Солнечная буря, стр. 39
Инструктаж не добавил спокойствия. Одна из процедур, осуществлявшаяся в случае декомпрессии, заключалась в том, что пассажира помещали в герметичный мешок и он становился беспомощным, как хомячок в пластиковом пакете. Смысл состоял в том, что астронавты, облаченные в скафандры, переправят человека, засунутого в надутый воздухом мешок, на борт спасательного корабля.
Капитан Перселл улыбнулся. Это была улыбка опытного пилота, желающего приободрить своих пассажиров.
— Госпожа премьер-министр, мы больше не относимся к нашим пассажирам как к детям. Безусловно, сделано все возможное для вашей безопасности. Я бы мог ознакомить вас с графиком полета, рассказать, как славно потрудились наши инженеры над тем, чтобы закрыть то, что они так неромантично именуют «окнами невыживаемости». Но этот космоплан — детище относительно молодой отрасли техники. Нужно просто немножечко рискнуть, как мы говаривали в наше время, — а потом устроиться поудобнее и наслаждаться полетом.
За это время закончились все наземные приготовления. На стенах и потолке развернулись большие софт-скрины и озарились светом дня. Неожиданно у Мириам создалось такое впечатление, будто она сидит в корабле, с которого сорвали обшивку, и видит перед собой длинную взлетную полосу.
Перселл начал пристегиваться к креслу пилота.
— Пожалуйста, любуйтесь видами — или, если вы пожелаете, мы можем выключить экраны.
Мириам осведомилась:
— А вы разве не должны находиться в кокпите?
Перселл окончательно опечалился.
— В каком кокпите? Боюсь, мэм, времена переменились. В этом рейсе я — капитан. Но «Боудикка» летает сама.
Все дело было в экономичности и надежности: автоматизированные системы управления обходились дешевле, их было проще поддерживать в рабочем состоянии, чем человека-пилота.
«Просто люди инстинктивно боятся доверять машинам на все сто процентов», — подумала Мириам.
А потом вдруг настало время старта. Большущие моторы, установленные на крыльях, заработали, и космоплан затрясся. Невидимая рука прижала Мириам к спинке кресла — и «Боудикка», словно кем-то брошенное копье, помчалась по взлетной полосе.
— Не бойтесь, — послышался голос Перселла, пытавшегося перекричать рев двигателей. — Ускорение будет не страшнее, чем на «американских горках». Наверное, поэтому мне еще позволяют летать. А уж если это способен выдержать такой дряхлый старикашка, то вы уж точно переживете!
Без дальнейших церемоний «Боудикка» оторвалась от полосы, задрала нос и взмыла в небо.
Внизу раскинулся Лондон.
Ориентируясь по сверкающей, словно бы хромированной ленте реки, Мириам отыскала взглядом Вестминстер, стоящий на берегу Темзы в том месте, где река делала резкий изгиб. Говорили, будто бы именно в этом месте Темзу впервые пересек Юлий Цезарь. Корабль поднимался все выше, и стала видна панорама Большого Лондона — километры и километры домов и заводов, колоссальная территория, застроенная бетоном и кирпичом, залитая асфальтом. Весенним утром аллеи в пригородах выглядели, будто цветочные клумбы, усыпанные кирпично-красными цветами, сияющими на солнце. Было видно, как улицы собираются в маленькие узелки. Это остатки древних деревень и ферм, стоящих на этих местах еще со времен саксов, вплелись в урбанистический ковер. Мириам выросла во Франции, в сельской местности, и, несмотря на свою карьеру, городскую жизнь недолюбливала. Но Лондон с высоты, на взгляд Мириам, был необыкновенно красив, хотя никто никогда и не занимался его планировкой с этой точки зрения.
Космоплан набирал высоту, и стал виден купол, периметр которого постепенно окружал сердце мегаполиса. Грандиозные кружевные конструкции были призваны защитить все эти исторические слои. Мириам радовалась тому, что купол строится. Она проникалась все большей любовью к огромному беспомощному городу, распростершемуся внизу, и чувствовала, что обязана спасти его от грядущей катастрофы.
Вскоре Лондон исчез за облаками и дымкой. Мириам устремила взгляд вперед. Цвет неба вместо темно-синего стал лиловым и наконец — черным.
