Уезжающие и остающиеся (сборник), стр. 14
– Это же наши, липовские. Я понял – командировочные они, те самые. Их с мамкой в Собакине и на квартиру никто не пустил.
И тот, что сзади напасть хотел, подтвердил:
– Ну да, тёть-Марина моей мамке рассказывала. Их одна баб-Аня пустила.
Костя, сидя на корточках, зачерпывал воду из пруда – умывался. Чернявый держал его очки. Лёнчик, бывший Макар, спрашивал у меня:
– Что ж вы не сказали, что вы не собакинские?
18. Недоразумение
До Лёнчика не сразу дошло, что Костя и есть тот парень, с которым он в тазоголовых играл и кому хвастался, что космонавт помахал ему. Тот Костя был в виртуальном пространстве, а этот – здесь.
– Я же писал тебе, что приезжаю! – втолковывал ему Костя.
– Когда писал? – не понимал Лёнчик.
Костя начинал припоминать.
– Да утром, перед автобусом. Позавчера, в понедельник…
И было странно: всего-то позавчера мы были в городе! Мне вдруг показалось, что мы живём в деревне давным-давно.
– Позавчера! – отозвался Лёнчик. – Да я уже три недели компьютера не вижу. С тех пор, как Андрей Олегович уехал в отпуск. Он мне хотел ключи оставить, да я говорю: куда мне летом? Не до компьютера же, работать надо.
Он поглядел на свои руки.
– Пальцы, – говорит, – стали такие, что осенью по кнопочкам не буду попадать.
Руки у него и впрямь были тёмные, загрубевшие. Под ногтями грязь. Он поднял обе руки, чтобы мы лучше видели. И Пальма, лежавшая спокойно, тихо зарычала на него. Мало ли, с чего это он руки протягивает…
Видать, Анна Ивановна так чётко объяснила ей, что мы свои, что Пальма и усвоила сразу назубок: нас надо защищать.
– У, псина, – сказал один из Лёнчиковых товарищей.
Я тут же съязвила:
– Да уж, не повезло вам, что мы с собакой!
Костя погладил её между ушей.
– Пальма спасла нас.
Лёнчик кивнул:
– Она всех спасла. Ты бы нам головы пальцем раскроил. А потом самому пришлось бы отвечать…
Я, кажется, одна заметила, как он сострил. Совсем не смешно. Как будто Костя такой герой, что одним пальцем их бы победил. Все видели – у него железка…
Костя сказал:
– Это – оборона.
Лёнчик подумал и стал оправдываться:
– А что обороняться? Не собирались мы вас бить.
Чернявый ему поддакивает:
– Так само вышло. Мы ведь только пугнуть хотели, как всегда.
Лёнчик объясняет:
– Собакинских пугнёшь, когда их мало, – они и улепётывают…
– Собакинские – слабаки, – поддерживает его чернявый. – Вот у них пляж, а ты скажи, кто у них плавать-то умеет?
Как будто Костя знает хоть кого-то из собакинских.
– Они и на турнике не могут, – злобствует чернявый. – Хотя у них площадка… В школе Максимов повиснет на турнике и ногой делает вот так…
– Да ладно тебе, Игорь же всё может, – перебил его Лёнчик. – И Андрей Еловых…
Чернявый нехотя согласился:
– Ну, только они двое.
И снова к нам повернулся:
– А тут гляжу – странные собакинские что-то. Дерзят нам…
– Ага, – подтвердил и третий их товарищ. – Мы думали, они забыли, с кем говорят. Пора напомнить… Это вышло…
Он задумался, припоминая слово.
– Это. Вот. Недоразумение.
Я уже поняла, что Лёнчик в их троице главный. Того чернявого, что лаял по-собачьи, а после удирал, Шуриком звали. Это оказался Катин брат. А того, что сзади напасть хотел, звали Серёгой Ужовым. У него было тонкое, красивое лицо. Длинные пушистые ресницы – хлопьями вокруг глаз. Такие ресницы – мечта любой девчонки.
С его лицом только в кино сниматься. Конечно, если бы оно было не такое глупое.
Серёга поймал мой взгляд, смутился. Буркнул:
– Сами виноваты. Надо было не молчать, что вы никакие не собакинские…
Нога у меня болела всё сильнее. Только что я могла на ней стоять и даже прыгать. Прыгнула же на этого… Серёгу… Но теперь до неё стало больно даже дотронуться. У щиколотки она опухла. Я села в траву и не представляла, как стану подниматься от пруда на холм.
