Гаргантюа и Пантагрюэль (др. изд.), стр. 179

Занятые поисками пищи, мы вдруг услыхали сильный и нестройный шум, как будто бы женщины колотили белье или же стучала базакльская мельница в Тулузе [951]. Не долго думая, мы пошли на этот шум и увидели горбатого старикашку, уродливого и безобразного. Звали его Наслышка; рот у него был до ушей, во рту болталось семь языков, и каждый язык был рассечен на семь частей; неизвестно, как он ухитрялся, но только говорил он всеми семью языками одновременно о разных вещах и на разных наречиях; на голове и на всем теле у него было столько же ушей, сколько у Аргуса глаз; вдобавок он был слеп, а ноги у него были парализованы.

Вокруг него я увидел великое множество мужчин и женщин, слушавших его со вниманием, и у некоторых из них наружность была явно располагающая, в частности у того, который, держа в руках карту мира, с помощью сжатых афоризмов вкратце растолковывал слушателям, что на ней обозначено, слушатели же в течение нескольких часов становились просвещенными и учеными и пространно, в изысканных выражениях рассуждали о таких необыкновенных вещах, для ознакомления с сотой долей которых не хватило бы человеческой жизни, – и все по памяти; а рассуждали они о египетских пирамидах, о Вавилоне, о троглодитах, о гимантоподах, о блеммиях [952], о пигмеях, о каннибалах, о Гиперборейских горах, об эгипанах [953], обо всех чертях – и все по наслышке.

Я увидел там, если не ошибаюсь, Геродота, Плиния, Солина, Бероза, Филострата, Мелу, Страбона и еще кое-кого из древних, затем великого иаковита Альберта, Петра Исповедника, папу Пия II, Вольтерру, благороднейшего Паоло Джовио, Жака Картье, Хайтона Армянского, венецианца Марко Поло, Лодовико Романо, Педро Альвареса [954] и еще невесть сколько новейших историков, – прячась за ковром, они втихомолку писали прекрасные книги – и все по наслышке.

За бархатным ковром, на котором были вышиты листья мяты, рядом с Наслышкой я увидел множество уроженцев Перша и Манса, примерных и еще довольно молодых студентов; когда же мы у них спросили, на каком они факультете, студенты сообщили, что с юных лет они учатся быть свидетелями, что искусство это они постигли в совершенстве и что, возвратившись на родину, они будут жить честным свидетельским трудом, свидетельствуя обо всем на свете в пользу тех, кто им больше даст, – и все по наслышке. Думайте о них что хотите, однако ж справедливость требует заметить, что они отломили нам хлеба от своих краюх и мы изрядно хлебнули из их бочонков. Засим они нас дружески предупредили, что если мы хотим продвинуться по службе у знатного вельможи, то для этого необходимо всеми способами утаивать истину.

Глава XXXII

О том, как нашему взору открылась Фонарная страна

После того как нас плохо встретили и плохо угостили в Атласной стране, мы плыли целых три дня, а на четвертый раным-рано приблизились к Фонарии. Приближаясь же к ней, мы увидели на море какие-то летучие огоньки. Сперва я было подумал, что это светятся не Фонари, но огнеязыкие рыбы, или же лампириды, иначе называемые цицинделами: у меня на родине они светятся по вечерам, когда ячмень наливает колос. Лоцман, однако же, объяснил нам, что это сторожевые огни, освещающие вход в гавань и сопровождающие некоторые чужеземные корабли, как, например, корабли добрых кордельеров и иаковитов, ехавших сюда на поместный собор. Мы было высказали опасение, не предвещает ли это бурю, однако ж лоцман нас разуверил.

