Балтийская легенда, стр. 15
Около пяти часов утра горнист сыграл «большой сбор». До побудки оставалось больше часа, но никто не удивился неурочному сигналу. Корабль не спал. Да и кто мог заснуть, если всего два часа назад на корабле сбросили ненавистную офицерскую власть! Не остывшие от возбуждения матросы собирались кучками на палубах, в жилых помещениях и с озаренными радостью лицами говорили о победе, обсуждали, кто как вел себя во время восстания.
Не успел еще умолкнуть горн, как команда высыпала на верхнюю палубу.
— Проходи, ребята, на бак. Митинг будет, — оповещали всех члены партийного комитета.
Около полубака, который, словно огромная трибуна, громоздился над палубой, в группе комитетчиков стоял Лобадин.
— Смотри, братва, — проговорил подошедший матрос, — наш Лукьяныч-то припарадился: на ремне наган в офицерской кобуре. Чем не командир?
— Кому же теперь командовать крейсером, как не ему, — поддержал товарищ. — Лобадин всем головам голова!
— А рядом с ним кто? Не наш вроде…
— Товарищ Оскар, от ревельских рабочих…
— Большевик. На «Потемкине» был…
— Да ну!
Лобадин поднялся на несколько ступенек левого трапа, ведущего на полубак. Матросская масса уже запрудила носовую часть верхней палубы.
Впереди собрался почти весь основной экипаж крейсера. Революционные моряки сжимали в руках винтовки, иные заткнули за пояс револьверы. В первых рядах царило оживление. Поодаль сгрудились главным образом ученики. Нефед перевел взгляд дальше. Молча, сторонясь всех, по двое, по трое стояли кондуктора. На лицах полная безучастность, словно на корабле ничего не произошло. «О чем они думают?..» Размышления Лобадина прервал двойной удар корабельного колокола.
— Пора! — взглянул Нефед на Оскара.
Тот кивнул головой.
Лобадин поднял руку — и наступила тишина. Неожиданно для себя он заговорил приподнятым, торжественным тоном:
— Товарищи! По поручению корабельной большевистской организации митинг матросов революционного крейсера «Память Азова» объявляю открытым.
Запретные слова «товарищи», «большевистская организация», «революционный крейсер» — слова, которые до сих пор произносились тайком, шепотом, впервые были сказаны во всеуслышание. Это сообщило оратору в глазах массы необыкновенную силу. Матросы вдруг увидели перед собою не просто артиллерийского квартирмейстера первой статьи Лобадина, а своего вожака, большевистского организатора.
После небольшой паузы Лобадин объявил:
— Слово имеет представитель Ревельского комитета Российской социал-демократической рабочей партии Оскар Минес.
Оскар легко взбежал на полубак. Сняв бескозырку и широко расставив ноги, он начал речь, несколько наклонившись над поручнями:
— Матросы славного крейсера «Память Азова»! Ревельские рабочие просили передать вам свой горячий пролетарский привет. От их имени поздравляю вас с первой победой над силами реакции! Будем до конца верными делу революции! Поднимем на борьбу против ненавистного царизма другие корабли отряда!..
— Эстонским пролетариям — ура!
— Даешь Ревель!
Оскар жестом призвал к вниманию. Когда внизу стихло, он сказал:
— Мы не одиноки. В Свеаборге восстали наши братья — матросы и солдаты. Не нынче-завтра поднимется Кронштадт, вся Балтика. Час освобождения трудового народа от гнета капиталистов и помещиков приближается…
И снова возгласы одобрения, крики «ура».
— Теперь хозяева на корабле — революционные моряки, — продолжал Оскар. — Для управления крейсером нужно выбрать командира и комитет, решения которых для всей команды будут обязательны. Нет возражений?
— Нет… Нет… Согласны!
— Предлагаю командиром корабля выбрать руководителя большевистской организации Нефеда Лукьяновича Лобадина. Кто за?
Лес поднятых рук был ему ответом.
В комитет избрали Оскара Минеса.
— Выбранным подняться на полубак! — скомандовал Лобадин.
