Солнечная буря, стр. 48

Бисеза подошла к Шиобэн, держа в руке стакан с фруктовым соком, и улыбнулась.

— Впечатляющее зрелище, правда?

— Восхитительное, — искренне проговорила Шиобэн.

Идея Бисезы осуществлялась на удивление успешно. Для того чтобы вырастить кусок щита, которому предстояло спасти мир, нужно было только терпение, солнечный свет, оборудование не сложнее, чем для домашней фотолаборатории, и еще — основные питательные компоненты (соответствующим образом измельченные бытовые отходы). Какое-то время не хватало сырья для производства смарт-компонентов, но вскоре началась разработка залежей на свалках начала века, где скопились груды устаревших моделей мобильных телефонов, компьютеров, электронных игровых приставок и прочих ненужных игрушек. В общем, вся эта рухлядь превратилась в месторождения кремния, германия, серебра, меди и даже золота. В Лондоне для выполнения этой программы родился лозунг, пусть с точки зрения терминологии и не совсем верный: «Копайте ради победы».

Шиобэн сказала:

— Как же это, черт побери, вдохновляет: люди во всем мире трудятся для того, чтобы спасти самих себя и других.

— Угу. Но вы попробуйте втолковать это Майре.

— Как она?

— Напугана, — ответила Бисеза. — Нет, все еще серьезнее. Пожалуй, травмирована.

Она явно старалась владеть собой, но Шиобэн снова увидела в ее взгляде усталость и чувство вины.

— Я пытаюсь на все смотреть с ее точки зрения. Ей только двенадцать. Когда она была маленькая, ее мама исчезала из дома на несколько месяцев, а потом появлялась из ниоткуда, с глазами как у бешеной селедки. А теперь нам грозит солнечная буря. Она — умная девочка, Шиобэн. Она слушает новости и все понимает. Она понимает, что двадцатого апреля все-все: ее жизнь, все ее вещи, софт-уолл, синти-звезды, ее софт-скрины, книжки и игрушки — исчезнет без следа. Плохо, что я надолго покидала ее. Я не думаю, что она когда-нибудь простит меня за то, что я позволила миру погибнуть.

Шиобэн подумала о Пердите, которая, похоже, вообще не осознавала, что должно произойти, — либо предпочитала об этом не задумываться.

— Так, наверное, все же лучше, чем отворачиваться от реальности. Но утешиться нечем.

— Нечем. Что до меня, то я не найду утешения в религии. Я никогда не была охотницей досаждать Богу. А вот Майру я как-то застала за тем, что она смотрела передачу, посвященную выборам нового Папы.

После разрушения Рима последний понтифик поселился в Бостоне. Обширная американская епархия уже давно стала богаче Ватикана.

— Повальная религиозность меня пугает, а вас? Будто из кладовок повылезали все эти солнцепоклонники.

Шиобэн пожала плечами.

— Я это принимаю. Знаете, даже на щите очень многие молятся. Религии могут служить социальным целям, могут сплотить нас вокруг общего дела. Возможно, именно поэтому они изначально и зародились. Не вижу ничего особо дурного в том, что некоторые люди смотрят на щит как на строительство… гм-м… собора в небесах. Лишь бы это помогало людям жить день за днем. — Она улыбнулась. — Независимо от того, наблюдает за нами Бог или нет.

Но взгляд Бисезы оставался мрачным.

— Насчет Бога не знаю. Но кое-кто другой за нами точно наблюдает, в этом я не сомневаюсь.

Шиобэн осторожно проговорила:

— Вы все еще думаете о Первенцах.

— А как я могу о них забыть? — с тоской в голосе отозвалась Бисеза.

Они уселись на мягкий диван с чашками свежесваренного кофе.

«Как странно, — думала Шиобэн, — в такой уютной обстановке обсуждать одно из самых грандиозных с философской точки зрения открытий».

— Наверное, это вековая мечта человечества, — сказала Шиобэн. — Ведь о наличии разумной жизни за пределами Земли размышляли еще древние греки.

Бисеза устремила за окно рассеянный взгляд.

— Я до сих пор не могу свыкнуться с этой мыслью.

