Топкин портрет, стр. 6
Признаюсь, что я не очень люблю кошек. Но эта — я ее видел и много раз — мне чем-то нравилась. Она бродила у дома, появлялась на огороде, а то и на дороге — всегда сверхосторожная и, право, симпатичная. Шерсть, конечно, не голубая, а серая, но с голубизной и с бурыми полосками от головы и по бокам вплоть до хвоста. Увы, хвост был длинноват, но все остальное — красиво.
Бросив работу после разговора с Христиной Георгиевной, я вышел на улицу. Кошки не было. Полчаса прошло и час, наверное, я вернулся домой. Взял книгу — работать уже не мог.
И тут слышу кто-то появился на подоконнике.
Смотрю: она — эта самая кошка.
Я открыл дверь.
Действительно, она. По представлениям Христины Георгиевны — «сине-голубая, с полосками красивыми». По моим — вовсе не голубая, а серая с голубизной и с бурыми полосками от головы и по бокам вплоть до хвоста. Слишком длинного хвоста! Но — она.
— Что ты хочешь? — спросил я ее самым ласковым голосом. — Может, поесть?
Она замяукала, но в комнату за мной не пошла.
Тогда я пошел за нею.
Кошка привела меня в дровяной сарай, где…
Дрова — березовые, сосновые, осиновые — лежали в полном порядке.
А под ними лежал котенок. Вовсе не похожий на свою маму — камышового цвета и совсем не маленький. Он бросился к маме навстречу и стал лизать ее: голову, бока, а потом лапы. И мама облизывала котенка, все время поглядывая на меня: не уйду ли я? А вдруг я — Третьяков?
Что делать?
Я не люблю кошек, но и не люблю, когда топят котят.
Эта кошка спасла от Третьяковых единственного котенка.
Этого нельзя было бросить.
Но что думает мама-кошка?
Я взял котенка на руки, и мама позволила мне это сделать. Я вынес котенка из дровяного сарая, и мама пошла за мной. Я внес котенка в дом, но тут мама остановилась за мной на пороге.
Я просил ее, умолял даже:
— Ну, иди! Чего ты боишься?
Она не шла.
Так и осталась на улице.
Котенка я напоил молоком, а когда вечером пришла с работы Христина Георгиевна, она еще и манную кашу ему сварила. Он чувствовал себя отлично и маму-кошку не вспоминал.
А наутро я увидел на пороге задушенную мышь. Во второй половине дня — еще двух мышей. К вечеру — еще одну.
— Это она! — объяснила мне Христина Георгиевна. — Вот вы и я тоже — не Третьяковы. Так она оценила…
Котенок, вовсе не вспоминавший о маме-кошке, резвился в доме и доставлял нам с Христиной Георгиевной радость, хотя и отрывал меня от работы. До тех пор, пока я уехал в Москву.
А котенкина мать каждый день приносила своему сыну пойманных мышей и скромно клала их на порог чужого дома. Чужого дома, но не дома Третьяковых, где она жила раньше.
ПИРАМИДЫ И ВЕРБЛЮДЫ
Все, кто приезжает в Египет, знают, что в нем есть пирамиды.
Американцы, англичане, французы, да и жители других стран и мы, русские, знаем, что такое пирамиды и для чего они были построены.
Не у всех в детстве по истории была «пятерка»! Важно, что это Египет, а значит, и пирамиды. Надо смотреть пирамиды. Обязательно! Иначе дома, когда вернешься, что скажут?
И я так думал. Как же без пирамид?
Их много. Самые главные из них — пирамиды Хеопса, Хефрена, Джосера и Снофру — находятся на окраине Каира. Там, как мне говорили, даже представление ежедневное бывает по вечерам. Название — «Свет и звук». Представление на английском, французском и немецком языках.
Но дни шли, а вырваться к пирамидам мне никак не удавалось. Дела мешали.
Наконец вырвался, но днем, а не вечером, когда идет «Свет и звук».
Ладно! Что поделаешь! Хотя бы пирамиды посмотрю! А то в Москве не поверят, что был в Египте.
Мы с товарищем моим поехали к пирамидам. Поехали на нашем «козлике-газике».