Горнист заиграл сигнал. Ему вторила барабанная дробь. Из-за ходового мостика показался и медленно стал подниматься по грот-мачте флаг. Алое полотнище трепетало на ветру; и казалось, что это бьется само живое сердце революции.
Члены комитета обнажили головы. Стоявшие внизу последовали их примеру. И только командир приложил руку к матросской бескозырке.
Оскар и Лобадин запели «Интернационал». Припев подхватили многие голоса.
В шесть часов командовавший «Воеводой» лейтенант Гильдебрант заметил, что флагманский корабль снялся с якоря и поднял сигнал.
«Воеводе» следовать за мной», — прочитал лейтенант. Тут он увидел на грот-мачте флагмана красный флаг.
«Нужно прорваться в Ревель, сообщить о беде», — решил Гильдебрант и приказал выбирать якорь, приготовить торпедные аппараты к атаке. Но едва «Воевода» двинулся с места, как с флагмана последовал сигнал: «Встать на якорь».
Перепуганный Гильдебрант отдал приказ повернуть назад. Когда «Воевода» проходил под кормой «Абрека», лейтенант крикнул в рупор стоявшему на мостике капитану 2-го ранга Кумани:
— На «Азове» команда взбунтовалась… Офицеров не видно.
Прибавив ходу, «Воевода» выбросился на берег.
Кумани тотчас же вызвал экипаж наверх и поставил его во фронт. На палубе уже находились караул и офицеры.
— На крейсере «Память Азова» бунт, — сообщил командир «Абрека». — Останетесь ли вы верны своему долгу и будете ли исполнять мои приказания?
Команда молчала.
— Разойдись!
Матросы стали медленно расходиться.
— «Азов» занял позицию у выхода из бухты, — доложил вахтенный начальник.
На флагмане набрали сигнал: «Абреку» и «Ретивому» присоединиться ко мне».
Кумани побледнел.
— Поднять: «Ясно вижу», — приказал он и посмотрел на миноносец «Ретивый». Там сигнал повторили. — Выбрать якорь!
— С «Воеводы» люди бегут в лес, — сообщил вахтенный.
— Вижу, — ответил Кумани.
На правом борту «Памяти Азова» амбразуру шестидюймового орудия окутало облачко дыма. Донесся выстрел. Между «Абреком» и «Ретивым» взметнулся сноп брызг.
— Полный вперед!
Заработал винт. По борту разорвался второй снаряд. Стоявшие на боевом мостике еще не успели понять замысла командира, как корабль носом врезался в песчаный берег.
— Караул, к трапу! Ружья заряжай! — скомандовал Кумани. — Людей на берег. Живо!
Неподалеку выбросился «Ретивый», с которого тоже сводили команду.
Днем 20 июля в морское министерство доставили депешу, отправленную из эстонской деревни Колка. Открытым текстом в ней говорилось:
«Морскому министру. Команда «Память Азова» взбунтовалась. Убиты командир и пять офицеров». Под телеграммой стояли подписи офицеров, бежавших с крейсера на катере. Вскоре из той же Колки одна за другой пришли телеграммы от командиров «Абрека» и «Воеводы».
Временно исполнявший должность морского министра контр-адмирал Вирениус немедленно направил царю доклад о случившемся, в котором писал:
«…Мною послано приказание командующему отрядом судов с корабельными гардемаринами капитану 1-го ранга Бострему по соглашению с командующим войсками генералом бароном Зальцем, оставив в Гельсингфорсе одно из судов отряда, с остальными немедленно идти привести в повиновение команду крейсера «Память Азова» и в случае необходимости потопить его».
На докладе Николай II размашисто начертал: «Одобряю данное вами приказание капитану 1-го ранга Бострему».
Третьего пути нет
Крейсер «Память Азова» взял курс на Ревель.
Жизнь на корабле шла своим чередом, по обычному флотскому распорядку. Каждые полчаса отбивали склянки. Сразу после подъема якоря был убран гюйс. Караульный начальник поставил шестую и восьмую смены в караул. Рулевые заняли свои посты. Первая смена машинной и кочегарной команд заступила на вахту, вовремя прогрела машину. В положенное время команда села завтракать. После завтрака началась общая приборка.