Балтийская легенда, стр. 6

— Возможно, это и так, — обдумывая слова матросов, медленно сказал Оскар. — Но и нам такое поведение офицеров необходимо учесть. Матросам продолжайте разъяснять: стихийное выступление одного корабля — только бунт, а нам нужно накапливать силы для революции… Меня известили, что восстание поднимет Свеаборг.

— Значит, скоро?! — не удержался Гаврилов.

— Не совсем, — ответил Оскар. — Как крестьяне уберут урожай, тут и следует ждать больших событий. Раньше никак нельзя. По сигналу свеаборжцев вы должны поддержать восстание и увлечь за собой остальные корабли отряда.

— Как мы узнаем о сигнале? — спросил Лобадин.

— О том я и хочу посоветоваться. Это будет условная телеграмма из Свеаборга. На кого, по-вашему, ее следует послать? — И, не дожидаясь ответа, вдруг спросил: — Что, если на товарища Гаврилова?

— Выбор правильный, — заметил Лобадин. — На корабле он вне подозрений, увольнительные получает безотказно.

— А вы сами-то как думаете? — обратился к Гаврилову Оскар.

— Пусть отобьют на меня, — согласился тот. — Нефеду и так дел по горло. К тому же на него начальство коситься стало.

— Вот и порешили, — сказал Оскар. — Телеграмма должна гласить: «Отец здоров». Это читай: «Восстание началось». Не забыли, что в воскресенье будет митинг?

— Как можно, товарищ Оскар, такое забыть! — воскликнул Лобадин.

— На митинге надо рассказать о вчерашнем случае, разъяснить товарищам, как сейчас держаться.

Выйдя из дома на Малой Юрьевской, Лобадин и Гаврилов заспешили к Ратушной площади. Там, в знакомом кабачке, была назначена встреча с Дмитрием Григорьевым, который отпросился на берег, чтобы купить часы.

Григорьев уже сидел за столиком в дальнем углу. Когда к нему подошли товарищи, он с нарочитой важностью вынул из брючного кармана часы и проговорил:

— Господа матросы, вы изволили опоздать… по моим серебряным на тридцать семь минут.

— Просим господина хозяина трюмных отсеков извинить нас за опоздание, — ответил Гаврилов, именуя новоявленного обладателя часов его полной флотской должностью. — Кажется, ваше превосходительство, довольны приобретением?

— Очень. Мне повезло с покупкой.

— Не думаете ли вы, — продолжал Гаврилов, усаживаясь за стол, — что от морского воздуха механизм часов может заржаветь?

— А для чего папаша Томас? — поняв намек товарищей, подмигнул Григорьев спешившему с подносом в руках хозяину кабачка.

На столе появился графинчик водки, три рюмки и тарелки с горкой жареной мелкой рыбы.

— Спасибо, папаша! — ответил Лобадин. — Пригубь и ты с нами.

— С хорошими людьми почему не выпить. — И эстонец принес четвертую рюмку.

— За покупку и здоровье ее хозяина! — провозгласил Гаврилов.

Все выпили, закусив килькой, зажаренной на собственном жире.

— Они не только серебряные, но еще и ходят! — улыбнулся Гаврилов, прикладывая к уху часы.

Рассматривая их, он открыл верхнюю крышку футляра.

— А это что еще за штуковина?

Друзья склонились над часами. На внутренней стороне откинутой крышки они увидели искусно выгравированную фигурку странно одетого человечка, держащего в отставленной в сторону руке копье с флажком. Тут же короткая надпись на непонятном языке.

— Я и не заметил!.. — растерянно проговорил Григорьев.

— Чего ты забеспокоился, часы ходят хорошо и не старые, — стал подбадривать товарища Лобадин. — А что рисунок, так это даже интересней.

— Правильно, — поддержал Гаврилов. — Вот только бы узнать, что здесь написано.

— Папаша Томас, — обратился к кабатчику Лобадин. — Не сможете ли прочесть нам, что тут за надпись?

Тот взял часы и посмотрел на гравировку. Глаза его посветлели.

— Надпись сделана по-эстонски. Она означает: «Помни Таллин».

— А кто этот человечек? — спросил Лобадин.

— О, это же Вана Томас!

— Кто? — переспросил Лобадин.

— По-русски — Старый Томас, разъяснил эстонец. — Это страж нашего города.

— Значит, твой тезка! — удивленно воскликнул Гаврилов.

Хозяин кабачка заулыбался, явно польщенный таким замечанием.

