Когда стреляет мишень, стр. 50

Фокин широко улыбнулся.

– Это не я шмякнулся о перила... это Платонов. Понятно, что после этого у него если и остались шансы выплыть, то только дня через три где-нибудь уже в Оке. А я выплыл. Хотя нельзя сказать, что это было очень уж просто. Особенно если учесть, что я впечатался в донный ил.

Глава 7

Школа террора

Кирилл Геннадьевич все-таки поднялся с земли. Свиридов поднял на него глаза и спросил:

– Ты куда это собрался?

– Ты же обещал, что... отпустишь меня, – дрожащим голосом ответил тот.

– Я обещал, что отпущу твою руку, чтобы тебе не было больно, – проговорил Свиридов. – Я это сделал. А теперь... теперь ты слишком много слышал, чтобы я оставил тебя в живых. Тем более что я и не собирался этого делать.

Тот вздрогнул и на подломившихся ногах упал обратно на снег. Закрыл голову руками, словно защищаясь от удара, и так – скорчившись, жалко съежившись, втянув голову в плечи – застыл.

– Не знаю, что и делать с этой падалью, – проговорил Влад. – Замочить?

Фокин пожал плечами.

– Противно, – ответил он. – Да еще безоружного... нет, Влад, я не буду этого делать. Если бы он хотя бы сопротивлялся, я бы свернул ему шею, и дело с концом... а так – как кисель резать.

Свиридов подошел к Казакову и резко спросил:

– Ты знаешь, кто мы такие? Только говори честно, если хочешь сохранить хоть какие-то шансы выжить.

– Ты... н-не знаю. Второй раз вижу. Ну... вчера ты был в «Центурионе».

– Надо же, запомнил, – задумчиво проговорил Влад. – А я думал, что я тебе память отшиб.

– А меня? – спросил Фокин.

– Тебя... знаю, – выдохнул гоблин, – ты – Тихомиров. Инструктор... тренер «центурионовских».

– Что это там такое? – вдруг тревожно произнес Афанасий и обернулся.

В воздухе просвистел нож, Свиридов уклонился с быстротой и грацией пантеры, и острое лезвие вошло в горло сидящего на земле Кирилла Геннадьевича как сквозь масло и, разбив шейные позвонки позвоночного столба – так мощно был брошен этот клинок, – вышел из шеи возле основания черепа.

Тот, вероятно, просто не смог понять, что он, в сущности, уже мертв. Короткий клокочущий хрип, словно не было выхода распирающему легкие воздуху, мгновенные конвульсии – и бандит рухнул на спину, захлебнувшись потоками собственной крови из разорванной шеи.

С ним все было кончено.

– Ага, Анвер, – проговорил Свиридов, спокойно окинув взглядом измочаленную фигуру кавказца, выросшую в пяти метрах за спиной Фокина, – кажется, ты метил в меня?

– В тэбя, сука!

– А ты редкий наглец. Думаешь, твоя холуйская преданность Адриану тебя спасет?

– Адриан вас парвет, даже еслы вы мэня порэшите, – произнес тот с такой ненавистью в голосе, что Влад невольно содрогнулся.

– Именно так я и намерен поступить, – после короткой паузы ответил он и, вскинув пистолет, несколько раз выстрелил в Анвера. – Благодарю за откровенность.

– Зачем? Ты же хотел что-то от него узнать! – вскинулся Фокин.

– Он все равно ничего бы нам не сказал, – покачал головой Свиридов. – У него болевой шок. А я не гестапо. Кроме того... кроме того, он ничего не знает. У этой троицы примерно одинаковый уровень осведомленности, и рисковать сохранностью ушей и волос, допрашивая этого зверя, я не хочу. Вопросы надо задавать другим людям.

– Кому?

– Николаю Алимовичу Якубову и... Кате.

– Но кто такой Адриан? – недоуменно спросил Фокин. – Владелец «Центуриона»... я работаю при «Центурионе» уже полтора месяца и не знаю никакого Адриана.

– Еще бы, – отозвался Влад. – Еще бы ты знал. Человек оплел своими сетями пол-Москвы, а о нем не имеют представления даже его подручные. Но ты все-таки знаешь его. Под другими именами.

– Это еще какими?

– Например, под именем Кардинала.

«Нива» Фокина, за рулем которой по-прежнему сидел Свиридов, подъехала к серой типовой девятиэтажке в одном из спальных районов Москвы.

