Приказ самому себе, стр. 36

Все торопились. Только ему некуда было спешить. Идти домой? Но что он скажет маме? Чем порадует?.. И снова шагал по взбудораженному, веселому городу. Потом он заметил: людей поубавилось. К восьми стало еще меньше. А когда часы на Театральной площади показали десять, на улицах почти никого не осталось. Все уже там, у праздничных столов…

Зиновий представил маму. Одну в пустом доме. К горлу подкатил тугой комок. Он махнул рукой и заспешил по Нахичеванскому вниз. На углу Социалистической в ярком кругу света под фонарем приплясывала какая-то фигура. «Чудак! Чего топчется?» — подумал он. И тотчас человек кинулся к нему:

— Зинка! Чтоб ты пропал! Я себе все ноги обморозил. Куда ты задевался? — размахивая руками, кричал Женя.

— А ты чего тут?

— Чего-чего! — передразнила Саша, подбегая от Державинского. — По всему городу с утра, как дурачки, бегаем!

— Так вы меня, ребята?.. Новый год же…

— Ходит, оглобля… где-то… а ты тут волнуйся, как дура! — вытирая варежкой лицо и отворачиваясь, крикнула Саша.

— Ты плачешь? — растерянно спросил он.

— Нужен ты нам!.. Чтоб еще плакать! — выкрикнула она и бросила Зиновию в лицо пригоршню снега. — Бей его, Женька! Бей!

В минуту Зиновий стал белым, как дед Мороз. Женя с Сашей повалили его в сугроб и не давали подняться.

— Дай слово, что не сбежишь больше! Тогда отпустим.

Зиновий, смеясь, поклялся. Они отряхнули друг друга.

— Ну все, — сказала Саша. — Теперь по домам. Нас уже там ругают, наверно…

— Зиночка! — обрадовалась мама. — Наконец-то!

— Мама! Мамочка! Ты извини меня. Я все сейчас расскажу!..

И он рассказал. Про оценки и про журнал.

Мама слушала молча и, не отрываясь, смотрела на подвижное, все время меняющееся лицо сына. И, наверно, если бы она вдруг оглохла и не услышала ни слова, то и тогда бы она по его лицу, глазам, жестам поняла все.

Зиновий замолчал и, будто сбросив громадную, непосильную ношу, устало прикрыл глаза.

— Я верю тебе, сынок. Спасибо, что ты тоже веришь своей матери. Когда ты сам будешь отцом, поймешь, какое это счастье… И еще. Я знаю, что правда все равно победит. Хочешь, я тоже признаюсь тебе… Мне на завод звонила Алевтина Васильевна. А потом мы много говорили о тебе. Вот здесь, за этим столом. Так что я уже все знаю. И она теперь знает о тебе многое. И верит… Ну, хватит об этом! Ведь сегодня праздник.

— Мама, ты подожди! — вскочил Зиновий. — Я сейчас! — и бросился в чем был во двор. Разыскал в летней кухне припрятанный подарок и вновь вбежал в комнату. — Поздравляю тебя с днем рождения. Это тебе. Бери, — и заставил маму тотчас надеть красивые черные туфли с золочеными колечками.

— Теперь, Зиночка, моя очередь. Вот, сынок, тетрадь папина с записями… О войне. О жизни. Он просил тебе отдать, когда подрастешь. Я вижу — время…

Мама накрыла стол. Зиновий зажег лампочки на елке. Время приближалось к двенадцати.

— Мамочка, пусть сегодня все будет так, как при папе, — он метнулся к радиоле. По комнатам поплыли знакомые звуки вальса. Зиночка одернул на себе пиджак, перешитый из папиного, и поклонился маме. Они медленно пошли в танце вокруг елки. Мама, подняв лицо, смотрела на сына: «Большой. Совсем большой стал. Боже мой, как похож! Точная копия — Ваня в юности…»

А мужественный, чуть с хрипотцой баритон пел:

С берез неслышен, невесом слетает желтый лист.
Старинный вальс «Осенний сон» играет гармонист.
Вздыхают, жалуясь басы, и, словно в забытьи,
Стоят и слушают бойцы, товарищи мои…

ПРИКАЗ САМОМУ СЕБЕ

Приказ самому себе - i_014.png
СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА

В первый день зимних каникул Женя вышел утром из дому и замер у дверей. Морозец совсем небольшой. Ветра никакого. Мириады крупных снежинок медленно, будто нехотя, опускались на землю. Они падали давно. Тротуары, только что очищенные дворниками, тотчас покрывались пушистым ковром. Шеренги акаций в таком ослепительно-белом убранстве, что на них больно смотреть. Карнизы, балконы домов потеряли строгие формы, стали воздушными, сказочными. А снег все шел и шел. Сквозь белую пелену на противоположной стороне улицы Энгельса виднелась сверкающая стеклом и пластиком громада детского универмага «Солнышко». По мягкой дороге неслышно катили автобусы, машины с белыми снежными шапками на крыше.