— Да, я ему тезка, — проговорил он. — В старой Эстонии это было самое распространенное имя, как у вас, скажем, Иван.

— А чем же Старый Томас так знаменит, что его даже на часах вырезают? — допытывался Гаврилов.

— У нашего народа про Старого Томаса сложена легенда. Давно это было, очень давно. Однажды на Таллин напали враги. Городские ворота не успели закрыть, но стоявший возле них часовой не растерялся. Он смело вступил в бой и дрался до тех пор, пока подоспевшие на подмогу воины не отогнали врагов. Будете проходить мимо ратуши, посмотрите на ее шпиль: там увидите Вана Томаса.

Ну, давайте расплачиваться. Пора и на корабль, — заметил Лобадин.

Когда азовцы пересекали площадь, они задержались против средневековой ратуши. Над ее высокой двускатной крышей вонзалась в небо увенчанная шпилем башня. На шпиле, словно живой, чуть-чуть покачиваясь на свежем ветру, стоял знакомый морякам металлический воин в средневековых доспехах.

— «1530», — прочитал вслух Григорьев вырезанную на флаге дату. — Без малого четыре века стоит на посту!

Оружие будет!

Вопрос об оружии все чаще и чаще вставал перед Оскаром. Наконец он решил послать в Петербург надежного человека. Перебирая в уме своих помощников, Оскар остановил выбор на Эдуарде Отто, в преданности и осмотрительности которого успел убедиться.

Вскоре после ночного разговора на даче в Нымме он дал Отто явку в штаб дружины. Эдуард отправился туда в сопровождении двух латышей-боевиков, которые, скрываясь от полиции, недавно перебрались в Эстонию из Риги. В Таллине их никто не знал.

Когда Отто и его товарищи пришли на конспиративную квартиру дружины, там уже находился начальник штаба жестянщик Петер Ярви. Разговорились.

— Организовалась дружина прошлой осенью, — сообщил Ярви. — Она поддерживала порядок в городе, охраняла митинги, собрания. Напуганные революцией, власти терпимо относились к нам. Но после московских событий реакция подняла голову. Начались аресты, и дружине пришлось уйти в подполье.

— Чем вы теперь занимаетесь? — спросил Отто.

— По правде говоря, одними разговорами, — признался Ярви.

— В чем же дело? Может, люди стали отходить от революции?

— Ну что вы! — воскликнул Ярви. — Правда, состав дружины у нас пестрый, но ребята что надо! А как вспомню, что на всех полтора десятка револьверов, да и те в городском комитете приказали в тайник спрятать, так руки опускаются.

— А вы не прячьте…

— И не думаем. Револьверы у дружинников. Но этого мало!

— Ярви правильно говорит, — вмешался в разговор один из членов штаба. — Нам нужно оружие.

— И дело, — добавил другой. — Цель мы потеряли. Это уже страшно!

Завязался откровенный разговор. Беседуя с членами штаба, Отто обратил внимание на молодого парня. Запомнились его большие уши. Тот отвел в сторонку латышей-боевиков, которые пришли с Отто, и, судя по всему, о чем-то их настойчиво расспрашивал. Такое поведение настораживало. «Что нужно этому лопоухому?» — подумал Отто с досадой.

— С оружием туго, но постараемся вам помочь, — сказал прежде чем попрощаться Отто. — А пока давайте хорошенько подумаем, кому его можно доверить. Все ли надежны? Все ли готовы к боям?

…Снабженный явкой и шифрованным письмом, адресованным в военную организацию петербургских большевиков, Эдуард Отто выехал в столицу. Примерно через неделю Оскар получил известие: его связной благополучно прибыл в Петербург и направлен в Гельсингфорс. Там он получит оружие, динамит и через Финский залив переправится в Таллин.

Когда по всем расчетам ему пора было вернуться, до Оскара дошли сведения, которые крайне его встревожили.

Недалеко от устья реки Пирита, впадающей в Таллинскую бухту, после шторма нашли лодку, изрядно побитую о прибрежные камни. На другой день в том же районе был обнаружен труп. Полиция не допускала к нему зевак. На место происшествия дважды приезжали жандармские чины, хотя, казалось бы, какое им дело до простого утопленника, тут и околоточному делать нечего. Странно было и то, что в падких до сенсаций газетах не появилось ни строчки о происшествии у Пириты. Все это навело Оскара на подозрение: не была ли разбитая лодка той, на которой переправлялся из Финляндии Отто? Во всяком случае, это было не рядовое происшествие, раз им занялись жандармы.