Здесь вот уже два месяца снимал двухкомнатную квартиру Афанасий Фокин. И он настоял, чтобы Свиридов привез Катю именно к нему. И сам остался ночевать.

Свиридов пытался протестовать, говорил, что Афанасий не знает, какие обстоятельства привели его в столицу, что это может быть опасно для самого Фокина, но тот не стал и слушать.

– После того как вы с Аней угнали самолет, вас объявили мертвыми. Меня – официально – тоже, но я получил неопровержимые доказательства того, что меня все-таки ищут, – рассказывал Афанасий по пути домой. – Поэтому я поменял ФИО и влегкую подмалевал у пластических хирургов физиономию. Деньги, кстати, дал Илья.

– Мой брат? – вздрогнув, переспросил Свиридов. – Вот ему, я тебя прошу, ничего не говори. Не стоит впутывать его во всю эту темную историю. Когда я сочту возможным, я сам позвоню ему.

– Потом я устроился на работу в «Центурион», и теперь, после того, что сообщил нам этот Казаков, думаю, это произошло не случайно. Меня выбрали, выхватили из толпы по чьей-то наводке.

– А при каких обстоятельствах это произошло? – спросил Влад, вспоминая, что Иван Севастьянович Бах тоже знал, кем является инструктор службы безопасности ночного клуба «Центурион» на самом деле.

– Да можно сказать, что ни при каких. Я занимался в тренажерном зале... ко мне подошел мужик и предложил работу. Сказал, что присматривался ко мне, пока я занимался, и весьма удивлен моими статями и физическими кондициями. Это не я придумал, он так и сказал: статями и физическими кондициями. И ты этого мужика знаешь.

– Николай Алимыч?

– Николай Алимыч. Налим собственной персоной. Теперь я думаю, что меня вели.

– Ты думаешь, Налимыч работает на Кардинала?

– Тут все не так просто. Кардинал – такое имя вообще тут никому не известно. Наш хамелеон в очередной раз поменял цвет. Возможно, что при этом не меняя обличья. Ему и так было достаточно – от множества пластических операций рожа мигом сковырнется. М-да... – Фокин помолчал, а потом многозначительно добавил: – А Якубов – человек не простой. Это только с виду он такой простачок.

– Я уж понял, – задумчиво протянул Влад.

...В квартире было тепло и уютно. Несмотря на свою безалаберность и склонность к разгульной жизни, Фокин имел какое-то удивительное свойство делать комфортным любое свое обиталище. Можно сказать, что его жилье приобретало какую-то особую ауру... словно в доселе холодную атмосферу впускали теплый дремотный воздух, пахнущий уютом и обжитостью.

В квартире Катя пришла в себя. По всей видимости, она толком и не помнила, что с ней произошло. Обрывочные воспоминания не давали ей возможности восстановить картину недавних событий хотя бы в общих чертах.

С первого взгляда Свиридов понял, что никаких мало-мальски внятных сведений от нее ждать не приходится.

– Есть хочешь?

– Зы-вы... заф-ф-фтра, – выдавила она и снова впала в «прожиточный минумум». Так Свиридов называл состояние, при котором воспринималось наименьшее число сигналов из окружающей среды.

Девушку уложили спать. После этого Влад и Афанасий по настоятельному требованию Свиридова отправились обратно в клуб.

– Что ты скажешь Налимычу?

– Если что заподозрит, скажу, что какие-то ослы угнали твою машину, а мы их преследовали. Не удалось.

– Но для этого же нужно ехать не на этой машине!

– Ну разумеется, – проговорил Влад, – сейчас мы ее грохнем.

– Что-о-о?

– Съедем на обочину, красочно впечатаемся в столб, и дело с концом. Ничего с нами не случится... вспомни, как в «Капелле» нас учили бить машины при скорости сто километров. А потом поймаем тачку до клуба. Не исключено, что там я стану играть в открытую. Хотя нет... это зависит от того, что скажет нам Катя.

– Она проснется не раньше завтрашнего утра.

– Это радует, – отозвался Влад. – Налимыч, вероятно, валяется в коматозе со своими заезжими бизнесменами на втором этаже «Центуриона». Так что шансы на то, что нас с тобой заметут, не столь велики. Тем более что на заднем дворе нас никто не видел. Ну что, Афоня, разыграем красочную автокатастрофу, а?