцепился за спинку лежбища и, перебирая непослушными руками, принял вертикальное положение. Тут же комната пошла кругом, завертелась, закружилась, и… музыканта стошнило. А затем он потерял равновесие и со всего размаху врезался в пол, вставший горбом.
«Оживший» пол врезал в лоб так, что из глаз посыпались искры. Илар выругался и, отплевываясь, пополз к ванне, стоявшей посреди комнаты. Он всегда заранее просил поставить в комнате ванну, чтобы помыться после концерта, – «дурные привычки» домашнего мальчика. И сейчас она была тут, поблескивала в темноте начищенными медными боками.
Илар, шатаясь, подошел, уцепился за край обеими руками, постоял, держа равновесие, потом осторожно освободил одну руку и сунул ее в ванну, щупая воду. Вода уже остыла и была чуть теплее человеческого тела. Илар подумал и начал сбрасывать одежду прямо на пол, потом перегнулся через край ванны и плюхнулся, подняв фонтан брызг. Сразу захлебнулся, глотнув воды, вынырнул и лег, опершись затылком о край ванны и высунув из воды лицо. Около минуты лежал, моргая, глядя в темный потолок. Фонарь не горел, и комнату освещала только луна, выглядывавшая из-за неплотно прикрытой занавеси. Вернее, не освещала, а выхватывала бледными лучами кусок стены, оклеенной выцветшими обоями, сохранившими следы какого-то рисунка, теперь больше похожего на вязь букв неведомой письменности.
Илар лежал в ванне минут десять, но комната все кружилась, кружилась, кружилась… Наконец, в его голову пришла замечательная мысль: он колдун или не колдун? В конце-то концов! А что, если покататься по комнате, сидя в ванне? А что такого? Одушевить ее, а потом подчинить, и… вот и развлечение! А что, не имеет права? Он колдун! А еще – музыкант, бродячий музыкант, и желает развлекаться! Великий музыкант, желающий разнообразить свою личную жизнь! Мысль показалась такой яркой, такой замечательной и великолепной, что Илар рассмеялся от полноты чувств и хлопнул по остывшей воде рукой – эх и здорово он придумал!
Туман в голове не помешал выпустить два заклинания так быстро, что ванна не успела взбрыкнуть и выкинуть наездника из своих недр. Она запрыгала на месте, расплескивая воду, Илар же вцепился в борта живого сосуда и, радостно смеясь, приказал:
– Ну-ка, кастрюля ты медная, побегай по кругу! Давай, давай! Ийо-хо-хо-о-о! Поехали, поехали!
Ванна носилась по комнате, пьяный Илар находил, что это невероятно весело, и радостно смеялся, время от времени ныряя под воду и снова выныривая на поверхность, отплевываясь, кашляя и снова веселясь.
Наконец развлечение надоело, и он приказал ванне встать в угол. Выбрался из нее уже посвежевшим, слегка протрезвевшим и сильно озадаченным: что это было-то? С какого хрена он вдруг занялся колдовством, да еще в пьяном виде?