— Мой «плимут», будь он проклят, вторую неделю барахлит, — сказал мне товарищ. — А этот «козел» нас довезет. А забарахлит, так с ним и справиться легко…
В диком потоке каирского автомобильного движения мы вырвались наконец-то на прилично широкую улицу. Особняки — справа и слева. Рестораны — слева и справа.
Тут живет такой-то, а тут — такой-то. Этот особняк — министра, этот…
Меня эти детали не интересуют: кто, где и как живет. Даже у себя дома…
И опять — ночной ресторан.
— Вчера мы с тобой здесь были, — говорит мой товарищ.
— Были, верно! А где пирамиды?
— Вот они, пирамиды! — сказал мой товарищ.
Слева действительно были видны пирамиды.
Вот это — главное.
Мы свернули с дороги куда-то влево и поехали вдоль канала — не самого чистого, как внешне, так и по запахам, и нас сразу же остановили.
Остановил верблюд — гордый, невозмутимый красавец, который смело шел на нашу машину. Верблюд был как верблюд, но несколько театральный. Какие-то украшения на морде, и слишком красивое седло в разных красках на спине, где качается чахлый горб.
Судя по всему, верблюду было безразлично смотреть на машину, на которой мы приехали, на меня и на моего товарища. Он даже не плевался. Он был выше этого. Но он знал службу и просто лег рядом с нашей машиной, подставив мне седло: мол, залезай!
Я не мог никуда залезть.
Товарищ мой, объяснившись с хозяином верблюда — старым арабом, отогнал машину на стоянку, вернулся и сказал:
— На этого не садись. Пошли пешком.
Верблюд встал и пошел за нами, даже лизнув меня в голову. Хозяин верблюда о чем-то говорил с моим товарищем, но он повторил мне:
— Пошли!
И мы пошли куда-то вверх. Там, кажется, были пирамиды. Очертания их я уже видел.
Но стоило нам пройти двадцать шагов, как навстречу появился такой же раскрашенный верблюд — опять гордый и торжественный, — рядом с ним мальчик, который что-то предлагал нам…
Еще двадцать шагов по асфальту вверх, и уже три верблюда и три хозяина — два взрослых и юноша — бросаются к нам. Верблюды при всей своей невозмутимой гордости, как по команде, ложатся на землю и подставляют мне и моему товарищу свои седла…
Но и тут мы отбились.
Чуть выше. Еще, еще выше…
— Вот пирамида Хеопса, — говорит мне товарищ, но…
Я вижу издали огромную пирамиду, но вижу и другое.
Еще три верблюда с красивыми яркими попонами и седлами бросаются к нам.
Меня многое начинает смущать: «Где же твоя гордость, верблюд? Ты самое благородное и доброе животное! Но, увы, нет у тебя никакой гордости! Ах! Поучился бы у своих хозяев!»
— Мистер! Сэр! Товарищ! — кричат нам хозяева верблюдов — опять от старых до молодых.
И все — наперебой. И все хлопают своих верблюдов, и они ложатся на асфальт, подставляя мне свою спину. Жаль бедных верблюдов. И, признаюсь, стыдно.
Но что-то надо делать.
— Ничего не поделаешь, — сказал мой товарищ, — придется сесть.
Мы взгромоздились с ним на двух верблюдов. И куда-то поехали.
Сначала, кажется, к пирамиде Хеопса, а может быть, и к другой пирамиде — Хефрена, или Снофру, или Джосера.
Не помню к какой.
Где-то мы даже фотографировались.
Часть этих снимков сохранилась. И у меня, и у моего товарища по Египту.
Но когда меня сейчас спрашивают об этой поездке и о пирамидах: где какая, я ничего не могу сказать. Пирамида Хеопса и пирамида Снофру, пирамида Джосера и пирамида Хефрена — все у меня перепуталось.
А вот верблюдов рядом с этими пирамидами вспоминаю.
ЗИ-ЗИ
— Ты слышал? — спросил меня сын.
— Что? — не понял я.
— Ну, папа! — сказала дочь. — Ты слышал «зи-зи»?
Каюсь, не слышал. Смотрели на даче по телевизору хоккей, и, может быть, я что-то пропустил.