Стихотворения, стр. 62

Когда касаются холодных рук моих

С небрежной смелостью красавиц городских

Давно бестрепетные руки, —

Наружно погружась в их блеск и суету,

Ласкаю я в душе старинную мечту,

Погибших лет святые звуки.

И если как-нибудь на миг удастся мне

Забыться, – памятью к недавней старине

Лечу я вольной, вольной птицей;

И вижу я себя ребенком, и кругом

Родные все места: высокий барский дом

И сад с разрушенной теплицей;

Зеленой сетью трав подернут спящий пруд,

А за прудом село дымится – и встают

Вдали туманы над полями.

В аллею темную вхожу я; сквозь кусты

Глядит вечерний луч, и желтые листы

Шумят под робкими шагами.

И странная тоска теснит уж грудь мою:

Я думаю об ней, я плачу и люблю,

Люблю мечты моей созданье

С глазами полными лазурного огня,

С улыбкой розовой, как молодого дня

За рощей первое сиянье.

Так царства дивного всесильный господин —

Я долгие часы просиживал один,

И память их жива поныне

Под бурей тягостных сомнений и страстей,

Как свежий островок безвредно средь морей

Цветет на влажной их пустыне.

Когда ж, опомнившись, обман я узнаю

И шум толпы людской спугнет мечту мою,

На праздник незванную гостью,

О, как мне хочется смутить веселость их

И дерзко бросить им в глаза железный стих,

Облитый горечью и злостью!..

И скучно и грустно

И скучно и грустно, и некому руку подать [180]

В минуту душевной невзгоды…

Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..

А годы проходят – все лучшие годы!

Любить… но кого же?.. на время – не стоит труда,

А вечно любить невозможно.

В себя ли заглянешь? – там прошлого нет и следа:

И радость, и муки, и все там ничтожно…

Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг

Исчезнет при слове рассудка;

И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, —

Такая пустая и глупая шутка…

Казачья колыбельная песня

Спи, младенец мой прекрасный, [181]

Баюшки-баю.

Тихо смотрит месяц ясный

В колыбель твою.

Стану сказывать я сказки,

Песенку спою;

Ты ж дремли, закрывши глазки,

Баюшки-баю.

По камням струится Терек,

Плещет мутный вал;

Злой чечен ползет на берег,

Точит свой кинжал;

Но отец твой старый воин,

Закален в бою:

Спи, малютка, будь спокоен,

Баюшки-баю.

Сам узнаешь, будет время,

Бранное житье;

Смело вденешь ногу в стремя

И возьмешь ружье.

Я седельце боевое

Шелком разошью…

Спи, дитя мое родное,

Баюшки-баю.

Богатырь ты будешь с виду

И казак душой.

Провожать тебя я выйду —

Ты махнешь рукой…

Сколько горьких слез украдкой

Я в ту ночь пролью!..

Спи, мой ангел, тихо, сладко,

Баюшки-баю.

Стану я тоской томиться,

Безутешно ждать;

Стану целый день молиться,

По ночам гадать;

Стану думать, что скучаешь

Ты в чужом краю…

Спи ж, пока забот не знаешь,

Баюшки-баю.

Дам тебе я на дорогу

Образок святой:

Ты его, моляся богу,

Ставь перед собой;

Да готовясь в бой опасный,

Помни мать свою…

Спи, младенец мой прекрасный,

Баюшки-баю.

<М. А. Щербатовой>

На светские цепи, [182]

На блеск утомительный бала

Цветущие степи

Украины она променяла,

Но юга родного

На ней сохранилась примета

Среди ледяного,

Среди беспощадного света.

Как ночи Украины,

В мерцании звезд незакатных,

Исполнены тайны

Слова ее уст ароматных,

Прозрачны и сини,

Как небо тех стран, ее глазки;

Как ветер пустыни,

И нежат и жгут ее ласки.

вернуться

180

И скучно и грустно

Печатается по сборнику 1840 г., где датировано 1840 г. Впервые – в «Литературной газете» (1840, №6).

Стихотворение выражало настроение передовых людей 30-х годов прошлого века – периода политической реакции. Белинский об этом стихотворении писал, что это «потрясающий душу реквием всех надежд, всех чувств человеческих, всех обаяний жизни!.. Тот, кто не раз слышал внутри себя ее могильный напев, а в ней увидел только художественное выражение давно знакомого ему ужасного чувства, тот припишет ей слишком глубокое значение, слишком высокую цену, даст ей почетное место между величайшими созданиями поэзии…» (Белинский, т. IV, стр. 525-526).

вернуться

181

Казачья колыбельная песня

Печатается по сборнику 1840 г., где датирована 1840 г. Впервые – в ОЗ (1840, №2).

Стихотворение близко по содержанию и стилю к песням гребенских казаков. Сохранилось предание, что Лермонтов написал это стихотворение в станице Червленной, на Тереке, услышав, как молодая казачка напевала песню над колыбелью ребенка (см. Л. П. Семенов, Лермонтов на Кавказе, Пятигорск, 1939, стр. 132-133).

вернуться

182

<М. А. Щербатовой> («На светские цепи …»)

Печатается по автографу ЦГАЛИ. Впервые – в ОЗ (1842, №1), где датировано 1840 г.

Обращено к княгине Марии Алексеевне Щербатовой (урожденной Штерич). М. И. Глинка вспоминал, что М. А. Щербатова, «молодая вдова, была прелестна: хотя не красавица, была видная, статная и чрезвычайно увлекательная женщина» (М. И. Глинка, Литературное наследие, М. – Л. 1952, т. I, стр. 192).

А. И. Тургенев, знакомый Лермонтова, встретив Щербатову в Москве 10 мая 1840 г., записал в дневнике: «Был у кн. Щер<батовой>. Сквозь слезы смеется. Любит Лермонт<ова>» («Литературное наследство», тт. 45-46, стр. 420).

Родственник поэта М. Н. Лонгинов назвал это стихотворение Лермонтова «вдохновенным портретом нежно любимой им женщины».

Но юга родного На ней сохранилась примета… – М. А. Щербатова была украинкой по происхождению. Импульсом к созданию стихотворения, возможно, послужило напечатанное в 1839 г. в «Отечественных записках» стихотворение Е. П. Гребенки «Признание»: Малороссия изображается в аллегорическом образе женщины.