Глава XXXIII

О том, как мы высадились в гавани лихнобийцев и вошли в Фонарию

Тем временем мы вошли в гавань Фонарии. Там, на высокой башне, Пантагрюэль узнал Фонарь Ла-Рошели, и Фонарь этот отлично нам посветил. Еще мы увидели Фонарь Фароса, Фонарь Навплия [955] и Фонарь афинского акрополя, посвященный Палладе. Близ гавани здесь расположено небольшое селение лихнобийцев, которые живут на счет Фонарей (как у нас братья-сластены живут на счет монашек), – всё люди добропорядочные и любознательные. Здесь некогда фонаривал сам Демосфен. От гавани и до самого дворца нас провожали три маячных огня, несших в гавани караульную службу, – все трое в высоких албанских шапках, – и мы им поведали конечную цель нашего путешествия и наше намерение выпросить у фонарной королевы Фонарь, дабы он сопровождал нас и освещал нам путь к оракулу Бутылки, маячные же огни на это сказали, что просьба наша легко исполнима, и еще прибавили, что мы пожаловали как раз вовремя и весьма кстати, ибо здесь сейчас происходит поместный собор и нам будет-де из кого выбрать.

Как скоро прибыли мы во дворец, два почетных Фонаря, а именно Фонарь Аристофана и Фонарь Клеанфа [956], представили нас королеве, и Панург на фонарном языке вкратце изъяснил ей цель нашего путешествия. Королева оказала нам радушный прием и пригласила нас отужинать с нею, – за ужином-де нам легче будет выбрать себе вожатого. Ее приглашение нас чрезвычайно обрадовало, и мы старались за всем наблюдать и все примечать: телодвижения Фонарей, их одеяние, манеру держать себя, а равно и самый чин трапезы.

На королеве было платье из горного хрусталя, демаскированного и усыпанного крупными алмазами. Фонари родовитые были облачены кто в одежду из стразов, кто в одежду из фенгитов, прочие же в одежду роговую, бумажную, клеенчатую. Фонари уличные также были одеты прилично своему званию и древности рода. Среди наиболее сановитых я, к удивлению своему, заметил один Фонарь из простой глины, похожий на печной горшок, – мне сказали, что это тот самый Фонарь Эпиктета, за который в давнопрошедшие времена давали три тысячи драхм.

С великим вниманием рассматривал я одеяние Марциолова Фонаря Полимикса и с еще большим – Фонаря Икосимикса [957], который дочь Тисия Канопа некогда посвятила богам. Я хорошо рассмотрел Фонарь Пенсил, некогда взятый из Фив в храм Аполлона Палатинского и впоследствии перенесенный Александром Великим в Киму Эолийскую. Я обратил внимание еще на один Фонарь, примечательный тем, что на голове у него красовался прелестный, алого шелка, хохолок, – мне сказали, что это Бартол, Фонарь права [958]. Еще мне бросились в глаза два Фонаря, примечательные тем, что к поясам у них были прикреплены клистиры, – мне объяснили, что один из них – большой люминарий, а другой – люминарий малый, аптекарский. [959]

Когда пришло время ужинать, королева заняла председательское место, а все прочие – соответственно чину своему и званию. В начале ужина всем роздали большие сальные свечи, за исключением королевы, которой вручили толстый и прямой, белого воска, факел с розоватым кончиком; исключение составляли также Фонари родовитые, а равно и Фонарь мирбалейский, коему была вручена свеча ореховая, и нижнепуатевинский, коему на моих глазах вручили свечу разрисованную, – одному Богу известно, какой они там вкупе с длиннющими своими фитилями производили свет. Исключение составляло также множество молодых Фонарей, находившихся под началом Фонаря взрослого. В отличие от других Фонарей они не светили, но, как мне показалось, одеяние их было цветов довольно нескромных.

После ужина мы удалились на покой. Наутро мы с соизволения королевы выбрали себе в вожатые один из наиболее достойных Фонарей, а затем отбыли.

Глава XXXIV

О том, как мы приблизились к оракулу Бутылки

Доблестный наш Фонарь освещал нам путь и превесело вел нас, и вот наконец мы прибыли на вожделенный остров, где находился оракул Бутылки. Ступив на сушу, Панург лихо скакнул на одной ноге и сказал Пантагрюэлю: