Потоп. Том 1, стр. 99
— Ну хорошо же, пан кавалер! — проговорил он. — Враги мы не на жизнь, а на смерть! Мы еще встретимся! Ты можешь задать нам много хлопот и причинить большое зло, но одно только скажу тебе: никто не смел еще совершить в этой стране то, что совершил ты, и горе тебе и твоим близким!
— Сабля есть у меня для защиты, а близких есть на что выкупить! — ответил Кмициц.
— Ах, так ты взял меня как заложника! — сказал князь.
Невзирая на весь свой гнев, он вздохнул с облегчением: в эту минуту он понял, что жизни его не грозит никакая опасность, ибо он очень нужен Кмицицу. Решил воспользоваться этим.
Тем временем они снова перешли на рысь, и спустя час отряд увидел двух всадников, которые вели по паре вьючных лошадей. Это были люди Кмицица, высланные им вперед из Пильвишек.
— Ну как там? — спросил у них Кмициц.
— Кони совсем вымотались, пан полковник, мы вовсе не отдыхали.
— Сейчас отдохнем!
— Тут на повороте хата видна, может, это корчма.
— Вахмистр, поезжай вперед и приготовь поесть. Корчма не корчма, а отдохнуть надо!
— Слушаюсь, пан полковник!
Сорока погнал вперед коня, а остальные медленно последовали за ним; Кмициц ехал по одну сторону князя, Любенец по другую. Князь совсем притих и даже не вызывал Кмицица на разговор. Казалось, он был утомлен то ли дорогой, то ли своим положением, и голову склонил на грудь, и глаза закрыл. Однако время от времени он искоса поглядывал то на Кмицица, то на Любенца, державших поводья его аргамака, как бы примерялся, которого из них легче свалить, чтобы вырваться на свободу.
Тем временем они приблизились к строению, стоявшему у большой дороги, на опушке леса, узкой полосой вдавшегося в поля. Это была не корчма, а кузница и тележная мастерская, где проезжие люди останавливались перековать лошадей и починить телегу. Между кузницей и дорогой простирался небольшой пустырь, не огражденный забором, поросший редкой, вытоптанной травой; поломанные тележные станки и колеса валялись на этом пустыре, но из проезжающих не было никого; только конь Сороки стоял, привязанный к коновязи. Сам Сорока у входа в кузницу разговаривал с кузнецом-татарином и двумя его помощниками.
— Не очень-то мы поживимся, — улыбнулся князь, — ничего он тут не достанет.
— У нас с собой припасы и горелка, — сказал Кмициц.
— Это хорошо! Нам надо будет подкрепиться.
Они остановились. Кмициц заткнул за пояс пистолет, соскочил с коня и, отдав его Сороке, снова схватил за повод аргамака, которого Любенец не отпускал с другой стороны.
— Можешь спешиться, вельможный князь! — сказал пан Анджей.
— А это зачем? Я буду есть и пить в седле! — сказал князь, наклоняясь к нему.
— Изволь сойти на землю! — грозно крикнул Кмициц.
— А ты — в землю! — страшным голосом крикнул князь, с молниеносной быстротой вырвал у него из-за пояса пистолет и выстрелил ему прямо в лицо.
— Господи Иисусе! — крикнул Кмициц.
В эту минуту аргамак под князем от удара шпорами взвился на дыбы так, что встал чуть не прямо, а князь змеей извившись в седле, повернулся к Любенцу и, размахнувшись своей могучей рукой, изо всей силы ударил его дулом между глаз.
Любенец пронзительно крикнул и свалился с коня.
Прежде, чем остальные смогли понять, что случилось, прежде, чем они перевели дух, прежде, чем крик ужаса замер у них на губах, Богуслав разметал их как буря, вынесся с пустыря на дорогу и вихрем помчался к Пильвишкам.
— Лови его! Держи! Бей!.. — раздались дикие голоса.
Трое солдат, которые не успели спешиться, пустились за князем вдогонку, а Сорока, схватив мушкет, стоявший у стены, стал целиться в беглеца, вернее, в аргамака.
Аргамак вытянулся, как серна, и мчался стрелой. Грянул выстрел. Сорока бросился сквозь дым вперед, чтобы получше разглядеть, попал ли он в цель, прикрыл глаза ладонью, минуту поглядел и наконец крикнул:
— Не попал!
В эту минуту Богуслав исчез за поворотом, а вслед за ним исчезла и погоня.
Тогда вахмистр повернулся к кузнецу и его помощникам, которые в немом ужасе смотрели на всю эту картину, и крикнул:
— Воды!
Помощники бросились тянуть журавль, а Сорока опустился на колени перед лежавшим неподвижно паном Анджеем. Лицо пана Анджея было покрыто пороховой копотью и залеплено кровью, глаза закрыты, левая бровь, и ресница, и левый ус опалены. Вахмистр сперва стал тихонько ощупывать пальцами череп. Он ощупывал долго и осторожно, после чего пробормотал:
— Голова цела!
Но пан Анджей не подавал признаков жизни, и кровь заливала ему лицо. Тем временем помощники кузнеца принесли ведро воды и тряпки для обмывания. Сорока так же медленно и сосредоточенно стал обмывать Кмицицу лицо.
Наконец из-под крови и копоти показалась рана. Пуля глубоко распорола Кмицицу левую щеку и совсем срезала мочку уха. Сорока стал ощупывать, не разбита ли скуловая кость.
Через минуту он убедился, что кость цела, и вздохнул с облегчением. А тут и Кмициц от холодной воды и боли стал подавать признаки жизни. Лицо его задрожало, грудь стала вздыматься.
— Жив! Ничего с ним не будет! — радостно воскликнул Сорока.
И слеза покатилась по разбойничьему лицу вахмистра.
Тем временем на повороте дороги показался Белоус — один из тех троих солдат, которые погнались за князем.
— Ну что? — спросил Сорока.
Солдат махнул рукой.
— Ничего!
— А те скоро воротятся?
— Те не воротятся.
Дрожащими руками вахмистр положил голову Кмицица на порог кузницы и вскочил.
— Как так?
— Пан вахмистр, он колдун! Первым догнал его Завратынский, у него конь был получше, да и колдун позволил ему догнать себя. На наших глазах вырвал он у него саблю и проткнул его острием. Мы ахнуть не успели. Витковский был поближе и подскакал, чтобы помочь. А колдун рубнул его на глаза у меня… И тот упал, как молнией сраженный! И не охнул даже! А я уж не стал ждать своего череду… Пан вахмистр, он еще может воротиться!
— Нечего нам тут делать! — крикнул Сорока. — К коням!
И в ту же минуту солдаты стали вязать для Кмицица носилки между лошадьми.
Двое солдат, по приказу Сороки, опасавшегося возвращения страшного рыцаря, стояли с мушкетами на дороге.
Но князь Богуслав, уверенный, что Кмициц мертв, спокойно возвращался в Пильвишки.
Уже в сумерки его встретил целый отряд рейтар, посланный Петерсоном, которого обеспокоило его долгое отсутствие.
Увидев князя, офицер подскакал к нему.
— Вельможный князь, мы не знали…
— Пустое! — прервал его Богуслав. — Я выезжал коня с тем кавалером, у которого купил его. — И через минуту прибавил: — И которому дорого заплатил.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА I
Верный Сорока вез своего полковника через дремучие леса, сам не зная, куда ехать, что делать, в какую сторону направить свой путь.
Кмициц был не только ранен, но и оглушен выстрелом. Время от времени Сорока смачивал тряпицу в ведре, висевшем у седла, и обтирал раненому лицо; иногда он останавливался у лесного ручья или озерца, чтобы зачерпнуть свежей воды; но ни вода, ни привалы, ни бег коня не могли привести пана Анджея в чувство, он лежал как мертвый, так что солдаты, которые ехали с ним, люди менее сведущие, чем Сорока, забеспокоились, жив ли полковник.
— Жив, — отвечал им Сорока, — через три дня будет сидеть на коне, как мы с вами.
Через час Кмициц открыл глаза, и с губ его слетело одно только слово:
— Пить!
Сорока поднес к его губам кружку с чистой водой; но от невыносимой боли пан Анджей так и не разжал губ — и не смог попить. Он не впал уже в забытье, ни о чем, однако, не спрашивал, будто ничего не помнил; широко раскрытыми мутными глазами глядел он на лесную чащу, на клочки голубого неба над головою, смотревшие сквозь просветы между листвой, и на своих товарищей, глядел, словно пробудившись ото сна или протрезвясь от хмеля; без слов позволял он Сороке перевязывать голову, не стонал, когда тот снимал повязки; видно, холодная вода, которой вахмистр обмывал рану, была ему приятна, потому что глаза его порой улыбались.