24
ЗТХ
Озаренная светом, заливавшим космическую черноту, «Аврора-2», несомненно, представляла собой великолепное зрелище.
«Правда, великолепие уж очень сложное, несуразное», — подумала Мириам.
В отличие от «Боудикки» этот корабль не предназначался для полетов в атмосфере какой бы то ни было планеты — даже Марса и поэтому был напрочь лишен аэродинамического изящества и стройности, присущих космоплану.
«Аврора» чем-то напоминала жезл тамбурмажора. Корпус корабля представлял собой тонкую трехгранную спицу около двухсот метров длиной. При полете с ускорением самая большая нагрузка ложилась на эту часть корабля — его, можно сказать, «позвоночник». Но именно в этом направлении корабль отличался наибольшей прочностью, здесь его корпус был снабжен деталями из наноинженерного искусственного алмаза. К одному концу «позвоночника» крепились генераторы энергии, а среди них — небольшой термоядерный реактор и ионный ракетный двигатель, обеспечивавший небольшое, но постоянное ускорение на всем пути «Авроры» до Марса и обратно. Вдоль «позвоночника» располагались шарообразные топливные баки, антенны, плоскости солнечных батарей. Противоположный конец «позвоночника» венчал раздутый купол, внутри которого находились помещения для экипажа — жилые каюты, отсек управления, системы жизнеобеспечения. Где-то там, в окружении цистерн с водой, создававших дополнительную защиту, ютилось маленькое, тесное, толстостенное убежище, спасавшее от солнечных бурь. Именно там члены экипажа «Авроры» пережили худшие часы девятого июня две тысячи тридцать седьмого года.
А щит, предназначенный для спасения планеты, уже вырастал вокруг «Авроры». Его блестящая поверхность увеличивалась по спирали, как росла бы паучья сеть.
«Аврора» служила «строительным вагончиком» для бригад, прилетавших сюда с Земли и с Луны и трудившихся над завершением грандиозного проекта.
«Благородная должность для любого корабля», — подумала Мириам.
Но изначально «Авроре» была уготована иная судьба: предполагалось, что этот корабль будет кружить по орбите другой планеты. Поэтому немного жаль было видеть «Аврору» в окружении «строительных лесов».
«Интересно, — размышляла Мириам, — уж не завелся ли внутри бортового искусственного интеллекта какой-нибудь тоскующий призрак?»
«Боудикка» причалила к обитаемому куполу «Авроры» и прилепилась днищем к обтекаемому корпусу корабля — словно мушка села на апельсин.
Мириам и Николауса встретил астронавт — полковник Бартон Тук. Бад был одет в комбинезон, одежду исключительно практичную, однако следовало отметить, что комбинезон был свежевыстиранный, отглаженный и украшенный «крылышками» — эмблемой астронавтов, а также различными логотипами и военными нашивками. Бад протянул руку и помог Мириам пробраться по туннелю переходного шлюза.
— Похоже, вы неплохо освоились с невесомостью, — отметил он.
— О, в салоне «Боудикки» я немного повертелась. После двенадцати часов полета наконец хоть что-то развеяло скуку.
— Представляю себе. Космическая болезнь почти никого не щадит. И большинство справляются.
А вот Николаус не справился — и это вызвало у Мириам удовольствие с легкой примесью злорадства. Хоть раз в жизни, внутри этого металлического пузыря, летевшего в межпланетном пространстве, вышло так, что ей пришлось позаботиться о нем, а не наоборот.
Почти все время, пока длился полет, Мириам работала. В результате почти не выбилась из графика и даже сносно отдохнула. Поручив капитану Перселлу перенести на борт «Авроры» свой небольшой багаж, Мириам отправилась с Бадом на небольшую экскурсию. Николаус, твердо решивший не упускать ни единой возможности поснимать, пошел с ними. Видеокамеры, закрепленные у него на макушке и на плече, походили на блестящих птичек.
Они поплыли по узким коридорам «Авроры». Этот корабль предназначался для космоса: тонкие и толстые трубы, съемные панели на стенках, потолке и полу, поручни и скобы, помогавшие передвигаться в невесомости, цветовые коды пастельных тонов, напоминавшие, где верх, где низ. Нелегко было поверить, что это невзрачное рабочее пространство преодолело путь по Солнечной системе — до Марса и обратно.