— Это для любого ученого непросто, — кивнула Шиобэн. — «Доказательства на основании устройства»… то есть гипотезы о Вселенной, построенные на предположении о том, что она была устроена с некоей сознательной целью, вышли из моды триста лет назад. В крышку этого гроба последний гвоздь вбил Дарвин. Конечно, тогда самым модным дизайнером был Бог, а не инопланетяне. Ученый такими категориями мыслить не способен. Вот почему я сразу интуитивно почувствовала, что вас надо познакомить с Юджином, Бисеза. Я гадала, что будет, если вы подтолкнете его к иному образу мысли. Думаю, интуиция меня не обманула. Но я до сих пор испытываю какое-то чувство нереальности. — Она вздохнула. — И чувство виноватой радости.

Бисеза спросила:

— Как вы думаете, как это воспримут люди, когда им наконец все расскажут?

Шиобэн покопалась в своих ощущениях.

— Реакция будет очень сильной — политическая, общественная, философская. Все меняется. Даже если мы больше ничего не узнаем о существах, которых вы называете Первенцами, Бисеза, независимо от того, каков будет исход солнечной бури, сам факт того, что мы знаем об их существовании, доказывает, что мы не одиноки во Вселенной. Как бы мы ни рисовали свое будущее, теперь надо задумываться о том, что оно может быть каким угодно.

— Думаю, люди имеют право знать правду, — сказала Бисеза.

Шиобэн кивнула. Они уже давно спорили по этому поводу.

— Мы добрались до Луны и до Марса, — продолжала Бисеза. — Строим конструкцию размером с планету. И все-таки все наши достижения ровным счетом ничего не стоят в сравнении с силой, способной на такое. Но я не думаю, что люди впадут в униженное подобострастие. Я думаю, что люди разозлятся.

— Все равно не понимаю, — призналась Шиобэн. — Почему этим вашим Первенцам так не терпится поставить нас на грань уничтожения?

Бисеза покачала головой.

— Наверное, я знаю Первенцев лучше, чем кто-то еще. Но у меня нет ответа на этот вопрос. В одном я, правда, уверена. Они наблюдают за нами.

— Наблюдают?

— Думаю, именно ради этого был затеян эксперимент с Миром. Мир представлял собой монтаж всей нашей истории вплоть до момента… нашего возможного уничтожения. Мир говорил не о нас, а о Первенцах.

Они заставляли себя смотреть на то, что они разрушали, заставляли себя видеть, что они натворили.

Она говорила растерянно — видимо, была не очень уверена в собственных мыслях. Шиобэн представляла себе, как Бисеза подолгу сидит одна и без конца копается в собственных воспоминаниях и неясных чувствах.

А Бисеза продолжала:

— Им не нужно ничего из того, что знаем мы, что мы умеем делать. Их не интересует ни наше искусство, ни наша наука — иначе они бы сохранили наши книги, наши картины и даже некоторых из нас. Нет, они намного выше всей этой земной чепухи. А нужно им (я так думаю) узнать, каково это — быть нами, людьми. Даже каково это, когда тебя жгут на костре.

— Значит, они высоко ценят разум, — задумчиво произнесла Шиобэн. — Я могу понять, почему высокоразвитая цивилизация выше всего прочего ставит разум. Видимо, в нашей Вселенной разумная жизнь — большая редкость. Они ценят разум, хотя уничтожают его. Значит, у них имеется этика. Может быть, они испытывают чувство вины за то, что творят.

Бисеза горько рассмеялась.

— Но все равно они это творят. А ведь это бессмысленно, правда? Разве боги могут быть безумны?

Шиобэн посмотрела в окно. От подпорок купола на город ложились длинные тени.

— Вероятно, есть какая-то логика и в разрушении.

— Вы в это верите? Шиобэн усмехнулась.

— Даже если бы я верила, я бы гнала от себя эту мысль. Ну их к черту.

Бисеза злорадно усмехнулась.

— Вот-вот, — кивнула она. — Ну их к черту.

29

Столкновение

Бродячая планета пересекла небесный экватор.

Свет добирался от Альтаира до Солнца за шестнадцать лет, а планета-гигант совершила свое межзвездное странствие за тысячелетие. Однако она подлетела к Солнцу со скоростью около пяти тысяч километров в секунду, что во много раз превышало собственную скорость убегания Солнца. Так быстро летящее крупное космическое тело еще никогда не пересекало Солнечную систему. Когда гигант мчался навстречу солнечному жару, его атмосферу сдуло мощными бурями, и триллионы тонн воздуха потянулись за падающей планетой, словно хвост за громадной кометой.