Лёнчик предложил Косте как-то сцепить руки и сделать что-то вроде кресла для меня. Мне велел сесть к ним на руки и обхватить их за шеи. И так они двое, шатаясь, стали подниматься.
Пальма теперь шла рядом с нами, поглядывала на меня. Её не тянуло больше носиться…
Лёнчик был выше Кости, и кресло получилось неровное. И поднимался он быстрее. Они никак не могли подладиться в ногу. Лёнчиковы товарищи убежали в хозяйство, где они все работают. Они же только искупаться приходили.
Шли мы так – вверх и вниз, кто шёл, а кто ехал. Мне всё время казалось, что я сейчас свалюсь.
Я уже совсем было рот открыла, чтобы сказать:
– Пустите, сама пойду…
А после передумала. Если меня не надо будет нести, то Лёнчик, пожалуй, тоже побежит на свою работу. И они с Костей так и не помирятся. И не поговорят толком.
Хотя им и теперь было не поговорить, они только дышали громко, да Лёнчик иногда бросал Косте:
– Ты эту руку – ниже… Ты вот так держи…
И я думала: ещё немного он с нами побудет. Костя ведь так ждал, когда они встретятся.
На вершине холма остановились передохнуть. Лёнчик мотнул головой.
– Там – поле у Михал Григорича. Видите, где трактор ездит?
Костя спрашивает:
– Там – твоя работа?
Лёнчик кивает.
– Ну да, Михал Григорич каждое лето мальчишек нанимает. Дел-то в хозяйстве много, он сам себе целый колхоз…
– Кто сам себе? – спрашиваю.
Лёнчик смущается.
– Ну, это наши говорят, в деревне. У него и лошади есть…
Костя говорит:
– Так ты и на лошади можешь ездить?
А Лёнчик:
– Не знаю, я только на Рыжем ездил. Рыжий смирный, старик уже. Так мне всегда его и дают, а на других я не пробовал… Михал Григорич, он говорит, хочет спокойным быть за ребят, поэтому только Рыжего можно брать, а Стрелу нельзя. И я не знаю, умею я на коне верхом или на одном только Рыжем…
Костик только ещё что-то спросить, а Лёнчик сам спрашивает:
– А вы на сколько приехали?
Костя говорит:
– В пятницу – назад.
И вздыхает тяжко.
Как будто, если бы мы подольше оставались, он тоже бы с мальчишками стал в поле работать – за компанию.
Может, его и принял бы тот неизвестный нам Михаил Григорьевич. Костю бы научили грядки полоть и траву косить. А может, и на Рыжем бы дали прокатиться, Рыжий смирный. И Костя бы ездил на нём – только зачем, куда? Я толком не представляю. Люди здесь живут какой-то непонятной нам жизнью.
А Лёнчик что-то про нас не может понять.
– Подумать только, – говорит мне, – вы взяли и приехали в Липовку. Просто так – взяли и приехали.
Понятно же – мы не просто так. Мы с мамой. У мамы командировка. Но Лёне кажется, что мы какие-то особенные люди… Свободные как ветер.
19. Всё видно-слышно
Анна Ивановна во дворе была. Увидела нас – руками замахала:
– Ходите, где не нужно! Вот вас собакинские-то и отделали…
И смотрит на Лёнчика, чтоб он подтвердил: нечего далеко от дома уходить!
Лёнчик смешался:
– Это не собакинские, баб Ань… Мы не же знали…
Хозяйка поглядела озадаченно. Спрашивает Костю:
– Так что ж вы не сказали, что вы не собакинские?
И велела нам с ним в доме сидеть.
Лёнчик на свою работу пошёл.
Хозяйка тоже выскочила за калитку. И сразу вернулась с какой-то женщиной. Та прежде всего велела нам звать её «тёть-Светой», а после принялась ногу мою ощупывать.
Я сморщилась – думала, она сейчас её мять начнёт. Но тетя Света пробежалась по моей ступне и по лодыжке лёгкими пальчиками и сказала:
– Через день-два снова будешь прыгать.
И попросила у хозяйки лоскут, чтобы потуже перебинтовать.
Пока она бинтовала мою ногу, мама вернулась из Собакина. Сразу заахала, стала теребить меня и Костю. Спрашивает у хозяйки:
– Как думаете, есть смысл сходить к родителям этих хулиганов? Или там родители такие же, как дети?