Не успел Женя сделать и десятка шагов к кинотеатру «Ростов», как в кепку ударил снежок. Тотчас другой раскололся на груди, запорошил лицо снежными брызгами.

— Что за дурацкие шутки! — оборачиваясь, крикнул он и увидел хохочущую Зойку с третьим снежком в руках.

— Ах ты так, Липучка! Так на тебе!.. На… Получай!

Зойка в новеньком светло-сером пальтишке скакала на тоненьких ножках, ловко увертывалась от его снежков и хохотала. Прохожие смотрели на них и улыбались.

— И мимо!.. И мимо!.. Эх ты, снайпер!.. Опять мимо.

Женя подбежал и почти в упор бросил три снежка:

— Вот тебе! Что? Мимо?!.. Вот!.. Вот! — первый снежок сбил с нее шапочку с помпоном, второй попал в затылок. Она вдруг обернулась, и третий ударил прямо в лицо. Тоненькая фигурка Зойки болезненно изогнулась. Прижав к лицу руки, она медленно побрела к заснеженной скамейке.

Горячая волна стыда опалила Жене щеки.

— Что ж ты стоишь, как памятник?! — окликнул мужчина в полковничьей папахе. — Обидел девочку, так беги извинись.

Женя благодарно глянул на него и кинулся к скамейке.

— Зойка!.. Зоя! Я не хотел. Больно? Ну, покажи, — он оторвал руку Зойки от лица и увидел размазанную по щеке кровь. Наверно, в снежок попал кусочек льда. Женя выхватил платок и стал вытирать ей лицо. Но кровь все сочилась. Тогда он схватил Зойку за руку и потащил за собой.

— Куда ты?! — уперлась она.

— К нам! У нас йод есть. Идем!..

Лифт мигом доставил их на седьмой этаж. А через пять минут после оказания первой помощи инцидент был забыт совершенно.

Зойка в новом праздничном платье на цыпочках передвигалась вслед за Женей по квартире от одного чуда техники к другому. Особенно ей понравились самооткрывающаяся дверь и «лентяйчик». Она раз пять просила открыть дверь при помощи портфеля. И каждый раз, когда дверь бесшумно отворялась, от восторга хлопала в ладоши. Зойкины зеленые глаза сияли.

— Какая чудесная непосредственная девочка! — улыбаясь, шепнул наблюдавший за ней дедушка. — Ты, гляди, не обижай ее.

— Что ты, дедушка, — тоже шепотом ответил Женя и покраснел.

— А можно «лентяйчик» мне почистит? — робко попросила она. Поставила ногу в отверстие и потянулась к черной кнопке.

— Что ты делаешь?! — крикнул Женя.

— А что?! — испуганно отдернула руку Зойка.

— Так туфли желтые, а кнопку нажимаешь черную. И они враз черными станут. Жми вон ту, коричневую.

Зажужжали внутри моторчики, зашоркали щетки. Зойкины и без того чистые туфли залоснились светлым глянцем. Она в восторге запрыгала и даже погладила «лентяйчика»:

— Умница… Жень! У вас как в правдашнем дворце из сказки. А твой папа, раз он все придумал, как добрый волшебник.

Ну ты скажешь! — смутился Женя. — Не все он. Многое другие придумали. А он только переделал по-своему…

Когда часы пробили двенадцать, Зойка ахнула:

— А кино! В полпервого «Зеленый фургон» в «Ростове»!

— Так и я хотел! — вспомнил Женя. — Билеты взять себе и Зинке с Сашей. А тут ты со снежками налетела.

Зойкины глаза погрустнели. Она потянулась к вешалке за пальто. Сказала тихо, ни к кому не обращаясь:

— Я два билета взяла. Но Сильва же не успеет теперь, она три часа собираться будет… Придется продать…

— Зачем продавать?! — вмешался дедушка. — Вот и сходите вместе. Тем более — ты проштрафился. Барышне нос расквасил.

— Ну, дедушка! — возмутился Женя.